Правила посещения уборных во время боевых действий

Так, как я не хочу нарушать правила самопиара, то ссылку на произведение я вам не дам. Но сильно хочется критики

Часы тянулись незаметно. После того, как содержимое штофа пана Штычки подошло к концу, оберфельдфебель хитро подмигнув, выкатил собственные запасы подернутой сизым картофелевки. Запах напитка был способен убить стаю мух, но героический пан Штычка с собутыльником, не обратили на это обстоятельство никакого внимания. Дорога весело подбрасывала на ухабах, мир обретал краски, замыливая серые горизонты скучного декабря. А явление мучавшегося животом обер-лейтенанта Шеффера, присевшего ввиду колонны из опасения быть встреченным врагами со спущенными штанами, вызвало море сострадания.

- Бог на помощь, ваше благородие! – сочувственно пожелал господину обер-лейтенанту, стыдливо укрывшемуся за костистым зимним кустом, Леонард.

- Я стрелять! Шпионаж! Думпкоф! – заорал собеседник и потряс вынутым из кобуры на случай атаки противником револьвером. – Стрелять, предупреждений!

Топчущийся в паре метров от сидящего Шеффера, в качестве охраны от большевиков, тощий Макс, глупо сдернул с плеча винтовку и изобразил зверское лицо.

- Как скажете, господин обер-лейтенант! – согласился пан Штычка с трясшегося воза. – Готов пострадать за общее дело.

В ответ Шеффер взвыл и погрозил ему кулаком. Удрученный неудобством создавшегося положения он прикрикнул на своего караульного, отчего глупый пехотинец вытянулся во фрунт и отдал честь занятому желудочными неурядицами начальству. Фигуры их смутно темнели на фоне снега.

По прошествии времени обер-лейтенант пронесся верхом в голову марширующего батальона, гордо глядя перед собой. За ним следовал пыхтящий Макс, каска его болталась, а ранец бил по спине.

- Тяжелая все-таки солдатская доля, братец Франц. – философски заявил флейтист безобразно пьяному оберфельдфебелю, - при хорошем-то начальстве завсегда легко, ничего не скажу. Вот его благородие, хороший командир, лопни мои глаза. У него солдат всегда под присмотром. Дисциплина, стало быть, железная в роте. А вот если интеллект попадется, тогда беда. В Ченстохове еще до войны, когда стояли, отпустили одного рядового в увольнение. Честь по чести дали бумагу, писарь подписал ему. А солдат тот был с Бесарабии. Мутяну, звали, Дорел. Идет он, значит, по городу, направо глянет, театр стоит, налево глянет, значит, жандармский участок – красота неописуемая радующая жабры души, как говорится. Нет бы ему, посмотреть, в кабаке выпить, что есть- и в часть. Так нет же, поперся в театр, в буфет стало быть. Ну, зачем солдату в буфет–то, а, братец Франц? А в театре, как раз представление было, про короля какого-то. Его все дочки того короля из дому повыпирали. Офицеров, их благородий всяких, там, что мух в пиве летом. Много, братец, ой-ей! И все интеллекты! Из студентов, как пить дать, этих! Другие бы дали солдату пару раз по роже, чтобы не ходил, куда не надо и выкинули бы с театры. Эти же пока шарман, парфэ свой расшаркивались, тот Мутяну, кааак напился в господской буфете! Да кааак наблевал им там везде! И еще задрался со швейцаром и поколотил им там все в театре этой. Неудобно вышло, из отсутствия всякой строгости и дисциплины. Дисциплина нужна, что вода по жаре! Как считаешь, братец?

- Яа! – подтвердил слушатель и пьяно захихикал. - Дисциплин!