Булгаковский язык_2.2

Булгаковский язык (часть 2)

Данная заметка, являющаяся продолжением этих:

https://author.today/post/56743

https://author.today/post/79226

и касается идиом, фразеологизмов, речевых особенностей булгаковского стиля, его уникальных приемов и методов. Эти приемы присутствуют и в диалоговой части и внутри прямой речи автора. Огни есть и в «бесовских» главах и в «библейских». Рассмотрим их по порядку. Начнем с диалогов. 

В первой заметке было указано, что условно 33 главы романа можно поделить следующим образом: «Москва без мистики» - 7 глав, включая эпилог; «Москва с элементами мистики» 10 глав; «Москва с каскадным уровнем мистики и квазиреальности» - 5 глав; чисто фантастических глав – 5; библейских – 4, галлюциногенных – 1; гоголевская – 1. Разделив, таким образом, мы видим, что именно преобладает в содержании романа. 

Москва без мистики – 7 глав,

Мистика, фантастика, демонизм в сумме – 22 главы,

Библейская тема – 4 главы.

Роман мистико-фантастический с добавлением социального и библейского аспектов. 

А по характеру персонажей они делятся следующим образом:

1) «негодяи» (свита Воланда – 4 персонажа)

2) «трусы» (Римский, Лиходеев, Варенуха, Никанор Иваныч и т. д., всего примерно 15 персонажей)

3) «подлецы» (все кто не в свите Воланда и кто не «трус», например вся группа «литературных персонажей»)

4) «герои» (мастер, Маргарита, Га-Ноцри, Левий Матвей и изменившийся Иван Бездомный).

Это нам потребуется, что бы понять содержание булгаковских приемов в тех сценах, что не заключает в себе мистики или фантастики. 

В этой, разберем диалоги и личностные языковые характеристики персонажей. В следующей особенности стиля в описательной части романа, прямой речи автора. 

Итак: персонажи в «МиМа» говорят также условно четырьмя голосами:

1. «Флегматично покровительствующий» – таких персонажей 2, а не один. Это Воланд и Пилат. Их речевые характеристики и сама манера вести разговор необычайно отличаются от остальных. Они условно находятся над сюжетом и стоят над остальными персонажами романа. 
2. «Глумливо-издевательский» - этот язык свойственен всем из списка «негодяев». Помимо шайки Воланда туда следует добавить и двух помощников Пилата: Кентуриона Крысобоя и Афрания. Отдельной особенностью этого языка является не только презрительные или глумливые интонации в отношении следующей (см. ниже) категории, но и почтительно-утвердительный, когда те что-то сообщают «группе №1».
3. Третей группой можно обозвать «бесы по жизни» и просуммировать туда «трусов» и «подлецов». Речевая особенность их – постоянно задумываться при разговоре с «группой №2», паниковать при контакте с «группой №1» и глумиться по мере возможностей, когда есть какая-то сила или власть над «группой №4». 
4. Четвертая группа это «герои» - они очень задумчивы, философичны, и у них четкий языковой контакт получается только между собой и с группой №1 (то есть с самими Воландом и Пилатом). 

В итоге мы видим, что постоянный языковой контакт идет между группами 1-4 и 2-3. При этом представители третьей группы «трусы» плохо контактируют с первой и четвертой группами, а в свою очередь четвертая группа посредственно и вяло контактирует со второй. 

Начнем со стилистики первой группы (Воланд и Пилат), великолепна первая фраза, произнесенная Воландом при встрече с Берлиозом и Бездомным:

«– Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…»

И так персонаж начинает речь с учтивого и предельно вежливого обращения «извините меня, пожалуйста». Построение фразы не совсем правильное с точки зрения норм русского языка (правильное было бы: «пожалуйста, извините меня»), но далее следует: «заговорил подошедший с иностранным акцентом» - именно! Черте сколько я видел паршивых вариантов, как изображают акцент Сталина, «кавказца», «немца» или «англичанина», жутко коверкая при этом слова. А ведь всего на всего нужно просто переставит слова в том порядке, в котором их ставят немцы или англичане: «как поживаете вы?» и этого достаточно! Не нужно коверкать слов, чтобы изобразить иностранца или неславянина. При этом стоит заметить, что у Сталина в действительности было очень хорошее произношение русских слов, а акцент был часто только в не совсем правильной расстановке слов или в ослабленном звучании звука «ы» (Сталин произносил его очень мягко, так что часто слышалось «и»). Я утверждаю, что можно в стиле Булгакова легко сделать любой акцент любой иной расы (не славянской) не коверкая при этом слов и не издеваясь над читателем. И я, кстати, пользуюсь этим приемом. 

