Для сына

Заметили, как во многих фильмах о приключении во времени или между вселенными машина времени появляется из воздуха? То в старом подвале отец оставил аппарат, который поразительным образом работает, то в книжке есть секретный элемент формулы, которая открывает тайны мироздания.

Я пишу роман о приключении во времени. Для того, чтобы создание прибора для перемещений не выглядела как фантастика, пришлось подготовить целый сюжет. Все началось с него. С Арсения Нечаева, который оставил запись на пленке. На момент, когда он оставлял эти записи он и понятия не имел, что они ошибочны. Вот что там было:

"Я вставил катушку, подмотал карандашом сбежавшую ленту и включил проектор. На стене вспыхнуло дрожащим светом лицо человека, которого я знал лишь фрагментами — как запах леса после дождя или вкус пирога, который когда-то ел в детстве.

Отец стоял, опершись на стол перед камерой в белом халате. Глаза усталые, но живые. Голос — тот самый, который я не помнил в реальности.

— Привет, Мир. Если ты это смотришь, значит я не успел поговорить лично. И меня уже нет. Я здесь, чтобы рассказать о нескольких вещах. 

Первая: мы живём в момент, когда вещи, которые раньше были фантастикой, превращаются в инструмент. Но инструмент всегда остаётся инструментом — и никогда не заменит того, кто им пользуется. Я делал штуки, которые буксировали время, как лошадей в телеге: терпеливо, с расчётом и иногда с болью. Но всегда понимал: технику можно улучшить, человека — нет. В моменте, где я живу сейчас, тебе предстоит вырасти, сынок. 

Вторая: о том, что ты найдёшь в этих коробках. Формулы — не боги, но сложные, однако в моих рукописях все описано подробно: от терминов до того, как использовать. Это карты от первостроителя. Они показывают направление, указывают на брешь в мироздании, где можно попробовать пройти. Но пройти — значит заплатить цену. Цена у перемещений всегда разная: кто-то теряет шанс вернуться обратно, кто-то — здоровье, кто-то — память. Я записал каждую ошибку, как шрам в тетрадях. Не потому что я любил ошибки — а потому что они учат. Мы пытались перенести объекты, не разрушая наблюдение. Но любое физическое перемещение ломает непрерывность наблюдателя. Это как выдернуть человека из сна: он проснётся в другом мире, но мозг откажется это принять.

А переносили мы… именно крыс. Они засыпали под действием газа. Сон — не первое решение. Пока мозг замедлен, наблюдение становится мягким, податливым. Это словно щёлкаешь выключателем: сознание остаётся, но не цепляется за мир. 

Третья: про ту штуку, которую ты, возможно, уже держишь — емкий цилиндр. Это грубая попытка согласования частот. Не ключ, а образец. Протез. Без него — нельзя. Ты должен понять: это не магия. Это трудная инженерия на грани невозможного. Представь: если тело — это корабль, то сознание — ветер. Гамма — это румпель: он смотрит, куда нам дуть. Но без топлива — румпель бесполезен. И ещё: даже если ты поймаешь ветер, корабль может не узнать, что его перенесли. Он начнёт тонуть в собственной недоумённости.

(Он улыбнулся и потер ладонь о лоб.)

Я потратил на это годы, сын. И ты спросишь: «Зачем же?» Отвечаю — потому что иногда инструмент открывает дверь в ту комнату, где можно вспомнить, кто ты есть. Я не верю в то, что время можно украсть у реальности навсегда. Но можно найти уголки, где у тебя есть шанс быть другим человеком — и посмотреть, нравится ли тебе это.

И ещё одно — самое важное. Я могу хвалиться опытом, называть формулы, объяснять физические трюки. Но лучшее, что я сделал — не микросхемы и не уравнения. Лучшее, что у меня получилось — это ты, которого надо не забыть забрать из сада сегодня… — шутка. Он развел руками, которые потом ударились о брюки и, отвернувшись, улыбнулся. — Формулы, это не то.

(Пауза. Камера приблизилась: в глазах мелькнул изъян — горькая доброта)

Мир… если решишь пойти дальше — знай: цена у перемещений всегда разная. Память, здоровье, шанс вернуться… Да, я это уже говорил… но иногда может быть сразу.

Как я и сказал, все мои ошибки записаны на случай, если ты захочешь продолжить дело. Но если ты пойдешь с намерением отыскать меня — остановись.

Еще я оставил тебе фрагмент расчётов. Это не полная инструкция — это ключ к идее. Если ты используешь его — делай это аккуратно; если ты оставишь всё как есть — знай: я люблю тебя, как может любить только тот, кто сам прошёл сквозь долгие ночи экспериментов.

Послезавтра… голос стал тяжелее, рука поправила воротник белой рубашки — четвертого ноября две тысячи седьмого, я вместе со своим товарищем запустим перемещение… собственных сознаний и тела. Послушай. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы вернуться, записать и рассказать все, когда ты станешь старше. Если перемещение получится, то это изменит мир, но знаешь… для меня важно не это.

Береги себя, — сказал он и помахал рукой, как прощаются в старых фильмах.

Лента потрескивала, картинка начинала плыть: магнитная лента, пятна окисления, свет лампы, но голос оставался, будто за пределами времени. Я чувствовал, как горло стягивает что-то плотное — не слёзы, скорее узел, который мешает дышать ровно. Сердце — странно, — не начало биться быстрее, а, наоборот, стало каким-то чисто отчётливым: раз, раз — как будто фиксировало факт своего существования".