Шрам, который болит

Продолжаем участвовать в марафоне "Отрывабрь" (https://author.today/post/728233). Тема 23 дня - "Шрам, который болит". Думал, какого-то конкретного отрывка, выражающего эту тему, у меня не найдется... Но, пожалуй, нашлось. 

Мы продолжаем историю Инь Аосянь, падшей с небес. 

Не без удивления Инь Аосянь поймала себя на мысли, что после того, как Мао Ичэнь ушел, оставаться в его доме стало еще тяжелее.

Казалось  бы, он был для неё врагом и постоянным источником угрозы; однако именно  эта, видимая угроза, видимый враг придавал её мыслям необходимый фокус.  Когда Король Демонов отправился во дворец, Бог Войны обнаружила, что  искренне не знает, чем ей заняться и куда себя пристроить.

Фея-Бабочка  огляделась. Дом демона, если это можно было так назвать, навевал уныние  одним своим видом. Прийти, поспать, уйти, — кажется, это все, для чего  служил он своему хозяину.

Инь Аосянь такое отношение раздражало даже сильнее, чем царивший здесь бардак.

«Я не стану убираться в его доме», — сказала она себе, — «Я ему не прислуга!»

Тем  не менее, совершенно не эргономично стоявший у стены низкий письменный  столик она переставила так, чтобы солнечный свет из раскрытых ставен  падал на него.

Исключительно для собственного удобства.

За  время жизни в публичном доме ей ни разу не удавалось записать свои  размышления, и Аосянь переживала, что почерк её мог ухудшиться. Не  удалось ей завести и подруг среди сестер по несчастью: девушки из  «Аромата Лилии» с первого же дня невзлюбили «выскочку». Поэтому все её  мысли, все её тревоги, все её планы приходилось ей держать внутри, не  делясь ими ни с человеком, ни даже с бумагой.

От природы общительная, Фея-Бабочка в такие моменты чувствовала себя одинокой вдвойне.

Поэтому  найдя среди вещей Короля Демонов плотную бумагу и чернила, Аосянь  колебалась недолго. В конце концов, если ей не следовало брать их, —  сказал бы сам. Угадывать его желания она точно не собиралась.

Что не запрещено, то разрешено.

Первым  делом она написала письмо, адресованное всем тем, кто мог помнить её в  Небесном Царстве. Хен Чанмину. Наставнице Ницю. Главе Цзи. Соратникам по  оружию, что вместе с ней сражались против демонов. Она вспоминала все  моменты, что связаны с ними. Просила прощения за обиды. Просила, если не  суждено им встретиться снова, помнить хорошее, что было в их прошлом.  Помнить её такой, какой она была.

На какие-то минуты пожалела она о  том, что не удалось ей написать это письмо до того, как Чанмин посетил  её в «Аромате Лилии». Может быть, если не мог наследник Светил помочь  ей, он мог бы хотя бы передать её письмо в Небесное Царство. Второй  такой шанс едва ли мог представиться.

Впрочем… Имело ли это  значение? Аосянь не испытывала иллюзий. Она знала, что никому в Небесном  Царстве не нужно её письмо. Уже столетия как была она сама по себе.  Потерянная, как говорили другие феи-насекомые. Это была её плата, плата  за подвиг.

Подвиг, оказавшийся бесполезным.

Во втором письме  Инь Аосянь скрупулезно перечисляла все свои наблюдения, связанные с  нынешним положением врага. Начав с того, что Король Демонов смог  пережить казнь формацией Развеивания Духа, Бог Войны делала вывод, что  он все-таки утратил значительную часть своей силы. В её присутствии Мао  Ичэнь пользовался только визуальной иллюзией; однако насколько знала Инь  Аосянь, одновременно с этим Демоны-Лисы обретали способность  воздействовать иллюзией и на другие органы чувств. Тем не менее,  воздействовать на несколько органов чувств одновременно было гораздо  затратнее по духовным силам, чем по отдельности, а в этом отношении  Ичэнь все еще был ограничен.

Он не настолько многих успел убить.

Другое  дело, что могла с этим сделать она. Инь Аосянь вспоминала запрет, о  котором говорил ей Хен Чанмин, и хоть и не сомневалась она в его  обоснованности, в глубине сердца жгучая обида отдавалась болью. Почему  так? Почему так несправедливо? Почему она даже не имеет права знать  причины?

Причины, по которой она должна отказаться от того, что было смыслом её жизни долгие века.

Бог  Войны совершенно не представляла, как в принципе можно жить без  духовных сил. В последние дни у неё был небольшой опыт, — опыт жизни в  публичном доме.

Опыт жизни в Аду.

И вот, теперь тот же самый  Ад ждал её в этом доме. Доме, где все принадлежало Королю Демонов. Не  для того ли он выкупил её? Не желал ли насладиться её трепыханиями?  Смотреть, как корчится в бессилии недавний враг, как дергается бабочка,  насаженная на булавку?

Дать ей иллюзию свободы, — чтобы затем внезапно дернуть за невидимую цепь?

Вздохнув,  Аосянь отложила кисть и вышла за порог. Запущенный и мрачный сад как  нельзя лучше соответствовал её настроению, — и вместе с тем как будто  нашептывал ей искушения. Восстановив еще лишь самую толику духовных сил,  она могла бы помочь ему расцвести. Без прополки и прочих средств, к  которым в садовом деле прибегали смертные, она могла бы помочь каждому  растению занять свое место; привнести в запущенный сад ту гармонию и  красоту, что не смогли раскрыться из-за безразличия его хозяев.

