Воздушные города Велимира Хлебникова

***

Подписывайтесь на мой дзен-канал: https://dzen.ru/maranin

***

В начале двадцатого века три российских литератора предприняли попытки достучаться до будущего – Валерий Брюсов, Александр Богданов и Велимир Хлебников. Поэт Хлебников назвал своё футуристическое эссе кратко и просто – “Мы и дома”. “Вонзая в человечество иглу обуви, – писал он, – шатаясь от тяжести лат, мы, сидящие на крупе, показываем дорогу туда! И колем усталые бока колесиком на железной обуви, чтобы усталое животное сделало прыжок и вяло взяло, маша от удовольствия хвостом, забор перед собой. Мы, сидящие в седле, зовем туда, где стеклянные подсолнечники в железных кустарниках, где города, стройные, как невод на морском берегу, стеклянные, как чернильница, ведут междоусобную борьбу за солнце и кусок неба, будто они мир растений”(1).

Язык Велимира был изящен и сложен, поэт-кубофутурист играл не только словами и смыслами, а, казалось, самим будущим, раскрашивая его в контрастные цвета “снега и сажи” и наполняя светом миллионов электрических ламп. Он рисовал карандашом буквы по холсту печатного листа, словно художник-авангардист загадочные образы, скрытые от понимания непосвященных. Малограмотный российский мещанин вряд ли понимал хотя бы половину из написанного им, а неграмотный крестьянин не понимал вовсе.  На фоне языковых экспериментов Хлебникова все остальные кубофутуристы (даже Маяковский, даже он!) смотрелись бледными тенями. “И если люди – соль, не должна ли солонка идти посолонь? Положив тяжелую лапу на современный город и его улицетворцев, восклицая: «Бросьте ваши крысятники» — и страшным дыханием изменяя воздух, мы, будетляне, с удовольствием видим, что многое трещит под когтистой рукой. Доски победителей уже брошены, победители уже пьют степной напиток, молоко кобылиц; тихий стон побежденных. Мы здесь расскажем о вашем и о нашем городе”.

О каких же  “стеклянных, словно чернильница”  городах грезил поэт? Главной бедой “пращурского зодчества” он считал утрату античной гармонии чередования камня и пустоты. Улица начала прошлого века была ненавистна Хлебникову, под нависающими со всех сторон домами ему не хватало воздуха. “Слитные улицы так же трудно смотрятся, как трудно читаются слова без промежутков и выговариваются слова без ударений. <...> Близкая поверхность похищена неразберихой окон, подробностями водосточных труб, мелкими глупостями узоров, дребеденью, отчего большинство зданий в лесах лучше законченных. Современный доходный дом (искусство прошлецов) растет из замка; но замки стояли особняком, окруженные воздухом, насытив себя пустынником, походя на громкое междометие! А здесь, сплющенные общими стенами, отняв друг от друга кругозор, сдавленные в икру улицы, – чем они стали с их прыгающим узором окон, как строчки чтения в поезде! Не так ли умирают цветы, сжатые в неловкой руке, как эти дома-крысятники (потомки замков)? <...> Мрачный быт внутри доходных домов очень мало отличается от быта одиночного заключения; это жизнь гребца на дне ладьи, под палубой; он ежемесячно взмахивает веслом, и чудовище алчности темной и чужой воли идет к сомнительным целям”.

Хлебников мечтал перевернуть современный ему город:  “Не на порочных улицах с их грязным желанием иметь человека, как вещь, на своем умывальнике, а на прекрасной и юной крыше будет толпиться люд, носовыми платками приветствуя отплытие облачного чудовища, со словами «до свиданья» и «прощай!» провожая близких”.

Главным городским пространством он видел крыши. На крышах его города расположены улицы, площади и парки, а сами дома – лишь ячейки для сот-комнат и опоры пересекающихся городских мостов, под которыми по забытой грязной земле машины перевозят грузы. Эти соты-комнаты, перевозимые из города в город по желанию их владельцев-космополитов, стали главной придумкой мечтателя о будущем: “Был выдуман ящик из гнутого стекла или походная каюта, снабженная дверью, с кольцами, на колёсах, с своим обывателем внутри, она ставилась на поезд (особые колеи, площадки с местами) или пароход, и в ней ее житель, не выходя из нее, совершал путешествие <...>  Таким образом было достигнуто великое завоевание: путешествовал не человек, а его дом на колесиках или, лучше сказать, будка, привинчиваемая то к площадке поезда, то к пароходу”.

Представьте свою нынешнюю квартиру как съемное жилище в прямом смысле этого слова. Вы совершаете звонок по мобильному телефону, и вскоре прибывает бригада с краном, который снимает за кольца ваше жилище вместе с вами, буксирует в порт, грузит на подвесную площадку огромного дирижабля и тот перевозит её с сурового побережья Белого моря на берег Индийского океана, в теплый тропический край, когда-то давно называвшийся Таиландом. Ни виз, ни границ давно нет: вся Земля – это свободный союз городов. Они состоят из зданий-остовов самых фантастических форм, построенных городом и принадлежащих городу (за человеком остаётся право собственности лишь собственную “стекло-хату”).

Как же человек ел, умывался? В домах будущего ячейки для “ящиков из гнутого стекла” чередовались со стационарными гостиными, столовыми и кухнями.  “Каждый город страны, куда прибывал в своем стеклянном ящике владелец, обязан был дать на одном из домов-остовов место для передвижной ящикокомнаты (стекло-хаты). И на цепях с визгом подымался путешественник в оболочке”.

