Ловись личность, большая и маленькая
Автор: AnevkaТут давеча прозвучала мысль: есть люди более ценные для человечества, есть менее ценные. Есть глубокие и тонко чувствующие, есть грубые и пошлые - не станет их, и не заметит никто.
Значит, Васю Пупкина мы вполне можем заменить Федей Рыбкиным. Или Мухаммедом Мухаммедовым. Или вообще, роботом Вася-1. И будут они точно так же сажать хлебушко. Человечество не обеднеет совершенно. А вот Ахматову мы не заменим. Никак) Некем заменить, робота соответствующего не придумали и вряд ли придумают. И если умирает Ахматова, то человечество становится беднее. Это невосполнимая потеря, как потеря любого другого таланта.
Предлагаю вашему вниманию, дамы и господа, несколько штриховых портретов и предлагаю составить топы глубины и ценности личностей по Вашей собственной морально-этической шкале.
Простая деревенская женщина, за всю жизнь так и не обучилась грамоте. Муж погиб в первый месяц войны, но, тем не менее, её удалось провести через всю войну (и поднять в ещё более трудное мирное время) и троих своих детей, и соседскую девочку. Чернявенькую - в маму-жидовку пошла, так что прятать её было смертельно опасно. Но ничего, как-то выкарабкались.
Умерла сравнительно рана - надорвала здоровье на строительстве светлого послевоенного будущего, за что получила достойную награду - частокол "трудодней" в книжечку. А вот паспорта не заслужила...
Умерла, как и жила - без гроша за душой, на руках у детей и внуков (их к тому времени было уже десятеро - считали и чернявеньких за своих). Сохранилась в семейных преданиях, одна из внучек - умненькая интеллигентная выпускница журфака, не только хранит семейный архив, но и занимается исследовательской деятельностью на тему послевоенного времени, миграций населения, разделения/воссоединения семей и т.д.
Образованная, тонко чувствующая, поэтичная потомственная интеллигентка. Засыпала с томиком Ахматовой под подушкой, Гумилёва шпарила по памяти целыми сборниками. Замуж вышла по большой и чистой любви, за такого же романтика-интеллигента. Сразу же родила дочь. Лет через пять, чинно и благородно, без скандала, с мужем разошлась - по идейным соображениям.
Всю жизнь прожила в огромной квартире в центре города ("Сталинка" досталась в наследство от отца - талантливого хирурга). Последнюю четверть века пребывала в состоянии холодной войны с собственной дочерью (также не покинувшей родное гнездо, так что шикарные апартаменты превратились в подобия коммуналки с общей кухней, причём разные комнаты воюют друг с другом). Многолетнее материнское негодование было вызвано тем, что дочь "уронила себя" и "привела в их дом плебея". Супруг благородной наследницы действительно был из очень простой семьи (чем его всю жизнь попрекала не только тёща, но и супруга), закончил вечернюю школу и медицинское училище, многие годы вкалывал на "скорой" и лишь годам к сорока получил, наконец, вожделенный диплом медицинского ВУЗа.
Такое падение простить дочери было сложно. Так что Анна Сергевна мстительно топталась по свежевыкрашенному полу, стоило негоднице затеять ремонт в общем коридоре, регулярно писала заявления в милицию, что её пытаются сжить со свету, и т.д. С внуком плебейских кровей практически не общалась, хотя он и жил с ними всё в той же "сталинке".
Деревенский мальчик. Простой, как грабли, но со способностями к математике. Мама (бывшая горожанка, променявшая каменные джунгли, поэзию "Серебряного века" и шёлковые платья на свинарник, овин и прочее хозяйство горячо любимого деревенщины-мужа) настояла, чтоб Федя ехал учиться в город. И он ездил, каждое утро. Вставал в 5 утра, садился на электричку и ехал в городскую гимназию. Успехи (довольно посредственные, относительно прочих гимназистов) выказывал только в точных науках, гуманитарные дисциплины проходили вообще мимо. Зато были деревенские дискотеки и непременные на них драки, сенокосы, верховая езда... и пачки подгузников, которые Федя возил для своей маленькой сестрёнки. Малышка родилась, когда он уже перешёл в 10ый класс.
После окончания гимназии поступил в столичный ВУЗ, выучился на программиста, ещё во время учёбы устроился в престижную международную компанию. Женился на первой (и единственной) девушке, с которой встречался, на протяжении многих лет брака носит на руках. К литературе равнодушен. К живописи, кстати, тоже, потому что дальтоник. Зато обожает своих двоих сыновей, гоняет с ними в футбол и на велосипедах.
