Рецензия на роман «Viva la Post Mortem, или Слава Послесмертью»

Давно уже не встречал я книги, заслуживающей без натяжек ярлыка "социальная фантастика", и вот, наконец, встретил.

Не так встретил, как притолоку в темном погребе, но тоже... Впечатляюще. Так, что несколько дней не мог сформулировать - что же я прочитал.

А прочитал я вполне себе утопию. Утопию в смысле модели общества. Вполне объемную, детальную, логичную и ярко выписанную модель победившего некромагического дворянства.

Автор подает историю уверенно и четко, крепко держит в руках нить повествования, красиво выгибает ее в нужных местах. Автор умело показывает характеры героев через поступки. В его истории все лица действующие, пустых и проходных просто нет. В первой же сцене героиня создает магический артефакт, который срабатывает в кульминации, символически замыкая круг повествования. Что, кстати, один из признаков хорошей сказки, отшлифованной поколениями.

Герои действуют, заключают союзы, сражаются и побеждают - они же герои, понятно!

А еще герои умирают.

Но умирают они не навсегда: если осталась частичка тела, воскресить погибшего можно.

Это вроде бы небольшое допущение, реальная возможность сохраниться перед темной подворотней или там опасным делом. Где-то такая возможность решается через компьютерное моделирование личности, а у Давыдова вот через некромагию.

Умело обыграв это допущение, автор создал именно что собственный мир. В эпоху победившего фанфикшена оригинальный мир само по себе достижение. Не срисованный с реальной Монголии либо Фламандии, а выросший более-менее естественным путем, хотя и на привычной земной географии.

Казалось бы, шляхетский колорит автором не придуман. Тема не очень заезженная, но встречается у того же Валентинова, Дьяченко, Ибатуллина. Системы магии тоже более-менее знакомы: восточники юрки и ветротекучи, западники научно-формульно-рациональны и тяготеют к силовым решениям. Наконец, мир, в котором попаданец явление обыденное, именно сейчас входит в моду. Слом четвертой стены и рассуждения героя об авторе и отношении к жизни и судьбе, как к тексту тоже не такая уж новость. Постмодерн так постмодерн, видывали мы Карлсонов и пожирнее.

Но сочетание всего этого на субстрате Праги - старой Праги Бен-Бецалеля, чумных столбов, Жижки, Яна Гуса, дефенстраций и ювелиров - превосходный пример сборки из стандартных компонентов вполне оригинальной конструкции.

Конструкцию сию мы наблюдаем в развитии. Происходит передел власти в одном из районов Праги. Ну и наши герои, конечно, на стороне хороших парней, активно вмешиваются в схватку. Мотивация простая, четкая: тут наши, там враги.

У заявленного устройства мира есть шероховатости. Вот, например.

Как вообще с магией может конкурировать даже достаточно развитая технология? Те же телефоны, которыми пользуется не только героиня романа, но и все ее окружение. Дешевая бытовая электроника сама по себе не появляется; к чему она магам, если те способны обмениваться мыслями? Кто бы ее продвигал и развивал?

Автор сходу решает это противоречие. Пусть у нас попаданцы будут фоном, привычным и родным - они-то и принесли в некромагический мир как саму электронику, так и понятия технологических миров. Например, "оружие сдерживания", в роли которого у нас ядерная триада, а в мире Форгерии магические башни, этакие мега-палочки.

Кстати, о палочках. Боязнь леса и дендромагии, Леший вместо Сатаны - тоже вопрос. Ну да, дороги через лес приходится защищать от протянутых над ними жадных лап Лесного Царя. Но дерево - дешевый конструкционный материал, основной на протяжении девяти последних тысячелетий. Дерево, металлы да керамика, пластик появился сильно позже и он дорог. Пластик - это тысячи шахт, миллионы тонн нефти, сотни нефтепереработавающих заводов. Это никак не работает без дерева. На метр однопутной железной дороги - четыре шпалы. Как же добывается дерево, если лес настолько опасен? Тут же не о двух-трех бузиновых волшебных палочках речь.

Но лично мне придираться не хочется.

Ах да, забыл сказать. Все, выше- и нижесказанное, суть не более и не менее, чем скромное мое крайне положительное мнение, ни разу не претендующее на статус абсолютной (а хоть и относительной) истины.

Так вот, лично для меня "Viva la postmortem" интереснее всего именно обществом, где смерть необязательна. Да, бессмертие тут не идеальное: проблема клона во всей красе. То есть, если твою копию поднять еще до твоей смерти, кто из вас владелец имущества, супруга, кто из вас оригинал? Не хочу лишать вас удовольствия самим прочитать решение этой проблемы и еще нескольких, обычно всплывающих при обсуждении бессмертия. Автор не только задался этими вопросами, но и попытался решить их. Причем не монологами героев, а именно их поступками. Что лично я считаю очень удачным и правильным.

Теперь о том, что я лично считаю неудачным и неправильным.

Любовь автора к персонажу явление нередкое. И часто мешает. Читая про яркую, сильную, действующую героиню, мало кто не связывает ее так или иначе с автором. Никто особо не задумывается, что там автор вкладывал, подавляющее большинство читателей видит в заглавном женском персонаже только авторский идеал. Радоваться такому подходу не получается, разве что привыкнуть можно.

