Ху из Ху 2 = Пятый Элемент = Квинтэссенция = Грязнулька = 20 — 20 — 20

Алоха!

Лучше сначала прочитать предыдущий пост.

...Пятый Элемент

Грязнулька

Вот она та часть, которая взывает к миру:

Herzensschatzi komm, komm, komm, komm, komm, komm, komm, komm, komm, komm, komm, komm...

Сердечко моё вернись, вернись, вернись, вернись, вернись, вернись, вернись, вернись, вернись, вернись, вернись, вернись...

Я — заклинившая Эмма Хоук:

+

Когда мне стало понятно, что Я это набор персонажей, то со всей очевидность стало ясно и то, что и моим отношением к миру это тоже должен стать персонаж. Хотя бы потому, что я не понимаю, как иначе. Для меня всё персонаж. Этой причины хватило бы.

Но есть и ещё одна.

Просто напросто непонятно, куда определить эту часть.
Любовь / намерение / доверие / отношение к миру / ощущение причастности / благодарность... Это чё вообще такое?

Мысль? Ну, как бы да.
Ну мы можем ещё и думать: Спасибо. Но ведь благодарность куда больше мысли.

Эмоция? Ну, как бы да.
Но при этом мы как раз можем быть глобально очень признательны человеку, а на эмоциях прямо вот сейчас в конкретный момент люто его ненавидеть. Ну или наоборот!
Мы можем очень любить человека, но при этом понимать, как дико, как чудовищно он не прав, пусть даже речь идёт о только об этом конкретном моменте, милая моя.

Чувства? Ну, как бы да.
Ну это абсолютно непонятно что такое.
Помимо того, что они зависят от всего подряд, так они ещё и бывают: нравственные, интеллектуальные, эстетические, социальные. Чтобы не ковыряться в такой сути, как интеллектуальные чувства или социальные чувства, я быстренько всё осознал и понял, что мне нужен иной, пятый элемент.

Это не любовь. Вернее, не только любовь.
Это жизнь, желание, жажда, восхищение, гордость, жертва, триумф, смерть, вечность, благодарность — это вот.

Квинтэссенция.

Потому и пятый элемент = Дух! Двенадцатигранник!

Если в предыдущем посте было четыре:

Земля = Тело.

Вода = Эмоции.

Огонь = Чувства.

Воздух = Интеллект.

Тут появляется пятый:

Дух = Х

Х = Искомое. Мир. Я. Не знаю, что это... знал бы, может быть, это и не было бы искомым...

И эта квинтэссенция у меня есть. Была.
Без неё никак, наверное, и невозможно жить.
И я стал исходить из этого. Что если я жив, то это чувство к миру у меня ещё есть.

Я не знаю, понятно ли это вам... понятна ли в это очевидной для многих мысли... что вызывало у меня такие сложности...
Эмма Хоук. Я бы хотел с ней поговорить. Вот она бы меня поняла. Я так думаю. Или бубнила бы себе чёнить.
Можно подумать, что остальные ежедневно бубнят что-то лучшее?
Не многим-то лучшее. Тут хотя бы komm, komm, komm...

+

+

Я понимал, сколь это чувство доверия у меня забитое и чахлое. Поэтому я попытался представить его, как персонажа.
И хотел выбрать что-то самое забитое, затюканое и замордованное из всего возможного выбора.
При том, всякие эфемерности мне не годились. Должна быть возможность его потрогать.

Уголёк, Тульпа, Таро Тайрэн могли позволить себе эфемерность.

Как бы странно это ни звучало, но их призрачность не мешала мне взаимодействовать с ними.
Вам не надо овеществлять интеллект, чтобы знать, что он у вас есть. Вам не надо понимать, какого цвета мысль, как она там бултыхается в мозолистом теле между двумя половинками грецкого ореха, как она проскакивает электрическим всполохом, доставляет какие-то биты информации. Здесь все сравнения отчасти верны, а отчасти нет. Это всё попытки обозначить.

Вы и так прекрасно знаете, что вы можете думать и можете чувствовать.
Нет, ну бывает, конечно, что есть и цель разобраться в том — а что же именно.
Понять причины тревоги в тот или иной момент, симпатии или антипатии к кому-то.
То есть возникает необходимость в том, чтобы разобраться, «а что же именно». Но это не мой случай.

Моя цель — почувствовать, что квинтэссенция эта существует. Что я ещё на вашей стороне реки.
И я надеялся, что мои сомнения развеет овеществлённость этого понятия, материальность этого символа.
Это и есть моя алхимия:
Из сомнений и слов, создать себе веру.
Из ртути и тёртого рога единорога создать себе эликсир.