Далее, идет предложение к разговору («акцент» соблюдается!) – «…что я, не будучи знаком, позволяю себе…» - обращение с одной стороны выглядит очень вежливым, а с другой стороны очень твердым и не принимающим возражение. 

«но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…» - а вот это уже и есть «штамп Воланда» (такой же в точности и у Пилата). В этой фразе он раскрывает себя как человека, словно стоящего над персонажами с которыми дискутирует. Он показан не как присутствующий при разговоре, а как «наблюдатель со стороны». Его интересует не его точка зрения, а именно и только точка зрения этих самых персонажей. Отстраненность от тех с кем он говорит. «Божество».

Аналогично будет у нас и у Пилата:

«– Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, – и так же монотонно прибавил: – Кентуриона Крысобоя ко мне» 

Тоже самое. С одной стороны предлагает к разговору: «Это меня ты называешь добрым человеком?». С другой демонстрирует отстраненность от собеседника: «Ты ошибаешься.» А третьей стороны Пилат высказывается о себе в разговоре с собеседником в ироничном тоне «все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно», что говорит о том, что его опять таки не интересует его точка зрения (за нее он уверен полностью, как за непогрешимую) его интересует как и Воланда только то, что скажет его собеседник. Дальше в беседе это повторяется в следующей фразе: «Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить» То есть Пилат ждет, что скажет ему собеседник, но не допускает никакого к себе дружеского или иного обращения, кроме официального. Демонстрация статуса абсолютная. «Божество».

Меняется их речь только в разговоре с «героями»:

Воланд: «– Ну, уж если вы так очаровательно любезны, – проговорил он, – а я другого ничего и не ожидал, так будем без церемоний» - с одной стороны обращение довольно фамильярное и грубое «Очаровательно любезны», с другой стороны интонации твердые и четкие. А такой твердости и четкости у Воланда никогда не было ранее ни в разговоре, ни с одним персонажем. 

Своим он просто командовал, а к другим постоянно обращался в той же иронично-вежливой и одновременно наблюдательной форме:

«– Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!»

Или:

«– Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае и никогда! В рот ничего не возьму в вашем буфете! … Нет, милейший, так невозможно!»

То есть только Маргариту Воланд определил как равного собеседника. 

Обратите внимание еще, как четко Булгаков передает персонажи, даже не через их описание, а просто через саму их речь. То есть этот метод, когда именно через речь персонажа передается его содержание как человека или демона и есть основной прием Булгакова.

В своей речи Воланд использует большое число прилагательных в обращении к любому человеку, кроме Мастера, Маргариты, Левия Матвея и своей свиты. 

«– А, милейший барон Майгель, … – я счастлив рекомендовать вам, почтеннейшего барона Майгеля…», далее: «– Милый барон, был так очарователен» и наконец: «– Да, кстати, барон, разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознательности». Но эти все прилагательные в высоких степенях являются не подлизыванием, а с точность наоборот: опусканием собеседника с демонстрацией своего статуса. 

В остальном стоит отметить, что речь Воланда очень богатая, красивая с очень точными и сочными определениями людей и философичностью:

«вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого…»

«Вчера в кабинете у вас видел этого индивидуума мельком, но достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он – сволочь, склочник, приспособленец и подхалим.»

Как я отметил в первой заметке именно в монологах Воланда (а всего их десять) и дается философская суть романа. Это ключевой персонаж романа, можно сказать стержневой. 

