О русском роке

Русский рок… У некоторых это словосочетание вызывает улыбку, у иных – желание поерничать. А в чем проблема? Позвольте поделиться на сей счет собственными соображениями. Русский рок давно перестал быть музыкой молодёжного подполья. Его классики – Кино, Аквариум, Наутилус, Алиса, ДДТ – стали частью культурного канона, а сами музыканты превратились из бунтарей в отцов-основателей. Вместе с этим пришло и другое: ощущение застоя, усталости и даже внутреннего предательства собственных принципов.

Пожалуй, главная проблема русского рока в том, что это не рок, а поэзия под аккомпанемент. Исторически жанр вырос из бардовской традиции. Сначала были слова – протест, исповедь, социальный комментарий – а электрогитара играла роль усилителя смысла, фона для текста; аранжировки оставались простыми, вторичными, ритм-секция, звук, саунд-дизайн работали «на службе у слов». 

Вторая устойчивая проблема – назидательность. Многие русрокеры рано или поздно примеряют на себя роль совести нации. Песня превращается в проповедь: объяснить «как всё устроено», «кто виноват», «как правильно жить». Из исповедника герой превращается в учителя с указкой. Это особенно заметно у тех, кто пережил переход от подполья к официальной сцене: когда-то они кричали «мы против системы», а теперь говорят системе, как ей быть «правильной».

Русский рок формировался в позднесоветские и ранние постсоветские годы. Это была эпоха дефицита, коммуналок, очередей, политической лихорадки, ощущения «всё рухнет – всё начнётся». И огромное количество групп так и остались в этой картинке мира. Сегодня, десятилетия спустя, многие продолжают писать песни в эстетике 80-х – и музыкально, и тематически, воспроизводить одни и те же конфликты, держаться за звук, аранжировки и образ жизни того времени.

Для части аудитории это уютная ностальгия. Для другой – ощущение музея, где застывают в формалине «те же самые аккорды, те же слова, те же позы – только морщин больше». Вместо обновления языка, смешения жанров, игры с формой – закрепление в роли «классиков», которые берегут собственный памятник.

Ещё одна больная точка – неумение смеяться над собой. Многие ключевые фигуры русского рока привыкли говорить с позиции: «я всё видел и всё понял»; «я выше суеты, я наблюдаю и сужу»; «моя тоска – универсальна». В ранних песнях это могло звучать искренне. Но с возрастом, когда авторы получают награды, государственное признание, собственные фестивали, тот же тон начинает восприниматься как поза. Самоирония, признание собственной слабости, корявости, ошибки – появляется редко.
Все эти проблемы – текстоцентричность, дидактика, застревание в 80-х, отсутствие самоиронии и пр. не сваливаются на все группы и всех слушателей разом. Есть живые коллективы, есть честные авторы, есть попытки обновления. Но репутационный профиль русского рока сегодня во многом складывается именно из этих болезненных зон. Отсюда раздражённое: «старики читают мораль, играя те же три аккорда, что и сорок лет назад». Парадокс в том, что выход «из музея» вполне возможен: вернуться к сомнению вместо готовых ответов; дать музыке больше веса, чем лозунгу; признать собственную человеческую ограниченность; не бояться смешивать жанры и формы; и, наконец, позволить себе честно стареть, а не играть вечного пророка. Тогда у русского рока появится шанс снова стать тем, чем он был в начале – не идеологическим институтом, а живой музыкой людей, которые говорят от первого лица, а не от имени вечности.

Пы.Сы. В силу вышеназванных черт русского рока никогда не числился среди его фанатов. Меня всегда привлекала западная рок-музыка конца 60-х – начала 70-х. В чем только не упрекали советские критики западных рок-музыкантов! В безыдейности, распущенности, коммерциализации и пр. грехах, но, западные музыканты хотя бы умели играть, чего нельзя сказать о многих наших.