Хлеб на сущном

В квартире инженера на пенсии Аркадия Семеновича случилась беда: закончился хлеб. Суп был, котлеты были, а связующего звена — нет. Аркадий Семенович воспринимал еду как инженерную конструкцию: котлета — это несущий элемент, суп — раствор, а хлеб — арматура. Без арматуры конструкция в желудке не держалась, вызывая чувство незавершенности проекта.

Привычная булочная «Сдоба» была закрыта. На двери висело объявление: «Ушли искать себя. Вернемся, когда найдем». Зато в соседнем подъезде, где раньше ремонтировали обувь, сияла новая, пугающе лаконичная вывеска: «Мякиш & Пустота. Хлебный бутик».
Аркадий Семенович поправил очки, вздохнул и вошел.

Внутри было темно. Играла музыка, похожая на скрип несмазанной телеги, записанный в обратном порядке и пропущенный через фильтр тоски. За прилавком, подсвеченным как витрина в Алмазном фонде, стоял молодой человек. Худой, бледный, с бородой такой сложной формы, словно ее вычисляли по логарифмической линейке.
— Приветствую путника в храме глютена, — тихо, почти интимно произнес юноша. — Я Эраст. Ваш проводник в мир зерновых вибраций.
— Здравствуй, Эраст, — вежливо ответил Аркадий Семенович. — Мне бы батон. Нарезной. Чтобы в нем вибраций поменьше, а калорий побольше.
Эраст посмотрел на инженера с болью. Так смотрят веганы на человека, с аппетитом жующего шашлык из краснокнижной панды.
— Батон... Какое плоское, двухмерное слово. Мы не занимаемся профанацией. Мы создаем хлебные сущности.
— Хорошо, — согласился Аркадий Семенович. Он был человеком старой закалки и спорить с молодежью не любил. — Дайте мне сущность за 50 рублей.
— За 50 рублей вы можете купить только запах, — мягко, как ребенку, пояснил Эраст. — И то, если будете нюхать очень быстро. Наши цены начинаются от трех тысяч. Это цена искусства.

Он указал рукой в белой перчатке на витрину. Там, на бархатной подушке, лежал черный, бугристый комок.
— Вот. «Поцелуй бездны». Мука из обугленной пшеницы, собранной слепыми монахами в новолуние. Замешана на воде из Марианской впадины. Дает ощущение давления толщи вод и неизбежности финала.
— Давление у меня и так скачет, а финал я пока откладываю, — отказался инженер. — А вот то, беленькое, кругленькое?
— Это «Облако в штанах». Рисовая мука, воздух высокогорья и полное отсутствие смысла. Это хлеб-нигилист. Он отрицает свою сытность.
— Отрицает? — заинтересовался Аркадий Семенович. — То есть я его съем, а он внутри меня скажет, что его не было?
— Именно! Это гастрономический парадокс. Вы получаете материю, но не получаете тяжести. Три с половиной тысячи.
— Дорого за парадокс, — вздохнул пенсионер. — Но есть хочется так, что я готов съесть даже нигилиста. Давайте ваше «Облако». Только скажите честно, оно к рассольнику подойдет?
Эраст схватился за сердце и пошатнулся, словно его ударили током.
— К рассольнику?! Вы хотите макать нигилиста в соленые огурцы? Это конфликт идеологий! Это когнитивный диссонанс! «Облако» едят в полной тишине, при свечах, размышляя о тщетности бытия.
— Я буду размышлять о тщетности пенсии, — пообещал Аркадий Семенович. — Заворачивайте.

Процесс покупки занял двадцать минут. Эраст упаковал хлеб в шелковую бумагу, потом в крафтовую коробку, перевязал лентой из экологически чистой конопли.
— Вам понадобится набор для дегустации, — сказал он, протягивая коробочку. — Стетоскоп — слушать, как дышит мякиш. Пинцет — чтобы не осквернять корку пальцами. И угломер — чтобы откусывать под правильным углом к горизонту. Иначе вкус не раскроется, а схлопнется.
— У меня дома транспортир есть, — отмахнулся инженер. — Справлюсь. Угол атаки рассчитаю.

