Человек и осознанность

Мир сходил с ума не сразу. Он сползал в безумие медленно, как плохо приклеенные обои в прихожей. Сначала исчезли курилки, потом появились тимбилдинги, где взрослые мужики прыгали в мешках, а теперь вот — осознанность.

Петровичу, начальнику отдела логистики, человеку, который помнил еще факсы и дискеты, было трудно. Ему объяснили, что просто возить грузы из точки А в точку Б — это прошлый век. Нужно создавать «логистические потоки любви».
— С понедельника, — объявил генеральный, поправляя на запястье браслет из вулканической лавы (от сглаза конкурентов), — мы повышаем вибрации. Все на тренинг «Пробуждение внутреннего лотоса». Явка обязательна, как уплата налогов.

В переговорной пахло так, будто там сожгли стог сена вместе с пастухом. Это были «благовония успеха». Посреди комнаты парила Ариадна — юное создание, состоящее из смузи, леггинсов и цитат Паоло Коэльо.
— Приветствую вас, светочи! — пропела она голосом, обещающим вечное блаженство за умеренную плату. — Сегодня мы снимем панцирь эго.
Петрович потрогал свой панцирь — твидовый пиджак фабрики «Большевичка». Пиджак сидел надежно, как броня танка Т-34.
— Начнем с заземления. Разуйтесь. Почувствуйте, как энергия Земли входит в пятки.
Петрович со вздохом снял туфлю. Энергия Земли на третьем этаже бизнес-центра была слабой, ее перебивала мощная вибрация метрополитена и перфоратора с этажа выше.
— Геннадий! — Ариадна материализовалась рядом. — Вы думаете! Я вижу, как у вас морщится лоб. Мысли — это ментальный мусор. Отключите голову. Включите сердце. Дышите маткой офиса!

Три дня они учились не думать. Это было мучительно. Мозг Петровича, привыкший считать накладные и километраж, бунтовал, требуя цифр и фактов.
— А сейчас, — ворковала Ариадна, — практика «Разговор с предметом». Выберите объект и подарите ему свою безусловную любовь.
Сисадмин Вася уже полчаса исповедовался кулеру, гладя его пластиковый бок. Петрович подошел к шредеру.
— Уважаемый аппарат, — начал он официально. — Спасибо за твой труд. Ты превращаешь документы в лапшу. Ты — великий уравнитель. Перед твоими ножами равны и приказ о премии, и заявление об увольнении по собственному.
— Геннадий, где эмоция?! — возмутилась Ариадна. — Шредер чувствует фальшь! Вибрации не те! Обнимите его как брата!
Петрович с опаской обнял пластиковый ящик.
— Брат, — шепнул он в щель бумагоприемника. — Как я тебя понимаю. Я тоже хочу всех зажевать и выплюнуть.

В пятницу нарыв прорвало. Нужно было срочно отправить фуру с трубами в Сызрань. Клиент рвал и метал. Петрович потянулся к телефону, набирая воздуха в грудь, чтобы привычно гаркнуть на водителя.
— Стоп! — Ариадна мягко, но цепко перехватила его руку. — Геннадий, это агрессивный паттерн. Вы хотите транслировать стресс во Вселенную? Позвоните осознанно. Из состояния покоя и изобилия. Пошлите водителю луч света.
Петрович посмотрел на нее. Потом на телефон. В голове у него что-то тихонько дзынькнуло. Предохранитель здравомыслия, служивший верой и правдой пятьдесят лет, перегорел.
— Хорошо, — сказал он пугающе спокойным голосом. — Будет вам свет. И изобилие будет.

