200 лет и три дня

Да, уже пошел отсчет на третье столетие. Балы, красавицы, юнкера - и кровь в самом центре столицы.  Автор "Князя Сергея" чуть больше углубился в события и позволил себе расширить главу о противостоянии на Сенатской площади. Глава новая называется Дух времени, потому что дух этот всегда и во все времена определял облик эпохи, и продолжает предыдущую, где рассказывается о начале событий.

Вернулся Милорадович, он почти бежал, отлетала шпага, у изрядно помятого мундира несколько оторвался воротничок. Совершенно забывшись, он «лихорадочным движением» схватил царя за локоть и обернул к себе лицом. Николай отшатнулся, одним взглядом он осадил генерала. На скверном французском генерал принялся изъясняться: если уж они так обошлись с таким человеком, как я… Иностранными языками он владел неважно, но любил щегольнуть. Бог знает, что было на уме у генерал-губернатора... Надо применить силу, лепетал он.

«Вы - военный генерал-губернатор столицы и сами должны знать, что вам следует делать! – оборвал его Николай. - Выводите Конный полк!»

Откозырнув как солдат, Милорадович пошел к своей смерти. Какая-то тяжкая задумчивость гнала его, он ходил вдоль казарм, ожидая конногвардейцев, и вдруг вспылил: «Je ne veux pas de votre ...t... régiment!» («Не хочу я вашего г… полка!»). И вскочил на лошадь: я не хочу крови! 

«Я один покончу с этим делом! Непременно!»

Любимец Суворова и любитель танцовщиц, русский Баярд, как его называли французы, перед кончиной он освободил своих крестьян, количеством 1500 душ, и радовался, что пуля, которую извлекли из его живота – а у него были разворочены внутренности, - не солдатская. Впрочем, этим заключением экспертиза и ограничилась.

«Следствие не предприняло ни малейшей попытки к обнаружению орудий убийства - пистолетов Каховского и других подозреваемых - для их сопоставления с пулей, извлеченной из тела Милорадовича», - журнал «Судебная медицина», 2018 г.

Некоторых мятежников смерть губернатора смутила, каре заволновалось, солдаты «перебегали из фаса в фас, ища укрыться», медленно, медленно стягивались вокруг площади правительственные войска. Лейб-гренадерский полк с развернутыми знаменами прошел мимо Николая; как вспоминал он позднее, они отказались повиноваться, и он приказал войскам расступиться и пропустить их на площадь. Привел Гвардейский морской экипаж Николай Бестужев и выстроил рядом с каре. На Исаакиевском мосту, за кольцом окружения, встал со своим взводом Розен, отказавшись стрелять в товарищей, чем задержал весь Финляндский полк. И снова они стояли, безмолвно, неподвижно.

Николай отдавал указания, не полагаясь более на сановников, за два часа он стянул к Сенату войска – общей численностью около 12 тысяч. Толпа, стиснутая правительственными войсками, оказалась запертой на площади и окружала мятежников кольцом. Вся площадь «была сплошная масса народа, обращенного лицом к монументу. Только там оставалось несколько свободного пространства вокруг шайки бунтующих солдат... Вся эта масса орала, ревела…» На Сенатской площади, на прилегающих площадях и улицах в тот день собралось около 30-40 тысяч человек.

В 2 часа пополудни наконец появился Конный полк во главе с А.Ф. Орловым. Подобраться к каре оказалось сложно, мешала гололедица, не перекованные на шипы кони скользили, ноги их разъезжались. Конногвардейцам пришлось пробивать дорогу палашами – сверху, плашмя; на головы им летели поленья - с крыши Сената во всадников кидали дрова. 

Натиск кавалерии и… «Плавно склонились штыки», «опрокидывались кони со всадниками, наткнувшись на эту стальную щетину». Повторную волну с «диким остервенением» отразила толпа – закидала кавалеристов поленьями и рогожными кульками, благо камней и дров на площади, где строился Исаакиевский собор, было предостаточно. «Стоял всеобщий хохот»... Чернь была совершенно на стороне восставших, позднее записала в дневнике императрица, которой этот день стоил здоровья: отныне ее пожизненно беспокоил нервный тик. 

На мрачных лицах гвардейцев, окруживших каре, видел Борецкий «общее недовольство, везде слышалось громкое сетование на бездействие»: 

«Пусть они двинутся, говорили они, - мы пойдем вместе с ними».

Генерала Воинова потащили с лошади, в тощий снег шлепались камни, в Евгения Вюртембергского полетели снежки. Он сшиб конем обидчика: 

«Ты что делаешь?»

