Порно, спорно, и прочая эротика в тексте
Автор: Макс Далин
Написано для Литнета, перенесено по просьбе читателей.
…Но я песню написал назло врагам,
Как одна возлюбленная пара
У костра, в палатке, под гитару
Получила пламенный оргазм.
Тимур Шаов
… Десять рослых мулатов без слов тут же ей овладели…
Он же
Я честно пытался. Я уже неделю честно пытаюсь сделать красиво, правильно и с литературоведческих позиций. Но получается очень много, слишком громоздко и всё равно непонятно. Поэтому я решил плюнуть на это дело. Попробуем призвать на помощь капитана Очевидность и его собутыльника, адмирала Ясен Перец, и вместе с ними объяснить всю эту умственность на пальцах.
Вот, например, мне говорят: «Что, стоит написать слово «член» – и уже порнография, по-вашему?!» Нет, не думаю. Например, медицинская энциклопедия – точно не порнография, хотя там это слово ещё как встречается, равно как и всякие другие неприличные слова, вроде «вагинальный», «коитус», «анус» и прочий латинский мат. Только согласитесь, дорогие друзья, чтобы это дело воспринимать соответствующе, надо быть чрезмерно возбудимым подростком, которого люто заводит даже слово «трусы». Но такой подросток – случай крайний, мы его здесь рассматривать не будем.
Поэтому скажем решительное «НЕТ!» любым попыткам классификации текстов по косвенным признакам, вроде употребления автором латинских и нелатинских названий половых органов, обсценной лексики, элегантных и неэлегантных эвфемизмов, описаний разной степени детальности и даже возгласов героев «А! О! Фантастика!» Потому что ни одно из вышеперечисленных явлений само по себе текст порнографией не делает.
А что делает?
А давайте, дорогие коллеги, рассмотрим какое-нибудь описание с точки зрения цели его размещения в этом месте этого текста. Его литературной значимости. Сути и смысла, в общем. И тогда, может быть, что-нибудь прояснится.
И ежели мы посмотрим с этой кочки зрения, то увидим, что все подобные описания можно приблизительно разделить на три группы.
Группа первая. В тексте есть описания чего-то, связанного с сексом, которые могут быть невероятно детальными, тщательными, подробными – и при этом они не являются даже эротикой. Они – символ, знак, аллегория чего-нибудь. Шокирующее изображение духовного распада общества – как в «Снаффе» Паланика, к примеру. Аллегория объединения, союза, скрепление клятвы – как знаменитая сцена группового секса в «Оно» Кинга. Символ торжества зла, мрака и смерти – как изнасилование Надин в «Противостоянии» Кинга же. Все эти тексты отличает одно: при всех подробностях описания – они не являются не только порнографией, но даже и эротикой.
Пример:
Снеер подошел поближе и заглянул между головами зрителей.
На возвышении в лежачем положении двигались две человеческие фигуры. Красный свет придавал неестественный оттенок коже нагих тел. Снеер некоторое время смотрел на два тела, выделывающие какие-то немыслимые выкрутасы, больше напоминающие акробатические приемы, нежели нормальные человеческие сексуальные действия.
«Неужто отменили даже этот параграф Кодекса поведения? Раньше нельзя было показывать такое в общедоступных торговых местах», – подумал он и отступил на шаг к выходу.
Музыка резко оборвалась, потоки ослепительного белого света залили возвышение. Фигуры замерли в неподвижности, сплетенные в странной, неестественной позе. Снеер увидел, что опадающие длинные волосы женщины, наклонившейся над лежащим мужчиной, прикрывают только гладкую розовую выпуклость, перерезанную внизу красной щелью рта.
– Просим осмотреть наше последнее изделие, – произнес динамик над возвышением. – Представляем вам новую модель универсального идеального сексомата в двух версиях – мужской и женской, в зависимости от потребностей. Наша безотказная человекообразная машина удовлетворяет любые требования клиента. Она более совершенна, нежели самый идеальный живой партнер. Она неисчерпаема в идеях, что гарантируется богатым набором программ, бесплатно прилагаемых к каждому экземпляру. За дополнительную плату можно получить по абонементу сменные подобия лиц популярных в настоящее время и широко известных по фильмам и телевидению особ. Наши автоматы питаются от собственных микроаккумуляторов большой емкости и низкого напряжения, гарантирующих непрерывное действие в течение восьми часов, а также полную электробезопасность. Зарядка аккумуляторов от городской сети с помощью выпрямителя, включенного в стоимость комплекта. Затраты на эксплуатацию минимальные, безотказность гарантирована, цена удивительно низкая. Удовлетворение – полное!