Он набрал номер. Включил громкую связь.
— Алло, Михалыч? Приветствую твою божественную сущность в этом лучшем из миров.
В трубке повисла тишина, тяжелая, как чугунная батарея.
— Петрович? Ты чего? Случилось что? Кто умер?
— Случилось чудо, Михалыч. Мы пробудились. Скажи, как твои чакры? Не давит ли груз ответственности на твой ментальный план? Как твой внутренний ребенок?
— Петрович, ты закусывай! — заорал Михалыч так, что задрожали стекла. — У меня рессора лопнула! Я под Рязанью стою в грязи!
— Не кричи, — ласково проворковал Петрович, глядя прямо в расширенные зрачки Ариадны. — Лопнувшая рессора — это сигнал Вселенной. Тебе не надо ехать. Остановись. Послушай ветер. Поблагодари рессору за то, что она остановила твой бег в никуда. Сызрань — это иллюзия, брат. Трубы — тлен. Мы все — лишь рябь на воде вечности.
— Пошел ты... — выдохнул Михалыч искренне и бросил трубку.
— Вот видите? — Петрович сиял, как начищенный самовар. — Он ушел в астрал. Груз не поедет. Мы не увеличили энтропию Вселенной. Мы молодцы.

И тут вошел Генеральный.
— Ну как успехи? — бодро спросил он. — Просветлились? Продажи выросли?
Петрович кряхтя встал на стул.
— Сергей Юрьевич, — торжественно произнес он с высоты. — Мы осознали. Продажи — это насилие над миром. Зачем продавать трубы, если пустота внутри трубы важнее самой трубы? Мы объявляем этот офис зоной свободной от корысти. Мы будем питаться праной и фотосинтезом.
Генеральный поперхнулся воздухом.
— Петрович, ты что, белены объелся? Тендер горит!
— Тендер — это суета, — Петрович начал медленно расстегивать рубашку. — Я ухожу в нирвану. Мое заявление об увольнении уже в шредере. Он принял мою жертву.

В кабинете невролога было сумрачно и пахло валерьянкой — запахом нормальности. Врач, человек с лицом старого, мудрого шарпея, который видел все, писал что-то в карте.
— Значит, пытались фотосинтезировать на рабочем месте? — уточнил он, не поднимая глаз.
— Я пытался соответствовать, доктор. Мне сказали отключить мозг. Я отключил. А он обратно не включается. Кнопка запала.
Врач вздохнул, снял очки и посмотрел на Петровича с профессиональной тоской.
— У вас, голубчик, острый синдром гипертрофированной адекватности. Организм отторг инородную философию. Это сейчас сплошь и рядом. Люди не выдерживают насильственного счастья. Им бы поорать, поплакать, а их заставляют улыбаться солнышку.
— И чем лечить? — с надеждой спросил Петрович. — Клизмы? Электрошок? Верните меня в реальность, где есть только план, дедлайн и маленькая премия в конце квартала.
— Ну зачем же так радикально... — врач протянул рецепт. — Вот, капли. Блокируют чакру ответственности напрочь. Будете спокойны, как удав после обеда. Но главное...
Врач понизил голос и заговорщически подмигнул.
— Вам нужна системная реабилитация. У нас при диспансере открылась вечерняя группа «Осознанная шизофрения». Ведет потрясающий специалист, Ариадна Викторовна. Она учит принимать свои галлюцинации с благодарностью и любовью. Очень рекомендую.

Петрович вышел в коридор. Он сел на кушетку, неловко поджав ноги под себя, пытаясь изобразить позу лотоса, но получился скорее поза «вялый кабачок».
Он посмотрел на рецепт. Потом на плакат «Психическое здоровье — залог процветания нации».
— Спасибо, — сказал он в пустоту. — Спасибо тебе, мир. Ты безумен, и в этом твоя стабильность.
Он закрыл глаза и представил, что он — картошка. Простая, немытая картошка, закопанная глубоко в грядку на его даче. Над ним бушевали бури, ездили танки, ходили коучи с бубнами, падали курсы валют, а ему было тепло, темно и уютно. И главное — никакой ответственности за урожай. Он просто корнеплод. И в этом было его высшее счастье.