Я решил схитрить в самом начале.
Я создал предмет, который был бы — в мире книги — материален.
Его можно было бы потрогать, передать, взвесить, положить в карман, спрятать или похвалиться.
Он был бы объективен — его видели бы другие персонажи. Он был бы непостижим — имел свою волю.

Я долго думал, как этот предмет назвать и долго думал, что это могло бы быть. Вернее, я долго думал, что это могло бы быть ещё. Так как своим внутренним взором, я чётко видел один предмет, хоть и изменчивой формы, но один предмет:

Кольцо

Может быть потому, что на моём чёрном Ловце Снов с вороными перьями и тридцатью тремя бусинами весит горсть колец, которая напоминает мне о мёртвых и ушедших, о бывших работах, бывших друзьях, бывших учителях, бывших коллегах, бывших женах, бывших любовницах, бывших...

А может быть, потому что в образе кольца есть что-то такое, что характерно для всех мифов, что делает этот образ навязчивым и неотступным.

Вот тут вот пост Екатерины Кинн, где есть интересные цитаты и рассуждения на эту тему.

Да и потом, когда я думал, а как бы мне написать историю и наткнулся на эти слова Джозефа Кэмпбелла, я понял, что иначе и быть не может:

Судьба даётся не каждому, а лишь герою, который погрузился в бездну,
чтобы соприкоснуться с ней, и вынырнул снова — обручённый с нею кольцом.

Я не знал, герой я или нет — не знал, вынырну ли.

Знал только, что я бездне. В полной бездне и темноте.

Глупо было бы не попробовать, и не подобрать там кольцо.

Итак, это было кольцо.
Я хотел ему отдельное, особенно слово, на которое я не успел бы налепить десятки ассоциаций, которое не погрязло бы в коннотациях и подспудных смыслах. Подошло бы просто «кольцо». Но профессор меня опередил и The Ring уже обросло бОльшим количеством ассоциаций и коннотаций, чем любое другое специфическое кольцо.

Пришлось найти новое слово.

Инерф.
Думаю, что умеющий переключать раскладки может понять, что оно значит и почему оно максимально безлико.
В черновиках перстень так и назывался: кольцо Всевластья, кольцо Нибелунгов, кольцо Гигеса Инерф.
Но я неизменно спотыкался об это название, до тех пор, пока не позволил кольцу получить то название, которое ему было нужно. То название, которое оно получило в бездне — ибо откуда же ещё оно могло взяться.
Не сразу, очень не сразу я понял, что попытка сделать безликим нечто разрушительное и смертельное не сработает.

Я зря бежал подспудных смыслов. Они-то и были мне нужны.

И тогда у кольца появилось совершенно другое имя. Мортидо.

А Инерф я решил приберечь и может быть ещё использую позже.

Снова Грязнулька

(Это не Грязнулька, это Голлум)

Отлично! У меня было кольцо — Мортидо. Моя квинтэссенция... хуй там.
Я долго копался, чем меня не устраивает вещь. Я докопался до нескольких моментов. Основные эти:

Вещь не любит в ответ.
Нет, я понимаю, что я последний человек в мире, для которого эта мысль была не очевидна.
Да. Ок. Я последний человек. Но я всё-таки это понял. Это было для меня не очевидно.

Судя по тому, что я творил в жизни.

Вещь не может ошибаться.
Я могу ошибаться при манипуляциях. Но вещь нет.
Если дрогнула рука хирурга, то виноват не скальпель.
Если купленный диван не пролез в дверь, то виноват не диван, и не дверной проём.
Если сломался скальпель, то виноват не скальпель, а производитель, рабочий, закупщик в больнице, отдел контроля качества. Это всегда человек. Не сталь.

Поэтому я любил вещи больше, чем людей.
Достаточно всё сделать правильно самому — и результат будет правильный.
С людьми не так. С миром не так. И надо принимать их такими. Косячным ))
Моё перстень не мог меня подвести. И это то место, где я остро чувствовал фальшь.

Парадокс: он подводил меня именно тем, что не мог подвести.

Так я понял, что нужен человек. Наделить этими смыслами предмет (сколько угодно волшебный) не получится.

Моя хитрость, сделать квинтэссенцию неуязвимым предметом — не сработала. Отсюда и появилась мысль создать персонажа. С которым можно было бы взаимодействовать. Как с человеком. На него можно было бы злиться, или обижаться, его можно было бы любить, на него можно было бы надеяться, его можно было бы обучать, ему можно было бы верить, или в нём можно было бы сомневаться, его можно было бы любить, желать, трахнуть, убить, благословить, отпустить, обрадовать, расстроить.

Осталось определиться с человеком и его атрибутами...

Сильный или Слабый?

Витальная сисястая хохотушка, кровь с молоком, и такими широкими бёдрами, что сможет рожать мне по двух богатырей за раз, это всё конечно прекрасно, но это слишком далеко от того, что представляет собой забитый крысёнок моей любви к миру.