У Пилата речь более скупая, я бы сказал, что официальная. Он сильно похож на военного, с поставленным командным голосом:

«– Множество разных людей стекается в этот город к празднику. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди»

«Ты, например, лгун…», далее: «Записано ясно…», «Так свидетельствуют люди…» - четкие, предельно лаконичные, единственно возможные формулировки. И аналогично:

«– И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всех трех казненных и похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы о них больше не было ни слуху ни духу.»

Речь как Воланда, так и прокуратора не меняется на протяжении всего романа. Какими они его начинают, такими и заканчивают. А вот речь других персонажей трансформируется по ходу событий. Об этом ниже. 

Теперь возьмем вторую группу, которую определили как «негодяи» и посмотрим на ее взаимодействие с третьей группой (именно это взаимодействие между «негодяями» и «бесами по жизни» и есть основной двигатель романа):

Вот первая фраза в романе, которую произносит один из числа «негодяев» (Коровьев):

«– Турникет ищете, гражданин? Сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра… поправиться… бывшему регенту!» 

Очень много любезности глумливого характера. Такая манера речи – штамп всех «негодяев» в разговоре с группой №3. 

Возьмем группу следующих диалогов и разобьем, отдельные реплики по составляющим:

«– Эх, Никанор Иванович! Что такое официальное лицо или неофициальное? (1) Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет, все это, Никанор Иванович, условно и зыбко. (2) Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! (3) А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И еще как бывает! (4)»

Кстати стоит сразу отметить трехкратное обращение Коровьего к Босому по имени отчеству в одной реплике! При чем каждое такое обращение оформляет отдельную фразу-утверждение Коровьева. В реальной жизни это выглядело как бесконечных жесткий подхалимаш.

1. Первая фраза выглядит, как попытка запудрить мозги и обмануть. Ему задали прямой вопрос, а он начинает бесцеремонно вилять, уклоняться от ответа.
2.  Вторая фраза идет полный перевод темы в иное русло. 
3. Третья как - усиление второй.  
4. А четвертая просто должна либо взорвать слушающему мозг или дать четко понять, что перед ним конченый жулик и подонок. 

И все это сопровождается трехкратным «Никанор Иваныч».

Реакция оппонента на подобные философские рассуждения абсолютно естественная: «Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило председателя домоуправления» и «– Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? – все суровее стал спрашивать председатель и даже стал наступать на неизвестного.». То есть в принципе Босой разобрался кто перед ним, при чем именно после этой триады Коровьева. Но!

Следует:

– Да кто вы такой?

«– Я, изволите ли видеть, состою (1) переводчиком при особе (2) иностранца, имеющего резиденцию (3) в этой квартире» - Коровьев по существу представил Воланда либо как члена политбюро, либо как генерал-губернатора не меньше: «состою» «при особе» и «резиденцию». Не знаю, как бы я поступил на месте Босого, но тут просматриваются только два варианта:

1. двинуть в рожу такому «переводчику» и схватив его за шкирку начать допрашивать конкретно в стиле «так, а теперь ты скажешь кто ты такой», 
2. или тихо уйти и позвонить в милицию, потому что человек ведет себя предельно неадекватно, просто безумно.  

Но Босой явно слаб умом и принимает слова Коровьева за чистую монету. «Никанор Иванович открыл рот… и он потребовал объяснений»

Дальше идет игра фантастических (Ф) и реалистических (Р) деталей (Босой обнаруживает у себя сумке документы, которые никогда ранее не видел, затем получает взятку и т. д.). И вот заключительная фраза, после чего Босой сдается Коровьеву и принимает его игру:

«– То ли бывает, то ли бывает (1), Никанор Иванович! Рассеянность, рассеянность, и переутомление, и повышенное кровяное давление, дорогой наш друг (2) Никанор Иванович! Я сам рассеян до ужаса. Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей биографии, вы обхохочетесь! (3)» 

1) Ложное сочувствие оппоненту с целью скрыть свою аферу.

2) Опять перевод темы в иное русло (ну жулик есть жулик)

3) Комбинация ложного сочувствия и перевода темы в иное русло. 

