Отрывабрь, день 28-й

Пост про Отрывабрь. Каждый день отрывок на заданную тему.

Сегодня: 28. Тайна, что проснулась. Древнее зло, пробуждение силы, раскрытие секрета.

Когда будишь кого-то, кто просыпаться совсем не хочет, готовься к последствиям.

Один из саркофагов так и оставался раскуроченным: перевёрнутый набок ложемент прислонён к стене, на его поверхности застыли подтёки стабилизационной слизи. Свет слишком ярких потолочных светильников отражался в них радугой. Дина неосторожно взглянула вверх, и теперь в глазах плыли зелёные полосы. Когда-то с потолка свешивалось множество белых гибких шнуров — светильники, манипуляторы и датчики — всё вместе. Адаптивные устройства. Как и многому в мире, им за последние годы пришёл конец.

Лишившееся ложемента основание саркофага было иссиня-чёрным, внутри него в беспорядке лежали мёртвые трубки и коробки, а все связующие компоненты сложного устройства погибли двадцать лет назад.

Под скорлупой биопластической капсулы второго саркофага едва заметно двигалось малиновое желе. От него исходил тихий шелест. Кому-то он напоминал падающие листья, другим — ползающих друг по другу змей или жуков, третьим — листание страниц. Мозг искал что-то привычное в нём, скатывался к банальным сравнениям. Дине шелест сравнить было не с чем — совершенно он казался… нездешним. Ищущим что-то. Цепким. От него вставали дыбом волоски на руках, а желудок сжимался в липкий холодный комок.

— Вот твоя Спящая королевна, — произнесла завлаба. Полный неодобрения голос прокатился по комнате эхом. — Не понимаю только, зачем вам это нужно.

— Они же были… — ответила Дина и сразу поняла: говорить с придыханием — большая ошибка. Лицо завлабы сморщилось жёваной бумагой.

Завлаба прожила в этом снежном холоде восемнадцать, кажется, лет. Прибыла сюда с кучкой безумцев, то ли беженцев, то ли энтузиастов, после того, как всё здесь было почищено, обеззаражено, изучено до приемлемого уровня безопасности. Народ южного полюса, первые его настоящие колонисты. Жить здесь — всё равно что на другой планете. Разве что дышать можно снаружи, но без защиты — не слишком долго. И все эти годы они обживали Бункер, изучали его богатства, пытались познать сохранившиеся здесь технологии. Когда-то передовые, а теперь — будто наследие погибшей цивилизации Древних.

Ну и следили за уцелевшим саркофагом. Были вынуждены буквально пылинки с него сдувать.

— Нам нужен кто-то, кто может сделать… что-то, — попробовала снова Дина.

— Информативно, — усмехнулась завлаба.

— Кто-то, кто помнит, что нужно делать. Вот так.

— Ну, в любом случае, это не моя забота. Мы будем рады, если вы наконец-то избавите нас от неё. А что до памяти — ты вот знаешь, что происходит с человеком и его памятью в таких штуках? Я нет.

— Это наш риск, — твёрдо заявила Дина.

— Мха! — только и ответила завлаба.

Желе сейчас было почти непрозрачным. Всего-то и разглядишь, что внутри покоится нечто тёмное. Но саркофаг продолжал следить за своим… содержимым.

Дядя Дины и его коллеги двадцать лет изучали саркофаг. Но за все годы удалось им лишь понять, как получить полные данные с приборов — этот интерфейс был как раз единственной привычной вещью. Зато стало ясно, что со спящей в саркофаге всё в порядке.

Они даже научились исследовать её, не тревожа.

А теперь, когда люди вернулись на поверхность, в прибрежный город… Теперь она нужна им.

Ей нужно наконец-то проснуться.

— Я бы на вашем месте привела сюда стражей с оружием, — проворчала завлаба на прощание. — А прислали тебя — пигалицу, у которой молоко на губах не обсохло. Если что — зови на помощь. Если успеешь.

Дина лишь улыбнулась: пусть говорит, что хочет, завлабе не погасить Динину радость. Внутри саркофага — надежда на будущее человечества. И через минуту или две она выйдет на свет.

***

Стужа плела в пустоте узоры, перекатывались километровые волны, давя своей бирюзой. Все против всех за горстку решений, за право назвать своим именем следующую эпоху, за возможность написать историю от своего лица.

И здесь это всё слышно. Как бы глубоко она ни погружалась, падая и падая сквозь слои иммерсива, сквозь его лимбо, сквозь последний уровень защиты, как можно дальше от земли, всё равно слышала. Не голоса отдельных людей, но эти волны, эти столкновения. Этот холод.

В пропасть их всех. Особенно после того, что случилось с сестрой. И с Си. После вскипевшего юга и обожжённого севера. В пропасть их всех.

Она не хотела просыпаться никогда. Даже саркофаги не вечны. Если уснуть достаточно глубоко, смерть придёт незаметно.

Волны, волны, шёпот, волны, пустота, прекрасная пустота, как та, куда её вышибло… сколько-сколько? Семьдесят лет назад? Всё было другим. Только пустота не меняется. И это хорошо, хорошо, хорошо…

Потом баюкающий шелест стих. Стабилизационное желе спа́ло, и слишком яркий свет ударил по закрытым векам.

Неохотно она открыла глаза. Сперва холод — она машинально обхватила себя руками, чувствуя под пальцами гладкость комбинезона. Кто-то накинул ей на плечи что-то плотное, очень тёплое, пахнущее другим человеком. Люди, опять люди…

Яркий свет посерел, и мир вокруг стал приглушённым, мягко очерченным, полным шумов. Вряд ли это настоящие оттенки, нейроузел просто решил поберечь её силы. Или среагировал на настроение.

Какая разница? Она слышала, как нейроузел стучится в здешнюю сложную сеть. Та изменилась, но не настолько, чтобы он её не вскрыл. «Бункер», вот как обитатели звали теперь это место. Скорее подземный город, прорубленный в вечной мерзлоте. Строители не рассчитывали, что кто-то здесь будет жить годами. Раз люди спрятались здесь, значит там всё было совсем плохо.

Кто-то назвал её имя — полное, и она поморщилась:

— Гейл, — поправила она хрипло. И обернулась на голос.