Мне нужно было поверить в этот образ. Он должен был быть сломан. Так же, как и я. Он должен был быть слаб.

Между фигурами «ребёнок, взрослый, старый» слабее всего — ребёнок.
Старый тоже слаб. Но у него есть уже понимание финала, смелость, опыт, и куда больше выбора.
У ребёнка нет даже этого.

Между фигурами женщины или мужчины — женщина.
Так как женщина гораздо слабее мужчины. Да, на этом месте я попал в чёрные списки, и кто-то от меня отписался.
Но, справедливости ради, моя книжка всё равно не понравилась бы этим женщинам людям.

Между фигурами раба или свободного — раба.
Так как со свободой хоть и связаны определённые тяготы, муки выбора и прокрастинации, ответственности за свою жизнь и принятия рисков, но всё таки сама по себе позиция свободного человека, всегда будет сохранять в себе достоинство свободы, довольно бесполезное, не всегда осязаемое, но крайне ценное в понимании моего народа.

Между фигурами больного или здорового — больного.
Так как болезнь это ещё одни путы, ещё одни узы, ещё одно дышло, шоры и колея. Ещё одно жизненное условие.

Между фигурами бедного или богатого — бедного.
Думаю, что здесь долгие комментарии излишни.

Между фигурами сумасшедшего или нормального — сумасшедшего.
Опять-таки ещё один излом, ещё одна трещина, ещё одно тонкое место.
Да и не стану я представлять нормальных людей у себя в голове. Нечего им там делать.
В качестве проходных неписей ещё могу, но в качестве тех самых пяти значимых фигур — не могу.
По совершенно очевидной причине, доктор.

Между атрибутами для фигуры я буду придерживаться той же уничижительной логики я буду выбирать слабый вариант.

И что же у меня получилось: лысая, больная, нищая, девочка рабыня, без каких-либо прав.
Для начала неплохо. Прямо чей-нибудь сексуальный фетиш. Фильм химера и всё в таком духе. Но для начала не плохо.
Нет, правда, само признание того факта, что такое существо наличествует и живо в моей картине мира, было для меня настоящим прорывом. Надо было постараться не убить её тут же.
В отличии от вещи, она могла сдохнуть.

Смертны все. И, мало того, смертны внезапно.
Но всё таки у здоровой и богатой тётки в крепкой семье шансов выжить куда как больше, чем у забитой рабыни.

Что же делать? Надо было подстраховаться.

Так на Лалангамене появился институт кукол — как раз дающих энергию для колдовства. То, что мне было нужно. Все смыслы как на ладони. Дураку ясно, что есть что. Ничего лишнего. Благодаря куклам, я обошёл смертность количеством. Я сделал таких девочек много. Все они были в мире Лалангамены разной степени уродливости, избитости, болезненности. Они все подходили под моё описание, и они все были как батарейки. Эта кончилась, можно взять следующую.
Я решил, что первые встреченные погибнут и мы (Я — Великан Ингвар Нинсон и Колдун Таро Тайрэн) сможем лишь осмотреть их тела. Потом встретить на рынке, потом ещё чуть-чуть... И только с энной попытки зубчики шестерёнки зацепятся, и механизм запустится. Тогда мы купим/получим себе такую куклу, и через то получим немного энергии на отношения с миром. А потом, постепенно образ заменится, и всё-таки сисятая хохотушка появится ещё рожать мне богатырей.

Поэтому личность куклы была не важна. И какую куклу я возьму в приключение — я не знаю. Какую-нибудь из. Однако, гибель каждого персонажа я, как и всё остальное, решал в своей книге с помощью кубиков. Иногда шестигранного, иногда двенадцтигранного, а иногда двадцатигранного.
Одна из причин возникновения присказки главного героя.

И вот, каждой из двух девочек я давал шанс спастись. Хотя по сюжету обе мёрли.
Ну всё ж таки выпадение 20 могло их уберечь. 20 на двадцатигранном кубике — это 5%.

Говорят «рука судьбы».
Но я всегда представлял при этих словах — свою руку. (Тест на солипсиста).

И что я щупаю судьбу за что придётся этой рукой. Потому что «рука судьбы», принадлежащая конкретно чьей-то «судьбе» ассоциировалась у меня с чем-то зловещим, с плакатом военных времён, когда волосатую руку фашиста, ловила раскалённая рука красноармейца. А так для меня рука судьбы, это была моя рука в трусах судьбы. Примерно так.
Я глубоко больной человек, если так вот задуматься...

Вот я тогда почувствовал, что связь налаживается. Что этому миру можно ещё иногда доверять.
Когда выпала та самая первая двадцатка. И она осталась жива.

20

Алоха!