Том I Грохот Разломной Бури

   Разлом открылся без грома и молний. День был таким же серым, как десятки до него, когда середина деревенской улицы просто стала слишком яркой. Свет у колодца сгустился в один тугой ком, будто кто-то сжал ладонью сам воздух, и всё вокруг на миг поблекло, отступив к краям зрения.

 Каэрон стоял у телеги, затягивал ремень на мешках с зерном и сначала подумал, что его ослепило от резкого отблеска. Он щурился, разворачиваясь к источнику света, и увидел, как привычная серость вдруг вывернулась. Воздух сложился внутрь, как перевёрнутая ткань: края улицы будто потянулись к центру, а в самой складке вспухла белая, режущая пустота.

 Белый ком лопнул, но не наружу — в себя. На его месте осталась узкая, живая трещина, вертикальный разрез в самом воздухе. По её краям ползли холодные искры света, не тёплого, как от огня, а жёсткого, будто вылитого из металла. Искры дрожали, как зубы у человека, которого трясёт без звука.

 Звука не было. Но люди на улице всё равно попадали на колени, зажимая уши, словно их били по голове. Воздух вокруг стал настолько плотным, что грудь не хотела подниматься, и каждый вдох давался, как глоток густой воды. Лица побелели, губы двигались, но крик никто не слышал.

 Магически чуткие услышали первое. Женщина с Евхарией у лавки выгнулась, вцепившись пальцами в виски, и завалилась на бок. Парень от кузницы рухнул прямо в грязь, ударившись коленями, и заорал, но вместо голоса из его рта вышел только хрип. Внутри их голов резанул визг, похожий на рвущийся металл, и этот визг, как невидимая игла, прошивал всех, у кого в крови хоть немного было силы.

 Каэрона накрыло волной тепла. Не резким пожаром, а сплошным жаром, от которого в один миг испарился пот, высохли губы, заломило глаза. В то же мгновение по спине пошёл ледяной холод, будто кто-то провёл лезвием от шеи до поясницы. Кожа одновременно горела и стыла, тело не успевало выбрать, как реагировать.

 На долю секунды он был уверен, что прямо сейчас превратится в пепел. Свет ударил в него, как раскалённая стена, и мир вокруг пропал: не стало ни телеги, ни домов, ни людей, только белое давление, ломающее его изнутри. Кости скрипнули, дыхание пропало, сердце сорвалось с привычного ритма.

 Но он не сгорел. Свет прошёл сквозь него, как через плохо подогнанную дверь, оставив внутри глухое эхо боли. Ничего не лопнуло, кожа осталась целой, пальцы всё так же сжимали край мешка — а внутри будто кто-то открыл новую, чужую полость, где плоть не до конца понимала, кому принадлежит.

 Он рухнул на колено, ухватившись за обод колеса, и с трудом вдохнул. Воздух вернулся, но уже не был прежним: казалось, что в каждом вдохе есть невидимая пыль света, царапающая горло. Перед глазами плясали пятна, мир качался, но сквозь это качание он всё равно видел главное.

 Там, где ещё минуту назад была середина улицы, теперь зияла рана. Не дыра в земле, не провал, а разрыв, висящий в воздухе. Края улицы обрывались у самой трещины, как край разрезанной ткани, а дальше начинался чужой, слепящий мрак. Не просто темнота — свет, такой яркий, что переворачивался в глазах в чёрное пятно.

Читаем тут https://author.today/work/512979