Рецензия на роман «Зелёная кровь. Собачий вальс»
Человек не может жить без тепла. Абсолютно очевидный факт. Но что, если кто-то возьмётся утверждать, будто на холоде умирает душа? Не в полях бескрайней зимы и не в покрытом инее городе. В ледяной пустоте одиночества, в клетке собственной никчёмности. Агонизирует, разлагается, пытается выжить, жадно пожирая тепло других. И некоторые, дойдя до края, становятся нежитью. Им больше не нужно тепло, они не люди. Их питает боль и смерть.
В нашем мире, к сожалению или к счастью, это всего лишь метафора. В мире «Зелёной крови» — реальность.
— То, что политкорректно называется «альтернативно мертвым».
Гиперболизация вообще является главной технической фишкой романа. Она везде, на грани, ещё чуть-чуть и будет перехлёст, но нет. Автор стопроцентно знает, что делает, используя ровно столько, сколько нужно, чтобы показать идею. Герои героичны, почти безупречны (с общепринятой моральной точки зрения), но при этом интересны, имеют чёткие взгляды на мир и очень человечные особенности, придающие образам живую глубину.
А зло — безлико. Кто-то скажет, недостаток проработки. Я скажу — собирательный образ. Человек, персонаж, он всего только частность, но здесь нам явно хотят показать нечто большее, отношение Автора к целым группам внутри общества, да чего уж там — к самому обществу, как к источнику зла. Но при этом вас никогда не ткнут в это носом, не будет это произведение вымаливать сочувствие или праведный гнев. Оно просто ставит перед фактами. И, зная современный мир, я не посмею утверждать, что факты эти — преувеличены.
Центральная тема романа ловко объединяет в себе сразу две проблемы: ксенофобию и жестокое обращение с братьями нашими меньшими. Не знаю ни одной книги, где это было бы сделано столь эффектно, да и сделано вообще. Диво ведь, описать оборотней так, чтобы они оставались больше животными, чем людьми, показывая при том их внутренний мир. Ниже процитирую пару любимых моментов, связанных с ними, с двоесущными (проблематика до того шикарно раскрывается в самом произведении, что у меня нет никакого желания освещать её здесь. Это нужно читать и ощущать. Примеры будут нейтральными):
Его тон не особенно Рамону нравился. Не представлялось возможным хорошенько понюхать кота, а надо бы как следует нос ему обнюхать, виски, руки на сгибах локтей — а еще дельно бы весь низ нормально обнюхать. Из-за недостатка обонятельных данных Рамон чувствовал себя несколько скованно в суждениях. Кошачий запах, пропитывающий клетку, казался слишком абстрактным, в нем было слишком много усталости, злости и застарелой боли — а важные подробности как-то сгладились, нивелировались. Но если судить по этому общему запаху, кот родился не раньше Рамона. А может, и позже. А младший не должен так...
Распоряжаться? Командовать? А если он пытается предупредить? Откуда коту знать Кодекс Стаи? Они же анархисты, коты. И эгоисты. И нет у них ни совести, ни моральных устоев.
Один из двух моих любимцев, Гарик:
— Ах! — потрясенно тявкнул Гарик, весь подрагивая от волнения, когда процедура приветствия, наконец, закончилась. — Ты пахнешь... ах, удивительно пахнешь! Лесным зверем, да? Неужели же лесным зверем?!
— У нас в гостях лось, — сказала Лилия. — Я знаю, что ты не видел и не чуял лосей раньше. Сегодня ты будешь работать вместе с ним. Рамона поедете искать. Пойдем?
— Гулять? — Гарик ухмыльнулся, подавшись вперед всем телом, будто готов был завилять хвостом даже в Старшей Ипостаси, у которой хвоста нет. Зачастил: — Пойдем погуляем. И поговорим. И я понюхаю. Я знаю Рамона, о нем знаю. Мне так жалко, что вчера не получилось! Он славный, славный парень, мы так играли, ах, ты бы видела! Пойдем! Пойдем еще поищем! — сбросил китель с плеч на спинку стула, кинул берет на стол и дернулся к дверям.
— Эй, Гарик! — крикнула Лобелия, полная девушка, одна из тех, с кем щенок играл до прихода Лилии. — Сумку-то отдай! Куда потащил!
Гарик обернулся. Его лицо сделалось умильно-лукавым.
— Я отдам. А ты мне отдай плюшечку. Мы договорились. Я ее выиграл.
Вокруг снова начали смеяться. Лобелия подошла, выхватила сумочку из рук Гарика и раскрыла ее.
— Не выиграл. Ты назвал не все. Тут еще трамвайный билет. Ты его не назвал. Не учуял — значит, проиграл.
Рыжеватые бровки Гарика приподнялись драматическим домиком.
— Я сказал! Ах, я же сказал! Я сказал — бумажка, маленькая бумажка, сказал — бумажка пахнет городом, пахнет чужими руками, ах, пахнет железом, пахнет монетами, пахнет электричеством. Пахнет типографской краской, ах, дешевой краской. Я назвал. Ты обманываешь. Жалеешь плюшечку, — добавил он горестно и облизнулся.
В качестве неожиданной, но очень приятной детали хочется отметить дух великого гуманиста Хаяо Миядзаки, который вы непременно ощутите, если знакомы с его работами:
По тощему, усыпанному бурой листвой газону шли крохотные существа, мутные, белесые, полупрозрачные, то появляясь, то исчезая. Ростом не выше указательного пальца, что-то вроде человечков с ножками и ручками, с подобием круглой головы с блестящими бусинками глаз, с гримасничающими ротиками без губ, нечеткие, какие-то обобщенные, как неумелый детский рисунок...
Тео оглянулся и вздрогнул. Белесые бесплотные крохи маршировали по асфальту, вдруг появлялись на капотах стоящих автомобилей — и исчезали, войдя в собственное мутное отражение в ветровом стекле, шагали по скамейкам, просачивались из стен и стволов деревьев... Их было так много, что дорога вокруг казалась подернутой колышущимся туманом. Некоторые останавливались, смотрели на Тео и махали ему растопыренными ручонками, как машут дети...
Атмосфера в некоторых местах настолько схожа с творениями японского мультипликатора, что кажется, будто смотришь новую «Принцессу Мононоке». Схож и общий глобальный посыл — гармония с природой.
Эту книгу стоит прочесть каждому. Вопросы, которые она ставит перед читателем, более чем злободневны, и на большинство из них однозначного ответа попросту не существует. Даже классифицировать «Зелёную кровь» однозначно нельзя, ибо каждый определит в ней ту доминантную грань, которая ближе лично ему.
Что она для меня?
Сказка. Мрачная, волшебная сказка. Слёзы вместо чернил. Отчаянный манифест-манифест от отчаянья и такой робкий, словно недоверчивый найдёныш, шёпот надежды...