Рецензия на роман «Зелёная кровь. Собачий вальс»

Книги Макса Далина я беру в руки не часто. Его творчество, как инициация на Человека, как живая вода для старого моего сердца, как братание по древнему обычаю: «Мы одной крови - ты и я»! 

И вот перечитываю, ПЕРЕЧИТЫВАЮ одну из величайших книг в российской фантастике: «Зеленая кровь…». В правильной редакции, без неправедных издательских купюр. 

И сейчас стою вместе с лосем, с диким сохатым под дождем и смотрю на его крупное горбоносое лицо:

«…– Пойдем под крышу, холодно, – говорю я ласково. – Как я понимаю, этот прутик – твой единственный обед на сегодня, да? Что ты ешь?

– Веточки, – сказал лось. – Но ты не беспокойся. Я все понимаю. Я понимаю, что в городе нельзя. Я могу есть человеческую еду.

– Пирожки будешь? – я подтолкнул лося к входу. – С брусникой, не с мясом, не думай.

– Я не думаю про мясо, – сказал лось и пошел. – Ты – умный, и еще я тебя хорошо чувствую. Но ты лучше дай мне хлеба. Просто – хлеба. Очень хочется».

Ну да, не я это, не я:

«– Пойдем, старина, – сказал Тео лосю. Пса бы он потрепал по спине, но не знал, как на это отреагирует дикий зверь.

Лось пошел. От него исходило мягкое живое тепло вместе с запахом мокрой чистой шерсти и леса».

Когда-то давно я прижимал к груди олененка, малыша. Он едва стоял на тонких ножках и крупно дрожал под дождем. Мы занесли его в палатку, где горели дрова в полевой буржуйке, напоили молоком.

Как войлока промокшего комочек

Нашли мы олененка

Принесли,

В палатке у огня его согрели

И, вкладышем из спальника укутав,

Споили кружку с теплым молоком….

– Хочешь молока? – Лилия налила молока в пластиковый стаканчик.

– Хочу. Все любят молоко… даже самые храбрые хищники. И все любят, когда их гладят, потому что это напоминает детство… мать напоминает. Не знаю, как у людей, а для нас это серьезно… 

Он встал на ножки,

Глаз открыл печальный

И хрюкал,

Возбужденно поводя

Огромными, пушистыми ушами.

Лось взял стакан и понюхал, потом отпил глоточек и поставил.

– Что-то не так? – спросила Лилия.

– Не знаю. Оно не пахнет живым и на вкус неживое. То было другое, – лось грустно улыбнулся.

Да уж! Мертвое молоко, которое не скисает, мертвые яблоки, которые не чернеют и не портятся, мертвые огурцы, которые не имеют вкуса… Стремление к прибыли давно омертвило продукты и старательно омертвляет самих людей. 

Подошедший мертвяк был подтянутый и холеный. На отличный костюм он небрежно накинул синий рабочий халат – как плащ. На доведение трупной своей морды до светского лоска, вероятно, целое состояние потратил, так люди говорят, когда имеют в виду, что очень много денег заплачено. Несколько людей из обслуживающего персонала, чей запах за вонью мертвого Рамон почти не заметил, смотрели на тварь почтительно и подобострастно, как люди смотрят на начальство.

Люди – как всегда, подумал Рамон. Им и в голову не приходит, что их босс уже давно без души. Они не чуют. Люди ничего не чуют. Им вся эта парфюмерия, химия, жвачки, одеколончики нюх отбивают начисто. И что глаза у трупа пустые и мутные – люди тоже не видят. А после работы у них голова болит, или подташнивает, или раздражает все вокруг – но они думают, что это от пива или от дурной погоды. Так что мертвяк может ими питаться совершенно безнаказанно. Люди вообще не замечают, когда их убивают медленно…

Увы, люди не чуют, что нынешнее социальное общежитие давно превратилось в фабрику по изготовлению мертвяков, бывших людей, роботов с хорошим парфюмом и умением соблюдать правила, придуманные старшими мертвяками - владельцами фабрики.

Из известных мне писателей именно Далин смог показать это с прекрасной и отвратительной четкостью.

Я набрался наглости ввести в рецензию собственные стихи, написанные по реальным событиям, в которых участвовал полвека назад в геологической экспедиции в Саянах. Мы спасли олененка, потерявшего маму, напоили молоком. А охотничья лайка лизала его, как щенка, прямо по лицу, по носу, а он фыркал удивленно.

Потом он окончательно согрелся

Стал очень бойким,

Все вокруг обнюхал

И лайка его в влажный нос

Лизала,

А он слегка шатался,

Но стоял.

А утром он ушел,

В тайге растаял, 

Комочек шерстяной на тонких ножках,

Наивный

И загадочно чужой. 

И вспомнилось еще, как бежали мы от лесного пожара: медведи, белки, люди и прочие дву- и четырехногие. На равных, без зла и противоречий.

А потом мы, люди, этот пожар тушили. 

«В гостях у лешака в тот день была очень уж пёстрая публика – и все гости занимались делом, каждый – своим.

Фрезия, внезапно обнаружив в себе талант декоратора, собирала роскошный благоухающий венок из лапника, золотых и алых лент, палочек корицы, мандаринов, звёздочек бадьяна и веточек лаванды. Несколько толстеньких лесных хранителей, полупрозрачных на свету, расположились на каминной полке и с интересом за ней наблюдали. Гривастая собачка Улечка, белоснежная, с блестящим бантиком на чёлке, не перекидываясь, чтобы не порвать новый оранжевый комбинезон, стояла на ножках, опираясь передними лапами на стол, полизывалась, заглядывала Фрезии в лицо и спрашивала:

«А это ведь курятиной пахнет, да? А все будут кушать курятину, да? И собаки?»

Фрезия, придерживая кончик ленты одной рукой, другой гладила её по начёсанной пышной гриве:

– Обязательно, обязательно всем дадут курятины. Мягонькой, чтобы у тебя зубки не болели, – и Улечка лизала её пальцы, придерживая лапой, чтобы руку не убрали скоро.

Аллин и Шандор вешали уже готовую ароматную гирлянду над дверным проёмом. Грей крутился внизу, виляя хвостом – он участвовал.

– Грей, ровно? – спрашивал Аллин.

«Слева повыше. Нет, теперь справа. Это из-за курицы не получается. Курицей так несёт – отвлекает!»

– Никак не привыкну, – говорил Шандор. – Не могу привыкнуть к тому, что даже в зверином виде их слышу и понимаю. И не только перевёртышей, знаешь. Я даже свою кошку начал слышать, а у меня кошка простая, маленькая, без Старшего Облика.

– Привыкнешь, – усмехался Аллин. – Я-то привык».

Прекрасное далёко, наступит ли оно?