– А теперь, – после недолгой паузы продолжал динамик, – просим лично убедиться в достоинствах наших изделий. Просим оценить несравненную качественность действия, а также точность программирования наших сексоматов. Обращаем внимание на беспрецедентный факт, что оба экземпляра – мужской и женский – абсолютно синхронно выполняют общие действия, для которых они сконструированы, совершенно без участия живых партнеров!
Из динамика вновь полилась музыка, а две розовые пластичные куклы начали свои механические выкрутасы, издавая при этом серию соответствующих звуков и посапываний.
Снеер постоял еще немного, чувствуя, как в нем поднимается истерический хохот, которого он не в силах сдержать, язвительный хохот какого-то отчаянного радостного удовлетворения. Он выбежал, давясь этим внутренним пароксизмом смеха. Несколько минут стоял согнувшись, оперев лоб о холодную стену здания и держась руками за живот. Тело сотрясали конвульсии дикого хохота, по щекам текли слезы.
Это цитата из романа Януша Зайделя «Предел», пример довольно подробного описания коитуса, правда, нечеловеческого. Думаю, все почувствовали: это не эротический текст. Он нужен для того, чтобы герой острее ощутил бесчеловечность и бессмысленность устоев мира, в котором живёт.
Существуют книги, в которых описываются явления, традиционно считающиеся непристойными – а текст и не порнографический, и не эротический. К примеру, тот же «Снафф» Паланика – или, если поближе к нашей литературной традиции – «Яма» Куприна. Для порнозвезды секс – муторная, тяжёлая работа, ничего больше. Для проститутки, тем более, времён Куприна, как сам автор сказал, секс – честная торговлишка, вроде бакалейной. Разумеется, и описания там под стать описаниям будней работяги из слесарного цеха, и чувства соответствующие: трудовой процесс, отношения с коллегами, задержали зарплату, скандал с начальством, несчастные случаи на производстве… В таких текстах и мат – профессиональный сленг, а не брань. Соответственно, что бы ни писали отдельно взятые озабоченные критики, мы имеем дело с текстом в эротическом отношении нейтральным.
Далее.
Группа вторая. Собственно эротика. Её цель в тексте – изображение поведения, мыслей, чувств, ощущений персонажей. Любящих, влюблённых, равнодушных друг к другу, ненавидящих друг друга – неважно, главное – связанных какой-нибудь разновидностью межличностных отношений.
Главная примета такого текста – его необходимость. Внутренняя логика вещи подсказывает: это должно быть описано и должно быть описано именно так. Это раскроет нам ту или иную черту характера героя, личности героини, их перспектив, их отношений, их статуса, ещё чего-нибудь важного. Такой текст – всегда чётко ориентирован на героев.
— Не уходи! Не уходи от меня! Не сердись! Обними лучше. Крепко обними, — шептала она в исступлении, не понимая, что говорит, удерживая с невесть откуда взявшейся силой. Она искала спасения от самой себя, своего внутреннего неприятия, сопротивления, которое было так сильно.
И он внял ей, обнял, привлек к себе, взял на руки, и она вдруг ощутила себя крошечным комочком. Сопротивление исчезло, в душе воцарился ни с чем не сравнимый покой. И тогда эта нежная, доверчиво прильнувшая к нему женщина стала для него бесконечно желанна. Он жаждал обладать этой мягкой женственной красотой, волнующей в нем каждую жилку. И он стал, как в тумане, ласкать ее ладонью, воплощавшей чистую живую страсть. Ладонь его плыла по шелковистым округлым бедрам, теплым холмикам ягодиц, все ниже, ниже, пока не коснулась самых чувствительных ее клеточек. Она отогревалась, оттаивала в его пламени. Мужская его плоть напряглась сильно, уверенно. И она покорилась ему. Точно электрический разряд пробежал по ее телу, это было как смерть, и она вся ему раскрылась. Он не посмеет сейчас быть резким, разящим, ведь она беззащитна, вся открыта ему. И если бы он вонзился в ее тело кинжалом, это была бы смерть. На нее нахлынул мгновенный ужас. Но движение его было странным, замедленным, несущим мир — темное, тяжелое и вместе медленное колыхание космоса, сотворившее Землю. Ужас унялся у нее в груди, ее объял покой, ничего затаенного не осталось. Она отреклась от всего, от себя и предалась несущейся стремнине.
