О пользе ошейников, или Невидимая рука авторитета

Есть на свете особая порода людей, чье существование вызывает у меня чувство, странным образом смешанное из злости и тоски. Это не наивные мечтатели — это слишком поэтично. И не философские идеалисты — это слишком сложно. Нет, это нечто иное: существа, чей внутренний мир напоминает не дворец мысли, а хорошо отлаженный конвейер, где чужие идеи, словно консервные банки, аккуратно пакуются в яркие этикетки «Истина» и «Правота».

Их главный талант — это не способность мыслить, а умение цитировать. Они смотрят в рот своим кумирам с таким обожанием, что, кажется, вот-вот начнут ловить каждую крошку слетевшей с губ мудрости. Зачем утруждать себя строительством собственной модели мира, когда можно получить готовую, сборную конструкцию с инструкцией? Их уверенность в своей правоте — это не плод долгих раздумий, а удобный ярлык, выданный вместе с дипломом о «правильном» образе мыслей. Это поразительная экономия умственной энергии: зачем заморачиваться, если можно просто кивнуть на авторитета?

Столкновение с реальностью — любимое шоу для наблюдателя. Когда суровая жизнь предъявляет им счет, они не берут штурмом проблему. Нет, они мастерски отступают, тут же возводя вокруг своего отступления целый карточный домик из оправданий. «Негодяя накажет судьба», — шепчут они, заливая рану сладким сиропом фатализма. Любое противоречие, любой факт, грозящий обрушить их хрупкий идеал, не отбрасывается, а укладывается в прокрустово ложе их идеологии. Для этого существует волшебный ключ: «Вы просто не понимаете сложного плана!». И вот уже неудача превращается в хитрый ход, провал — в часть гениальной стратегии, а критика — в козни врагов. Простое, но неудобное объяснение, подрывающее авторитет их «хозяина», отвергается с порога как немыслимая ересь.

Мне иногда задают вопрос: а не пытаюсь ли я быть разрушителем этих иллюзий? Увы, это занятие для гения, а не для простого смертного. Мой удел — наблюдать и недоумевать. Я пытаюсь понять механизм этого парадоксального, хаотичного и в то же время фанатичного мышления. Неужели это просто собачья преданность, которую не сломить ничем, кроме самого хозяина, однажды вышвырнувшего верного пса на холодную улицу фактов? Я не чувствую над ними интеллектуального превосходства — я чувствую свободу. Свободу от тех цепей и ошейников, которые они носят с таким достоинством.

Особенно удручают их публичные выступления, где они, плодя невежество, оправдывают самые убогие идеи, придавая им налет легитимности. Абсурд достигает апогея, когда в ход идет «историческое» оправдание. «Эта земля исконно наша!» — заявляют они, и хочется спросить: а не пора ли тогда отдать полмира Монголии, как наследнице Чингисхана? Или, на худой конец, Греции, вспомнив о славе Александра Македонского? Но нет, их логика избирательна и ущербна, как карта сокровищ, нарисованная ребенком. А школьные мифы о том, что «мы никогда не проигрывали и никогда не начинали первыми»? Наглая ложь, но ведь дурачки верят. И в этом величайшая опасность.

Вред от этого явления колоссален. В малом — это семейные ссоры и разрывы дружбы, вызванные столкновением не разных мнений, а разных инструкций, вложенных в головы. В большом — это розовые очки, через которые они смотрят на пропасть. Когда кризис, предсказанный всеми, кто осмелился смотреть на мир трезво, наступает, эти несчастные падают с своих облаков особенно болезненно. Их надуманный мир рушится, потому что в их воображении он был незыблем, как скала. И это не инфантилизм, нет! Они искренне верят, что занимать «правильную» позицию — это и есть высшая мудрость, возвышающая их над нами, «неразумными».

Есть ли в них что-то хорошее? Безусловно. Та же собака — прекрасное, преданное существо. Но она не будет разбирать, кусает ли она злодея или спасителя, если так приказал хозяин. Их преданность абсолютна. И когда этой собакой становится человек, это вызывает не злость, а глухую, безысходную тоску за все человечество. Тоску от осознания всей сокрушительности этой простой, убойной проблемы: добровольного рабства ума, при котором человек, обладая даром мысли, предпочитает быть лишь эхом чужого голоса.