Здания, ожидавшие своих жителей, совершенно не похожи на привычные нам каменные короба. Каких только форм не придумал им кубофутурист Хлебников!  Над рекой его воздушного города нависали жилые мосты из  стекло-железных сот, под водой, на речном дне стояли дворцы из прозрачных глыб. Там, в этих домах-аквариумах, люди словно менялись местами с рыбами: теперь чешуйчатые обитатели вод наблюдали через толстое стекло за человеческим бытом. Дом-тополь на берегу представлял собой узкую-башню, сверху-донизу обвитую кольцами передвижных стеклянных комнат. Тёмный остов и “стеклянный плащ” заполненных ячеек придавали зданию вид дерева.  Временный арендатор ячейки, причаливший к зданию, мог выйти из своей комнаты к внутреннему лифту в “стволе тополя” и подняться на площадку для верхнего движения. Между некоторыми башнями натягивались дома-плёнки на тысячу ячеек. Просвечивая стеклянными светелками, они были невероятно красивы по ночам, становясь кострами электрического пламени среди черных и угрюмых башен-игл.

В воздушном городе  Велимира Хлебникова дома-корабли плавали на волнах искусственных озер, поднятых на высоту крыш, дома-качели летали из стороны в сторону, повешенные на крепких цепях между заводскими трубами, дома-волосы росли  тонкими железными иглами. Для любителей экзотики строились дома-поля, внутри которых “в живописном порядке раскинуты стеклянные хижины-шалаши, не достающие потолка, особо запирающиеся вигвамы и чумы; на стенах грубо сколоченные природой оленьи рога придают вид каждому ярусу охотничьего становища; в углах – домашние купанья”.  Дома-шахматы, дома-чаши, дома-трубки, дома-книги, дома на колёсах – фантазия Хлебникова кажется безграничной.

Через пять лет после сочинения эссе “Мы и дома” он напишет стихотворение “Город будущего”,  в котором снова обратится к той же теме:

Здесь неводом ячеек и сетей,

А здесь страниц стеклянной книгой,

Здесь иглами осей,

Здесь лесом строгих плоскостей.

Дворцы-страницы, дворцы-книги,

Стеклянные развернутые книги,

Весь город – лист зеркальных окон,

свирель в руке суровой рока.

Дома-ячейки давали человеку невиданную прежде свободу. Он становился жителем не конкретного поселка, а жителем планеты Земля. “Мечты Хлебникова о новой жизненной среде, о новой архитектуре неотделимы от страстного отрицания буржуазного города с домами-крысятниками и замками-сельдями, сплющенными бочонками улиц, где люди превращаются в духовных селедок с зелеными лицами и впалыми глазами”(2).

Ирония судьбы одного из самых ярких поэтов Серебряного века оказалась злой. Изобретатель походных комнат и беспокойный путешественник в жизни, Хлебников в тридцать шесть лет слёг после неожиданно случившейся лихорадки: сначала у него отнялись ноги, а потом его почти полностью обездвижело. Парализованного поэта привезли из больницы в деревню, где  он скончался и был похоронен на деревенском погосте вдали от столь ненавистных ему городов. Но на этом путешествия Хлебникова не закончились: спустя тридцать восемь лет после смерти великий фантазёр ХХ века совершил путешествие в своём последнем индивидуальном жилище: гроб с останками Велимира Владимировича перевезли из деревни в Москву. Здесь, в пустующей ячейке Новодевичьего дома-кладбища он обрел своё вечное упокоение. Но фантазии его продолжили свою жизнь, вдохновляя не только читателей, но и архитекторов будущего.

“Бросаются в глаза, с одной стороны, утопичность, фантастичность поэтических проектов будущей среды обитания у Хлебникова, ее вселенские масштабы, ее идеализированность по сравнению с существовавшими тогда условиями. И вместе с тем, с другой стороны, поразительная угаданность многого, уже осуществленного в современности, и, вероятно, того, что еще будет свершаться. Лесистые пчелиные морские города Хлебникова поразительно предвосхищают и опасности техницизма и утилитаризма, коробочного стандарта современной архитектуры, то есть беды и болезни нынешнего этапа ее развития. Как объяснить эти поразительные провидения? Кто их сделал – гениальный изобретатель, инженер, ученый? Или это – чудо художественного творчества, исходившего из своеобразного синтеза искусства и науки и получавшего в силу этого двойное ускорение созидательных сил?”(2).

В 1960-х годах идеи Хлебникова подхватили английские и русские архитекторы-авангардисты – кажется, даже не ведая об их истинном авторе.  Мысли поэта, сохраненные ноосферой, нашли своих продолжателей. Архитектурная группа  “Аркигрэм” (П. Кук, Р. Херрон, В. Чак, Д. Кромптон и Д. Грин) даже разработала пластмассовый дом-початок, легко собираемый из элементов-модулей. И пусть воздушный город Хлебникова концептуально ещё не случился, но где-то там, в одном из миров, порожденных фантазиями больших поэтов,  он существует. И его жители, одетые в контрастные льняные одежды “цвета снега и сажи” – удобные, но размокающие от первого дождя, стоят на крышах и ждут транспорта.  

____

1 – здесь и далее цитаты из статьи В. Хлебникова “Мы и дома” в кн. “Творения” (М., 1986), если не сделана отдельная ссылка.

2 – Жадова Л. Толпа прозрачно-чистых сот (“Наука и жизнь”, 1976, №8).