В общем Коровьев во всей этой сцене выглядит как бандит, жулик с идеально подвешенным языком, с полным отсутствием каких-либо комплексов в разговоре и предельно презирающим своего оппонента даже несмотря на постоянные «Никанор Иванович». Реакция Босого на все это последовательно такая: «удивление», «гнев», «изумление», «смирение» «страх» (практически панический ужас). В результате Босой утратив все свои принципы удаляется с квартиры с фальшивым письмом, со взяткой в кармане и в полной растерянности. Но он еще не понимает как его облапошили, просто интуитивно чувствует это. «Это были бессвязные мысли, но в общем приятные. И тем не менее где-то какая-то иголочка в самой глубине души покалывала председателя. Это была иголочка беспокойства.»

По пути домой Босой вспоминает еще несколько «странных моментов», Но подавленный каскадом коровьевской обработки смиренно возвращается домой пытаясь настроить себя на позитив. Прячет взятку в вентиляцию, готовится ужинать. Дальше появляется милиция и выясняется, что вместо рублей в вентиляции доллары США, а «В портфеле ничего не было: ни Степиного письма, ни контракта, ни иностранцева паспорта, ни денег, ни контрамарки».

1. Оболтали.
2. Обманули. 
3. Подставили и оболгали. 
4. Убрали со сцены к чертовой матери.

И все сделали так, что ты ничего не понял и ни на что не можешь возразить. Конечная реакция вполне естественная:

«– Товариши! – неистово закричал председатель, – держите их! У нас в доме нечистая сила!»

Итак у Коровьева была комбинация безостановочного напора непрерывного откровенного вранья, отвода разговора в сторону с мнимо вежливым обращением и фиглярством. Напор был настолько мощный, что Босой, будучи далеко не слабым оппонентом, трезвомыслящим и четко ориентирующимся человеком, повидавшим ранее множество жуликов, совершенно не смог ему противостоять, просто избивался Коровьевым. Коровьев раздавил Босого легко, непринужденно, непрерывно импровизируя и не особо напрягаясь. Буквально как таракана. Именно так Коровьев, Бегемот и Азазело ведут себя и в последствии. 

Последней фразой Босой как бы говорит, что не верит происшедшему и обычный жулик, каким бы он не был, не смог бы его так расплющить. Это были «черти». 

«Работа» с Варенухой (тот же стиль и точно такая же реакия что и у Босого):

«– Артиста Воланда можно попросить?– сладко (1) спросил Варенуха.

– Они заняты, а кто спрашивает?(2)

– Администратор Варьете Варенуха.

– Иван Васильевич? (3) Страшно рад (4) слышать ваш голос! Как ваше здоровье? 

– Мерси, – изумленно ответил Варенуха, – а с кем я говорю?(5)

– Помощник, помощник его и переводчик Коровьев, весь к вашим услугам (6), милейший Иван Савельевич (7)! Распоряжайтесь мной как вам будет угодно (8). Итак?

– Простите, что, Степана Богдановича Лиходеева сейчас нету дома?(9)

– Увы, нету! Нету! Уехал.(10)

– А куда?

– За город кататься на машине.

– К… как? Ка… кататься? А когда же он вернется?(11)

– А сказал, подышу свежим воздухом и вернусь!(12)

– Так… – растерянно сказал Варенуха, – мерси. Будьте добры передать месье Воланду, что выступление его сегодня в третьем отделении.(13)

– Слушаю. Как же. (14) Непременно. Срочно. Всеобязательно. (15) Передам. Прошу принять, мои наилучшие, наигорячейшие приветы и пожелания! (16) Успехов! Удач! Полного счастья. Всего! (17)»

В комбинации с уничтожением Босого (см. выше) в глазах читателя этот диалог выглядит как законченная чертовщина. А сама манера разговора Коровьева становится «штампом беса». 

И еще два диалога в завершении:

1) – Все-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы незамедлительно разоблачили бы перед зрителями технику ваших фокусов, в особенности фокус с денежными бумажками. Желательно также и возвращение конферансье на сцену. Судьба его волнует зрителей.

