Цензура в литературе...

Как же я обожаю, когда кто-то решает за меня, что мне стоит читать, а что нет. Это ведь так трогательно — представьте себе армию заботливых взрослых, которые, потея от усердия, вычеркивают «плохие» слова и «опасные» мысли из книг, будто школьные учителя, исправляющие красной ручкой сочинения мира. Какое благородство! Какое самопожертвование!

Мы живем в удивительное время. Технически у человечества есть доступ ко всем знаниям мира, но вместо этого мы с упоением играем в новую, улучшенную версию «что можно, а что нельзя». Правила, конечно, меняются в зависимости от того, кто сегодня у руля. Вчера запрещали одно, сегодня — другое, завтра, глядишь, запретят саму идею запретов (ирония, если что).

Современная цензура — это уже не просто грубые ножницы государства. Нет, она стала утонченной, почти интеллектуальной. Она прячется в благородных обертках: «защиты чувств определенных групп», «сохранения традиционных ценностей», «борьбы с фейками». Кто ж против? Только монстр какой-то. И вот уже издательства, опасаясь скандалов или бойкотов, сами начинают добровольно-принудительно редактировать авторов. Авторы, в свою очередь, начинают писать с оглядкой, автоматически обходя «минные поля». Зачем рисковать контрактом, репутацией, спокойной жизнью?

Величайшая ирония в том, что мы боимся литературы. Да-да, простых бумажных страниц с выдуманными историями. Мы всерьез верим, что прочитав о плохом поступке, читатель немедленно побежит его повторять. Что, описав мрачный период истории, автор его «оправдает». Что, вложив в уста отрицательного персонажа крамольную мысль, писатель с ней автоматически согласится. Какая же это лестная оценка мощи писательского слова! И какое унизительное мнение о читателе, которого мы считаем беспомощным ребенком, не способным отличить художественный вымысел от руководства к действию.

Литература всегда была территорией опасных идей, сложных вопросов и неудобных истин. Она — полигон для мысленных экспериментов, где можно прожить тысячу жизней и сделать все возможные ошибки, не причинив вреда никому, кроме, разве что, собственных иллюзий. Вычеркивая «опасное», мы лишаем себя инструмента понимания этого мира во всей его противоречивой сложности. Мы создаем стерильный, плоский мир бумажных персонажей, где все ясно, понятно и правильно. Скучища, если честно.

Но что я говорю? Конечно, цензура — это благо. Она экономит нам массу времени. Зачем тратить часы на чтение сложного, многогранного романа, размышления, дискуссии, если можно просто получить готовый, безопасный, одобренный продукт? Мы же не хотим, чтобы у людей от избытка мыслей перегрелись мозги. Это социально ответственно — беречь психику граждан от беспорядка сомнений.

Так что давайте продолжим в том же духе. Давайте вымарывать, замалчивать, адаптировать. Давайте сделаем так, чтобы каждая книга была предсказуемой, как инструкция к микроволновке. А когда литература окончательно умрет, превратившись в набор безобидных банальностей, мы сможем с чистым сердцем поставить себе в заслугу, что защитили человечество от самого опасного в мире — от собственного мышления.

Ведь как известно, думать — это последнее дело, к которому стоит приучать народ. Сначала подумаешь, потом начнешь задавать вопросы. А дальше — кто знает, во что это выльется? Лучше уж запретить. На всякий случай. Для нашей же пользы, разумеется.