Она сама была теперь океан; его тяжелая зыбь, раскачивающая свою темную немую бездну; где-то в глуби бездна расступалась, посылая в стороны длинные, тягучие валы, — расступалась от нежных и сильных толчков; толчки уходили все глубже; валы, которые были она сама, колыхались сильнее, обнажая ее, порывая с ней… Внезапно нежное и сильное содрогание коснулось святая святых ее плоти. Крещендо разрешилось, и она исчезла. Исчезла и родилась заново — женщиной!
Как это было прекрасно! Возвращение к жизни не стерло в памяти только что пережитого чуда. Исходя любовью к чужому мужчине, она не замечала, как таинственный гость уходит от нее. После столь мощно явленной силы он уходил кротко, неосязаемо. А когда совсем исчез, из груди ее вырвался горестный крик утраты. Он был само совершенство! Она так любила его!
Дэвид Лоуренс, «Любовник леди Чаттерлей». Предельно откровенный текст, исключительной красоты, исключительной точности. Классик! Через пробуждение телесного описывает возрождение духовного. Выкини из романа описания интимной близости между Конни и Мэллорсом – романа вообще не будет: как без подробных эротических сцен описать эту трансформацию телесной нежности в духовный союз? Вот где, на самом деле, социальная драма в описаниях соитий! И высоты духа, и низость, и верность, и подлость – описаны через эрос, всем всё ясно.
Тогда она подошла еще ближе, швырнула в угол темный узел, который до того прижимала к себе, и снова подняла руку, чтобы меня погладить, и снова повторила уже слышанные мною слова. И пока я не мог решить, бежать ли прочь или броситься к ней навстречу, и кровь гремела в моих висках, как трубы Навиновых армий, повалившие стены Иерихонские, и пока я жаждал коснуться ее и страшился этого, она улыбнулась, будто в великой радости, тихо что-то простонала, как нежная козочка, и взялась за тесемки возле шеи, державшие ее платье, и распустила их, и платье соскользнуло вдоль тела, как туника, и она стала передо мною как Ева перед Адамом в Эдемском саду. «Те сосцы пригожи, что выпирают не сильно… Что возвышаются еле…» – шептал я фразу, услышанную от Убертина, ибо перси ее походили на двойни молодой серны, пасущиеся в лилиях, и живот – на круглую чашу, в которой не истощается ароматное вино, чрево же – на ворох пшеницы, обставленный лилиями.
«О звездочка моя, девица, – рвалось из моей груди, – о запертый сад, сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник!» – и, желая ли того, нет ли, я оказался сплетен с нею, и ощущал ее жар, и обонял терпкий запах неизвестных мне мастей. Вспомнились слова: «Дети, против безрассудной любови – ничего не может человек!», и я осознал, что теперь уже неважно – в дьяволовой я западне или в божией благодати, и что теперь я бессилен остановить то, что движет мною, и – «Слабею, – восклицал я, – слабею, и знаю причину, знаю, но не берегусь!» Потому что сладость розы исходила от ее уст, и прекрасны были ступни ее в сандалиях, и ноги ее были как колонны, и как колонны округления ее бедр – дело рук искусного художника. «Любовь моя, ты, дочь наслаждений! Царь пленился твоими косами», – шептал я про себя, я был окружен ее объятием, и вдвоем мы падали на непокрытый кухонный пол, и неизвестно, ее ли стараниями или собственными, я избавился от послушнической рясы, и мы не стыдились ни себя ни друг друга, и cuncta erant bona.
И она лобызала лобзанием уст своих, и ласки ее были лучше вина, и благовонны ее ароматы, и прелестна шея ее в жемчугах, и ланиты ее под подвесками. «Как прекрасна ты, возлюбленная моя, как прекрасна! И очи твои голубиные, – говорил я, – покажи мне лице свое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лице твое восхитительно, ты свела меня с ума, любовь моя, сестра, ты свела меня с ума одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей, сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под языком твоим, запах от дыхания твоего как от яблок, груди твои как грозди, твои груди как кисти винограда, нёбо твое как чудесное вино; вино течет прямо к любви моей, капли его у меня на устах, на зубах. Садовый источник, нард и шафран, аир и корица, мирра и алой. Я вкушаю соты и мед, напьюсь вина и молока». Кто же была, кто же была та единственная, она, голубка, блиставшая как заря, прекрасная как луна, светлая как солнце, грозная, как полки со знаменами?