…

– Пардон! – отозвался Фагот, – я извиняюсь, здесь разоблачать нечего, все ясно.

– Нет, виноват! Разоблачение совершенно необходимо. Без этого ваши блестящие номера оставят тягостное впечатление. Зрительская масса требует объяснения.

– Зрительская масса, – перебил Семплеярова наглый гаер, – как будто ничего не заявляла? Но, принимая во внимание ваше глубокоуважаемое желание, Аркадий Аполлонович, я, так и быть, произведу разоблачение. Но для этого разрешите еще один крохотный номерок?

– Отчего же, – покровительственно ответил Аркадий Аполлонович, – но непременно с разоблачением!

– Слушаюсь, слушаюсь. Итак, позвольте вас спросить, где вы были вчера вечером, Аркадий Аполлонович?

При этом неуместном и даже, пожалуй, хамском вопросе лицо Аркадия Аполлоновича изменилось, и весьма сильно изменилось.

– Аркадий Аполлонович вчера вечером был на заседании акустической комиссии, – очень надменно заявила супруга Аркадия Аполлоновича, – но я не понимаю, какое отношение это имеет к магии.

– Уй, мадам! – подтвердил Фагот, – натурально, вы не понимаете. Насчет же заседания вы в полном заблуждении. Выехав на упомянутое заседание, каковое, к слову говоря, и назначено-то вчера не было, Аркадий Аполлонович отпустил своего шофера у здания акустической комиссии на Чистых прудах (весь театр затих), а сам на автобусе поехал на Елоховскую улицу в гости к артистке разъездного районного театра Милице Андреевне Покобатько и провел у нее в гостях около четырех часов.

– Ой! – страдальчески воскликнул кто-то в полной тишине.

Молодая же родственница Аркадия Аполлоновича вдруг расхохоталась низким и страшным смехом.

– Все понятно! – воскликнула она, – и я давно уже подозревала это. Теперь мне ясно, почему эта бездарность получила роль Луизы!

2) – Моя фамилия Поплавский. Я являюсь дядей…

Не успел он договорить, как Коровьев выхватил из кармана грязный платок, уткнулся в него носом и заплакал.

– … покойного Берлиоза…

– Как же, как же, – перебил Коровьев, отнимая платок от лица. – Я как только глянул на вас, догадался, что это вы! – тут он затрясся от слез и начал вскрикивать: – Горе-то, а? Ведь это что ж такое делается? А?

– Трамваем задавило? – шепотом спросил Поплавский.

– Начисто, – крикнул Коровьев, и слезы побежали у него из-под пенсне потоками, – начисто! Я был свидетелем. Верите – раз! Голова – прочь! Правая нога – хрусть, пополам! Левая – хрусть, пополам! Вот до чего эти трамваи доводят! – и, будучи, видимо, не в силах сдержать себя, Коровьев клюнул носом в стену рядом с зеркалом и стал содрогаться в рыданиях.

Дядя Берлиоза был искренне поражен поведением неизвестного. «Вот, говорят, не бывает в наш век сердечных людей!» – подумал он, чувствуя, что у него самого начинают чесаться глаза. Однако в то же время неприятное облачко набежало на его душу, и тут же мелькнула змейкой мысль о том, что не прописался ли этот сердечный человек уже в квартире покойного, ибо и такие примеры в жизни бывали.

– Простите, вы были другом моего покойного Миши? – спросил он, утирая рукавом левый сухой глаз, а правым изучая потрясаемого печалью Коровьева. Но тот до того разрыдался, что ничего нельзя было понять, кроме повторяющихся слов «хрусть и пополам!». Нарыдавшись вдоволь, Коровьев отлепился наконец от стенки и вымолвил:

– Нет, не могу больше! Пойду приму триста капель эфирной валерьянки! – и, повернув к Поплавскому совершенно заплаканное лицо, добавил: – Вот они, трамваи-то.

– Я извиняюсь, вы мне дали телеграмму? – спросил Максимилиан Андреевич, мучительно думая о том, кто бы мог быть этот удивительный плакса.

– Он! – ответил Коровьев и указал пальцем на кота.