Ведь не может по-настоящему цвести цветок, который никому не нужен.

Сейчас,  когда она смотрела на этот сад, на прекрасный сад, что не мог раскрыть  свою красоту, что-то внутри неё шептало: «В последний раз». Всего  несколько часов духовных практик. И тогда крошечный кусочек красоты на  границах склепа, именуемого домом, станет вызовом влиянию демона.

В последний раз.

Однако  упрямо качала она головой. Никаких послаблений себе. Никогда. Если бы  не соблюдала она это правило, то никогда не стала бы Богом Войны.

Никогда не достигла бы того, чего просто не может достичь маленький дух насекомого.

Оглянувшись  назад, Фея-Бабочка инстинктивно проверила, закрыла ли она за собой  двери дома. Не сказать чтобы могло быть такое, что она забыла об этом, —  но если бы она не убедилась в этом однозначно, то навязчивые мысли  преследовали бы её до конца дня. Взгляд её зацепил подвешенный над  дверью лист бумаги с колдовским символом, — и легкое ощущение  демонической ци как будто еще сильнее надавило на свежую рану.

Так мог чувствовать себя голодающий, глядя на чужую трапезу.

Выдохнув, Аосянь прижалась лбом к двери. Злые слезы подступали к глазам, но не позволяла себе Бог Войны дать им волю.

«Почему все так обернулось? Почему? Почему он не умер? Почему я не умерла? Почему?..»

На безмолвные вопросы она не слышала ответов.

Аосянь не помнила, сколько простояла так. Из прострации её вывел молодой мужской голос:

— Барышня, это дом господина Цзяня?

Оглянувшись,  Аосянь увидела молодого, лет пятнадцати, парнишку в простых серых  одеждах. С изрядной неуверенностью оглядывал он запущенный сад, держа в  руках массивный сверток.

— Да, это здесь, — кивнула девушка, делая шаг навстречу, — А что вам нужно?

Мысль, мелькнувшая у нее в голове, была весьма неожиданной:

«В приличном доме над порогом должна быть табличка с именем семьи»

В какой момент она стала думать о том, прилично ли выглядит дом Короля Демонов?

— Мне велели найти в пригороде дом господина Цзяня, — ответил мальчишка, — И передать это наложнице Инь.

Такое обращение болезненно зацепило гордость девушки, однако она предпочла не заострять на этом внимание:

— Это я. Можешь оставить это и идти.

Когда мальчишка ушел, Аосянь неторопливо развернула сверток. Внутри обнаружился цинь, — хорошо знакомый ей цинь.

Цинь, на котором она играла последние несколько дней; несколько дней, о которых предпочитала не вспоминать.

А под струнами был подцеплен лист бумаги с короткой запиской:

«Небесной фее. Живи счастливо и не повторяй моих ошибок. Барышня Нань»

Не  повторяй ошибок… Возможно, Аосянь и могла бы понять то, что пыталась  сказать ей госпожа Фенфанг. Пусть и не принять, не разделить её идеи, —  но хотя бы согласиться с тем, что родились они не на пустом месте.

Однако не знала, не ведала хозяйка дома удовольствий, КОМУ она продала небесную фею.

И что на самом деле значило бы последовать её совету.

Тем  не менее, цинь Фея-Бабочка приняла. Подарок госпожи Фенфанг стал для  неё второй полностью личной вещью в Земном Царстве, — после кинжала, что  подарил ей Третий Бог Войны пять столетий назад.

И первой, что Земному Царству принадлежала.

Расположившись  прямо в саду, Инь Аосянь начала играть. В первый раз за долгое время,  впервые с беззаботной юности в Клане Цветов играла она для самой себя.  Бог Войны не занималась музыкой: у неё не было на это времени. Небесная  фея из «Аромата Лилии» играла, чтобы усладить слух мужчин, — не  пытавшихся даже скрывать, что слушая её игру, только и ждут возможности  залезть к ней под одежду.

Сейчас единственным слушателем её игры  была она сама. Она — и цветы в запущенном саду Короля Демонов. Она  играла — и каждое касание струн отзывалось пронзительной тоской, болью  незаживших ран от всего, что осталось в прошлом. Болью памяти о доме, о  друзьях, о своем пути и предназначении.

Болью бабочки, унесенной в чужие края ураганом, имя которому Судьба.

Лилась  печальная, размеренная мелодия, — и казалось, что уносила она с собой  тревоги девушки. Когда проходила боль в сердце, Инь Аосянь чувствовала  облегчение. Уходили с музыкой невыплаканные слезы, и постепенно  появлялась в ней размеренность и какая-то… незавершенность.

Как робкий росток надежды, что её история не закончится так.

Давно  уж затихла мелодия, покоились руки на струнах, а Аосянь продолжала  сидеть в прострации, глядя перед собой. Выплеснутые в музыке чувства,  что она сдерживала столь долго, слегка улеглись, позволив вздохнуть  свободнее.

Хоть немного.

— Я буду жить, — тихо пообещала себе Фея-Бабочка.

Пусть  даже не представляла она толком, как именно будет жить. Пусть так.  Пусть у неё нет ничего в этом мире, пусть прежний путь для неё закрыт, и  пусть заклятый враг считает себя её господином.

Она найдет выход.

Всегда находила.

(с) "Остывший пепел прорастает цветами вишни" https://author.today/work/484968