Умберто Эко, «Имя розы». Юный монах видит и ощущает в своей случайной возлюбленной героиню библейской Песни Песней. В великолепном тексте – и наивная чувственность, и опыт всей прежней жизни героя, и его мечты, и его неожиданное счастье. Первая и последняя любовь, прямо связанная в его душе с любовью божественной – и чистый свет, который даровала несчастная крестьянская девочка…
В общем, мы видим: эротическая сцена – всегда характеризует героев, всегда тесно-плотно привязана к их личностям, всегда необходимая часть общей картины. И главное: никогда не выглядит вставным номером. Главный признак хорошей эротической сцены – органичность.
И, наконец, третья группа. Порнографические тексты.
Чтобы понять, что они такое, можно вспомнить любой порнографический ролик. Приходит, это, садовник к фермерше… Нет, даже так: приходит мужик к дамочке… Или даже так: мужик и дамочка – уже на диване нагишом. Ни для создателя, ни для потребителей этой продукции абсолютно не важны ни личности этой дамочки и этого мужика, ни их нынешние взаимоотношения, ни их отношения будущие. Камера просто и незатейливо притормаживает на гениталиях. Если что и меняется в процессе – так только позы. Процесс описан механически, что должно бы роднить третью группу с первой, но есть одна очень принципиальная разница: если в первой группе автор делает всё, чтобы зритель/читатель не возбудился даже случайно, то во второй усилия прикладываются именно для того, чтобы потребителя возбудить.
Тонкости и красивости тут ни к чему. Фон скуден. В персонажах имеет значение только внешность. Всё, не имеющее отношения к совокуплению – не обязательно и не важно.
Текст писаной порнографии – такое же безобразие, как операторское и режиссёрское мастерство порнографии визуальной. Он беден, условен, скачет по стилям, не ориентирован на героев. Может быть чересчур вычурным, может выглядеть смесью медицинских и канцелярских оборотов и, как правило, в любом случае довольно дисгармоничен.
В принципе, он может даже не быть особенно откровенным. Порой вполне порнографично описывают любое человеческое поведение – разговоры, драки, одевание-раздевание, мытьё в душе… Но на этих описаниях всегда жирный след этакого вздрога-всхлипа, сладострастного замирания, намёка, возбуждения, авторского и читательского. Героиня может любоваться собой в зеркало, демонстрируя себя именно читателю, с единственной конкретной целью. Герой может говорить героине сальности с единственной и конкретной целью. И цель всегда одна: возбудить. Читателя, не друг друга. Чем угодно.
В этом – главное отличие порнографической прозы от эротической. Очень грубо обобщая: эротическая проза – о людях, порнографическая – о гениталиях и прочих эрогенных зонах. Эротическая – о том, что происходит между героями, порнографическая – о том, что происходит между автором и читателем, а герои там не важны.
Выберем для примера тексты, где нет нецензурной лексики и особенно грубых речевых ошибок.
Одейя была единственной женщиной, которую Астрель Данат ненавидел. Не только за то, что разрушила его планы, и не только за то, что в её присутствии его скукоженная и годами спящая плоть восставала, причиняя неудобства, но и за несколько круглых шрамов на подушечках пальцев, утративших свою чувствительность после того, как коснулся этой ведьмы во время ритуала. Данат не мог избавиться от навязчивых мыслей о ниаде. О ее обнаженном теле на алтаре, о её красных волосах змеями вьющихся по блестящей поверхности металла. Данат сам лично нанес на низ гладкого живота девушки священное клеймо с изображением пятилистника — символа непорочности. Ниада извивалась и стонала от боли, а Астрель впервые в жизни испытал дичайшее сексуальное возбуждение, глядя на ее полную грудь с розовыми сосками, которая колыхалась в такт ее резким движениям от каждого прикосновения, раскаленного метала, и скрещенные длинные ноги, между которыми, он знал, его ждут врата Саананской бездны сладкого разврата. Он произносил заклинания, ощущая, как под пальцами проносятся искры, и каждая вена в его собственном теле вибрирует от бешеной энергии, которая проходит сквозь него. Пока вдруг металл не окрасился в красный цвет и Данат, который не удержался и коснулся ниады, не почувствовал, как его пальцы обожгло, словно кислотой. Это было невозможным, ведь заклинание не распространяется на астрелей Иллина. Только на простых смертных, как доказательство нарушения запрета. Но ожоги говорили об ином — к этой ниаде не могут прикасаться даже астрели. Что-то не так с красноволосой сучкой. С ней определенно что-то не так.
После окончания священного ритуала под длинной рясой на штанах астреля осталось мокрое пятно.