«Сами не знаем. Шутим-с, барин», - не поднимаясь с земли, осклабился баловник. Шутки закончатся в 1917 году. 

При третьей атаке перед каре появился Михаил Бестужев и остановил солдат, «готовых дать залп», одной командой: «Оставь!»

А уже смеркалось. Вокруг правительственных войск теснилось второе кольцо окружения – народ все стекался на площадь и упирался в полицейское заграждение. Одиночные выстрелы перелетали через головы – заговорщики стреляли через головы. Они попытались занять Зимний дворец, но снова промедлили – наткнулись на саперный батальон, только что выстроившийся во дворе. Как меня тогда не прикончили? - позднее удивлялся император... Он отдал распоряжение подготовить экипажи для женщин и детей. Ах, сколько раз за историю царской России династия спасалась, в полном составе покидая мятежную столицу!...

«Я видел, что или должно мне взять на себя пролить кровь некоторых и спасти наверно все, или пощадив себя, пожертвовать решительно государством (курсив Николая I)».

Подтянули орудия (а те, на площади, все стояли). Николай кивнул Сухозанету: переговори. Орудийный генерал погнал лошадь в галоп. 

Ребяты! – кричал он. – Пушки перед вами, но государь милостив! Образумьтесь!

«Сухозанет, разве ты привез конституцию?» - раздался голос, молодой и звонкий.

Орудийный генерал вернулся к царю: конституцию требуют! Николай стиснул зубы, огляделся: всюду, где только хватало глаз, волновалось людское море, легкие петербургские сумерки можно было принять за серую ночь. Глухо скомандовал:

«Пальба орудиями по порядку!»

Залп – холостой. Толпа охнула, схлынула, мятежное каре обнажилось. По воспоминаниям Н.С. Голицына, первый боевой залп пришелся по зданию Сената, поскольку орудийный солдат замешкался: как стрелять по своим? - и поручик И.М. Бакунин самолично произвел выстрел. Несколько человек рухнули с крыши здания, два человека, писал Каульбарс, взобрались на пьедестал Справедливости и теперь лежали у ног статуи… Следующим выстрелом дали уже по мятежникам, кто-то упал, остальные стояли. Раздалась ответная стрельба - из ружей восставших. Снова залп картечью, снова… 

«Последовало еще несколько выстрелов, теперь уже удачнее направленных. Тут они не устояли. Вся эта масса бросилась к Английской набережной, проломив фронт стоявших поперек конно-пионеров», - Каульбарс.

«Можно было этим уже и ограничиться, но Сухозанет сделал ещё несколько выстрелов вдоль узкого Галерного переулка и поперёк Невы к Академии художеств, куда бежали более из толпы любопытных!» - декабрист Штейнгель.

Трупы лежали на подступах к Неве, беглецы падали под картечью, пушечные ядра ломали лед, люди тонули, среди погибших были и солдаты, верные правительству. Каульбарс вспоминал, что его полк чудом не угодил под картечь – двинься они несколькими секундами ранее…

Ночью горели бивачные огни, ездили «густые» патрули, а сверху, над площадью и Петербургом, руку простирал огромный бронзовый Петр… 

И прямо в темной вышине

Над огражденною скалою

Кумир с простертою рукою

Сидел на бронзовом коне. 

- контраст, поразивший Евгения… нет, не пушкинского, из «Медного всадника», - принца Евгения Вюртембергского, русского генерала, племянника императрицы Марии Федоровны. Муж ее в свое время намеревался выдать за принца свою дочь и сделать того наследником в обход своих сыновей… Нет сведений, общался ли Пушкин с принцем Вюртембергским, но мятеж Невы, схожий с действом разбойничьей шайки, «кумир на бронзовом коне» и мысли бедного Евгения:

О, мощный властелин судьбы!

так ли ты над самой бездной

На высоте, уздой железной

Россию поднял на дыбы?

- сильно напоминают описание принца: «величественная статуя великого виновника русского могущества», - как и собственно имя Евгений, странно совпадающее с именем Вюртембергского. Не наводнение описывал Пушкин, а русский бунт; после 14 декабря поэт, в сущности, препарировал одну тему - тему мятежа. «Годунов», «Полтава», «Дубровский», «Капитанская дочка» и «Пугачев», «Медный всадник»… Недаром Николай, почуяв неладное, запретил поэму к публикации, напечатали «Всадника» только после смерти поэта, в собрании сочинений, с переделками сердобольного Жуковского Василия Андреевича.

Сколько жертв мятежа было на Сенатской площади - author.today/reader/478594/5004603