Хороший добрый мальчик из интеллигентной семьи, мечтательный, чувствительный, сентиментальный. Окончил истфак в лучшем ВУЗе столицы. С красным дипломом. Специализация - Древний Рим. После трагически закончившегося романа с дочкой профессора без затей пошёл работать в школу историком. Дети его обожали. Помимо прочего - писал отличные стихи. Спиногрызы даже сокрушённо интересовались: Елисей Евгеньевич, ну почему мы вас на литературе не проходим вместо этого зануды Есенина?
На выпускной подарил свою любимую гитару (на которой недурно играл) девочке-сироте.
Но потом распределение закончилось, Елисей школу бросил. платили-то копейки совсем. Слонялся без дела несколько лет, слушал музыку, потягивал пиво, жил с родителями, писал стихи, играл в компьютерные игры, мечтал... но после одного сильного эмоционального потрясения круто поменял свою жизнь. Пошёл работать менеджером (и по совместительству - грузчиком) на автозаправку. Загорел, подкачался, раздался в плечах. Время от времени повергал клиентов в шок цитатами из древнеримской поэзии. Иногда даже в оригинале. На одну байкершу это произвело такое впечатление, что она дождалась конца его смены, усадила в седло позади себя, привезла к себе домой и трахнула. Через пару лет весьма своеобразных отношений родила от него ребёнка (его мнения на этот счёт не спрашивала, просто перестала предохраняться).
Девочку назвали Лиза. Папу она очень любит, всегда радуется, когда он приходит. Папа с мамой не живёт "потому что ему надо заботиться о больной бабушке".
Ну, бабушка в самом деле больна, передвигается с трудом. А Елисей - в самом деле почтительный и заботливый сын.
И в заключении от меня просто
Зато с Пасюком-отцом стало возможно разговаривать. Он теперь держался с постояльцем совсем иначе. Оказался неглуп, словоохотлив, себе на уме и даже не без спеси.
— Я в порту лебедочник, так? — говорил он, недоверчиво надкусывая цюрихский шоколад. — Сто пятьдесят тыщ в мае месяце получил, за меньше нехай им Врангель майнает. А офицера ихние, белая косточка, тридцать-сорок тыщ жалованья имеют. Есть которые к нам по ночам ходют корабли разгружать, не брезгуют — копеечка им не лишняя. За гроши ничего не скажу, плотют нашему брату рабочему культурно. А, с другой стороны, куда им деваться? Устрой мы, скажем, стачку — и всё, встал порт. Конец Севастополю. Чего ихние благородия со своими мамзелями шамать станут? Чем будут пушки палить? То-то. Вот и плотют, лебезничают.
Антон слушал с огромным интересом.
— Постойте, Павло Семенович, а вот вы рассказывали, что ваш родственник из Николаева, который сварщик, на нищету жалуется. Пишет, что при большевистской власти еле сводит концы с концами. И от собраний, митингов продыха нет. Получается, что рабочему при белых живется лучше, чем при красных?
— Тьфу ты! — рассердился Пасюк. — Я ему про Фому, а он мне про Ерему! Ничего не лучше! Василий резолюции голосует, ему как пролетариату почет, а мне всякая тля с погонами запросто может рожу наваксить, и не пикни.
— Ну так и комиссар, если что, церемониться не станет. Я жил под большевиками, знаю.
— Комиссар, конечно, тоже в харю может. Но он свой человек, трудовой. А паразиты — никогда. — Павло Семенович неожиданно закончил спор цитатой из «Интернационала». — Та шо с вами толковать! Хто на перине спал, какаву пил, не поймет.
И все же кое-что существенное Антон из этого разговора понял. В благодарность за науку сфотографировал «кодаком» всё семейство Пасюков на фоне их хаты. Отпечатал в ателье два снимка: большой отдал хозяевам, маленький оставил себе — на память о важном открытии.
«Мой народ похож на черноземную почву, таящую в себе мощный ресурс плодородия, но издавна удушенную сорняками, заваленную мусором. Здесь могли бы произрастать чудесные злаки, прекрасные цветы и сочные плоды, но никто и никогда эту землю толком не возделывал, не облагораживал, не засеивал — только сосал из нее соки и терзал. С чего бы народу получиться лучше, чем он есть? Да, он груб, примитивен, даже свиреп. Но в нем, как в Павло Семеновиче, живет сознание своей значительности, достоинство трудящегося человека, знающего, что без него ничего не будет — ни общества, ни государства. Вот сейчас, при бароне Врангеле, рабочие живут совсем неплохо, сытно, а все равно враждебны к власти. Потому что она перед ними заискивает, но за ровню не держит. Человеку нужно уважение, поэтому люди и пошли за большевиками. У тех голодно и страшно, но зато декларируется почтение к пролетариату. Оказывается, русский человек за уважение готов платить большую цену, оно дороже благополучия. И это, наверное, неплохо говорит о русском человеке…» (с)