Это – вторая страница текста. О персонажах мы ещё не знаем ничего вообще. О мире мы ещё не знаем ничего вообще. Вопрос: для чего эта сцена на второй странице? Зачем нас ткнули носом в пах незнакомца? А вот для этого как раз. Это – метод автора вызвать и подогреть интерес целевой аудитории: откровенная сцена как вставной номер.
Косой свет сквозь широкое полуциркульное окно под потолком бликами падал на лестницу, янтарём ласкал тело лежащей на ней в изнеможении девушки. Будто силясь соперничать с ласками любовника, он скользил по чуть смуглой коже, выставляя напоказ всю прелесть фигуры.
Девушка потянулась, и частично прикрывавшая соски алая ткань – один из храмовых покровов – сползла, зазмеилась по животу. Теперь солнечный свет мог беспрепятственно согревать её всю, от волн густых иссиня-чёрных волос до кончиков пальцев.
На полной округлой груди блестели капельки пота. Такие же тонкой струйкой стекли из пупка к тёмному треугольнику волос, когда девушка вновь слегка изменила позу, смешавшись с молочными бисеринками на внутренней стороне бёдер.
За спиной девушки резвились на фреске единороги, опровергая устоявшееся поверье, что их может приманить только девственница.
Девушка вспоминала сладостные минуты последних часов, усмехаясь наивности родных, полагавших, будто она молится. Со священником Хлоя могла делать всё, что угодно, но только не молиться.
Сегодня она, как обычно, оделась в самое скромное закрытое платье, укрыла от посторонних глаз лицо вуалью и, как всякая благородная дама, отправилась на покаяние. Подобную процедуру надлежало совершать ежегодно, но Хлоя каялась гораздо чаще. К её великому сожалению, не всегда в храме. Но на постели тоже было удобно: священник был затейником и знатоком своего дела.
Вот и сегодня он довёл её до полного изнеможения. И удовольствия. Пожалуй, Хлоя назвала бы его лучшим своим любовником – а у неё их было немало. Если бы родители узнали сколько, то прокляли, ибо девушке её происхождения надлежало хранить девственность до свадьбы. Но, увы, Хлоя ей совсем не дорожила и лишилась при первой возможности.
Начало текста. Буквально – первые абзацы. Что мы первым делом должны узнать о героине? Вот именно. А о мире? Вот именно. Порнографический текст снова используют в качестве метода привлечения внимания читателя – и снова мы носом в промежности незнакомой барышни.
Сопереживать ей в её сладостных грёзах мы ещё не можем – мы ведь ещё не успели понять, что она за человек и стоит ли сопереживания вообще. Но толпа читателей (или читательниц) сейчас возмутится: нет, сопереживаем! Ещё как! Сходу! Чем дальше – тем сильнее сопереживаем, скажут фанаты. Разберёмся, почему они так думают.
Потому что в наше всё упрощающее время за сопереживание и сочувствие легко принимается любая физическая реакция на раздражитель. Вздрогнул в ответ на «Бу!» из-за угла – ах, какой жуткий текст. Почувствовал сексуальное возбуждение в ответ на примитивные стимулы – ах, какой чувственный текст. Совозбуждение у человека, привыкшего отождествлять себя с персонажами примитивных книг, кажется ему самому искренней вовлечённостью.
Но ведь тогда выходит, что любитель, простите, мастурбации под видео ещё глубже и полнее сопереживает вон тому громадному негру и вот этой грудастой блондинке. Из десятиминутного ролика. Логично?
Я это всё не к тому, что порнография не имеет права на существование. Всё имеет. И целевая аудитория у этого дела велика: как вы думаете, что больше качают в Сети – гениальный фильм, предположим, Феллини или тот самый ролик, где негр и блондинка? А? Э…
Так что, само собой, порнография – вещь востребованная и всегда была востребованной. Поэтому никуда она не денется. И говорить о литературных, скажем, её достоинствах – как-то нелепо. В них просто смысла нет, только отвлекают внимание. Ну, так и бог с ними. Тем самым подросткам, скучающим дамам и диванным воякам порой тоже надо чем-то себя развлечь.
Меня несколько удивляет и огорчает только одно: когда авторы порнографии пытаются выдать её за что-то иное. Те, кто прямо говорит: порнуху пишу – честные производители, так и нужно. Но когда тэг, или название, или авторская позиция обещают социальную драму, фантастику, фэнтези, роман взросления или ещё что, а под обложкой порнография – это не очень приятно. Обман потому что. Кто-нибудь наивный может попытаться найти там литературу.
Давайте называть вещи своими именами?