Поплавский вытаращил глаза, полагая, что ослышался.

– Нет, не в силах, нет мочи, – шмыгая носом, продолжал Коровьев, – как вспомню: колесо по ноге… одно колесо пудов десять весит… Хрусть! Пойду лягу в постель, забудусь сном, – и тут он исчез из передней.

Кот же шевельнулся, спрыгнул со стула, стал на задние лапы, подбоченился, раскрыл пасть и сказал:

– Ну, я дал телеграмму! Дальше что?

У Максимилиана Андреевича сразу закружилась голова, руки и ноги отнялись, он уронил чемодан и сел на стул напротив кота.

– Я, кажется, русским языком спрашиваю, – сурово сказал кот, – дальше что?

Но Поплавский не дал никакого ответа.

– Паспорт! – тявкнул кот и протянул пухлую лапу.

Ничего не соображая и ничего не видя, кроме двух искр, горящих в кошачьих глазах, Поплавский выхватил из кармана паспорт, как кинжал. Кот снял с подзеркального стола очки в толстой черной оправе, надел их на морду, от чего сделался еще внушительнее, и вынул из прыгающей руки Поплавского паспорт.

«Вот интересно: упаду я в обморок или нет?» – подумал Поплавский. Издалека доносились всхлипывания Коровьева, вся передняя наполнилась запахом эфира, валерьянки и еще какой-то мерзости.

– Каким отделением выдан документ? – спросил кот, всматриваясь в страницу. Ответа не последовало.

– Четыреста двенадцатым, – сам себе сказал кот, водя лапой по паспорту, который он держал кверху ногами, – ну да, конечно! Мне это отделение известно! Там кому попало выдают паспорта! А я б, например, не выдал такому, как вы! Глянул бы только раз в лицо и моментально отказал бы! – кот до того рассердился, что швырнул паспорт на пол. – Ваше присутствие на похоронах отменяется, – продолжал кот официальным голосом. – Потрудитесь уехать к месту жительства. – И рявкнул в дверь: – Азазелло!

На его зов в переднюю выбежал маленький, прихрамывающий, обтянутый черным трико, с ножом, засунутым за кожаный пояс, рыжий, с желтым клыком, с бельмом на левом глазу.

Поплавский почувствовал, что ему не хватает воздуха, поднялся со стула и попятился, держась за сердце.

– Азазелло, проводи! – приказал кот и вышел из передней.

– Поплавский, – тихо прогнусил вошедший, – надеюсь, уже все понятно?

Поплавский кивнул головой.

– Возвращайся немедленно в Киев, – продолжал Азазелло, – сиди там тише воды, ниже травы и ни о каких квартирах в Москве не мечтай, ясно?

Это все для самостоятельного анализа и разбора по указанной выше схеме. 

Доминирование демонов (Коровьева, Бегемота, Азазелло) над людьми во всех диалогах носит абсолютный характер. Демоны, представленные тремя типами: «жулик», «хам» и «садист». Их оппоненты всегда выглядят как «умные», «четко разбирающиеся в жизни», «уверенные в себе», «внимательно следящие за деталями» люди. При этом у людей изначально во всех диалогах сильная позиция, а демонов – слабая. Все диалоги заканчиваются полным разгромом людей и победой демонов. Таким образом, показывается превосходство «нечистых», над современными Булгакову людьми. При чем все эти диалоги даны в самой динамике реакции людей на разговор с демонами, которая идет по одной универсальной схеме: «удивление», «гнев», «изумление», «смирение» и «страх» (практически панический ужас). В результате уже в милиции или в психушке, все эти пострадавшие требуют: «чтобы его спрятали в бронированную камеру и приставили к нему вооруженную охрану» - то есть даже в НКВД не чувствуют себя в безопасности и бояться демонов намного больше, чем представителей власти. При этом все эти люди грешные, а также имеющие скверные характеры (взяточники, подлеы, хамы, жулики и т. д.). Их можно охарактеризовать как «бесы по жизни»

Диалоги между демонами и «бесами по жизни» идет как мотор «Мастера и Маргариты».