Дома Аркадий Семенович выложил «сущность» на стол. «Облако» выглядело подозрительно идеальным. Гладкое, белое, без единой трещинки, оно напоминало модель атома в увеличенном масштабе.
Инженер налил рассольник. Взял кухонный нож.
Прицелился. Попробовал отрезать ломтик.
Нож скользнул по корке, как коньки по льду. На поверхности не осталось ни царапины.
— Так, — сказал Аркадий Семенович. — Поверхностное натяжение аномально высокое.
Он взял нож-пилу для замороженных продуктов. Нажал сильнее. Булка выскользнула из-под ножа и, спружинив, улетела в стену. Отскочила от стены, ударилась о пол, подпрыгнула до потолка, сделала сальто и вернулась на стол. Целая. И даже, кажется, довольная собой.
— Коэффициент упругости — единица, — восхитился инженер. — Это не хлеб. Это вечный двигатель первого рода.

Он попробовал грызть. Осторожно. Зубы соскользнули. Хлеб был гладким и твердым, как полированный мрамор. Казалось, он насмехается над человеческой анатомией.
Аркадий Семенович пошел в кладовку. Вернулся с молотком и зубилом.
— Ну, нигилист, держись. Сейчас мы твое отрицание опровергнем методом грубой физической силы.
Удар. Звон. Искры.
На хлебе — ни вмятины. На зубиле — зазубрина.
— Фантастика, — прошептал Аркадий Семенович, протирая очки. — Материал будущего. Легче алюминия, прочнее титана, упругость резины. Из такого надо обшивку для спускаемых аппаратов делать, а они его в пекарне продают.

Он набрал номер бутика.
— Эраст? Это Аркадий, покупатель парадокса.
— Вы уже в диалоге с «Облаком»? — томно спросил сомелье. — Вы слышите, как оно молчит?
— Я в рукопашной, Эраст. Оно побеждает. Скажите, какой марки бетон вы используете в замесе?
— Какой бетон? — возмутился юноша. — Это воздушная текстура!
— Текстура выдержала удар молотком и атаку зубилом. Я бы хотел узнать технологию. Если мы покроем этим вашу «бездну», мы сможем опускаться на дно океана без батискафа.
— Вы... били хлеб молотком? — голос Эраста дрогнул и сорвался на фальцет. — Вы убили его душу! Он закрылся!
— Он и не открывался! Эраст, это есть нельзя. Это можно только вставлять в бронежилеты. Вы мне продали муляж?
В трубке повисла тишина.
— Ах... — наконец выдохнул сомелье. — Возможно. У нас была лимитированная партия «Облаков» для биеннале современного искусства. Они прошли процедуру вечной фиксации и полимеризации. Чтобы потомки увидели.
— То есть я купил памятник хлебу? За три с половиной тысячи?
— Это инвестиция! — горячо воскликнул Эраст. — Через сто лет он будет стоить миллионы!
— Через сто лет я есть не захочу, — резонно заметил Аркадий Семенович. — У меня аппетит сейчас. Ладно. Возвращать не буду. Хлопотно это, да и жалко с такой технологией расставаться. Я нашел ему применение.

Он положил трубку.
Суп остыл. Хлеба не было.
Аркадий Семенович повертел в руках «Облако». Идеальная форма. Невероятная прочность. Абсолютная белизна.
Он пошел в гараж. Его старый «Москвич» давно стоял на кирпичах — не хватало одной надежной подпорки под левый лонжерон, чтобы безопасно залезть под днище. Кирпичи крошились, дерево гнило.
Инженер подсунул «Облако в штанах» под кузов. Опустил домкрат.
Машина весом в тонну мягко легла на булку. Булка даже не сплющилась. Она держала вес с легкостью атланта, отрицающего гравитацию.
— Вот это я понимаю — нанотехнологии, — удовлетворенно сказал Аркадий Семенович, вытирая руки ветошью. — И красиво, и надежно. И мыши не сгрызут, зубы переломают.

Он вернулся на кухню. Нашел в хлебнице засохшую, каменную горбушку «Бородинского» недельной давности. Размочил ее в холодном рассольнике.
Ел и думал. Хорошо все-таки, что прогресс не стоит на месте. Раньше хлебом только сыты были. А теперь на нем машину чинить можно. Универсальный продукт. Жаль только, к рассольнику не подходит — слишком уж он... самодостаточный. Да и в горло не лезет, если не размочить. Но это мелочи. Главное — «Москвич» теперь стоит надежно. На вечных ценностях.