А вот что автор заражается от любимого героя канцеляритом - это адовый пиздец, присыпанный крошеным хлебушком. Ладно, заглавный персонаж у нас зануда и говорит, как Брежнев. Но в авторской речи зачем?

Начинаем, как принято, с начала.

Первый абзац грамматически верен и даже имеет собственный грузноватый шарм, этакое очарование постаревшего Шурика-очкарика. Но на мелочах спотыкаюсь постоянно.

<Ужасное место, чтобы умереть.>

Тут напрашивается "ужасное место для смерти" - но вот именно на первой фразе так нельзя. Фраза построена от ритмики, от речитатива. Так что да, длинно и раскастисто. Зато потом...

<Подъезд выглядел отвратительно. Он был просто пропитан>

Стоп. А если сказать: "Он пропитался" или "Пропитанный старостью, безысходностью" и т.п.

Здесь же не подъезд ощущения испытывает. Испытывает вошедший человек.

<Все краски давно уже потеряли свой цвет.>

Покажите мне краску, потерявшую чужой цвет. Просто покажите, я на нее пять лет медитировать буду.

<Подобный эффект крайне легко получить,> Зачем тут "крайне" ? Усилить эффект от "легко"?

<если запечатлеть мир на некачественную плёнку и забыть об отснятом материале на полвека, а затем показать полученный результат человеку, никогда в жизни не видевшему оригинал.</p>

Отличный образ: покраска горчицей из маленьких баночек. Сразу и цвет, и пятнистость, разница в тоне. Вообще с образами у автора хорошо, он и находит оригинальные живые сравнения, и может их подавать в нужные точки. Но вот как это делается... Для первой фразы так и просится переписывание чуть живее:

<<

Ужасное место для смерти.

Отвратительный заброшенный подъезд, пропитанный старостью, безысходностью, наплевательством - этим вполне буквально - до полного исчезновения контраста. Казалось, его красили горчицей, да еще и краденой. Из маленьких таких баночек, отчего всякий кусочек вышел собственным оттенком. Но и оттенки похоронных цветов тоже давно выцвели. Чёрное стало коричневым. Белое – серым.

>>

Дальше у нас описание героини. Оно сделано вполне аккуратно, плавно и постепенно. Сперва хрупкие на вид плечи, затем туфли, и далее все черточки, строго в тех сценах, где они работают на сюжет.

Возможно, я несправедлив к автору, и канцелярское описание подъезда тоже работает на атмосферу затхлости, тоски и дряхлости. Все эти "факт его существования вряд ли бы удостоился внимания", "довольно сильно мешали подобным ассоциациям", "Недовольный излишним оптимизмом" "не заставили себя должно ждать, явив себя <два раза себя> миру в виде громкой раздражённой отповеди".

В таком случае должен признать, что не понял глубины замысла.

Почему не бросил читать?

Судя по комментариям и блогам (да-да, в данном случае текст спасли именно блоги), автор умный. Кредит моего доверия оправдался примерно к середине текста. О нет, автор и там не "расписался", канцелярит все так же торчал изо всех щелей. Но к тому моменту я уже увлекся героями и взялся за них переживать.

Кстати, о переживаниях.

Начав с сурового замаха на тяжкую жизнь в магической академии с непременным красавцем ректором, вредными мажорами и прочими атрибутами, автор смело перегнул все штампы об колено и сломал. Ректор оказался не страшным, сестра не вредной, родители понимающими, женская часть семьи не истеричной и т.д. Но, в конце-то концов, должно быть в книге хоть чуть-чуть настоящей фантастики. А некромагия что: у нас на АТ этим даже кота не удивишь, что уж говорить за фикбук!

Но вернемся к нашим любимым примерам.

<

Вряд ли кто-то смог бы усомниться в маскулинности данного типчика, в каждом движении и жесте которого прослеживалась завидная уверенность индивида, по праву занимающего положение на вершине пищевой цепи.

>

<

Броня проследила за направлением взгляда женщины. Объектом интереса был тот самый маленький пузатый кинескоп на холодильнике.

>

Почему не сказать короче:

<<

Броня проследила за направлением взгляда женщины: тот самый маленький пузатый кинескоп на холодильнике.

>>

Здесь уже не нужно соблюдать раскатистую мерную ритмику текста, и можно строить фразу не под распев речитативом, а просто сказать нужное, коротко и ясно.

<

Последняя деталь привлекла внимание синеглазой некромагички, слишком хорошо усвоившей слова преподавателя ритуалистики, настаивавшего на том, чтобы профессионал, берущийся за работу по упокоению духов, забыл словосочетание “незначительная мелочь”.

>

В одном предложении 3 (три) темы.

- деталь привлекла внимание

- препод ритуалистики предупреждал: у профессионалов мелочей не бывает

- особенно если надо упокоить духа.

Вот еще одно предложение-поезд, оно сужается к концу, как рельсы железной дороги:

<

Несмотря на поздний час и непогоду, в одном зале с некромагами можно было встретить около полудесятка посетителей, до недавнего времени, не особо обращавших внимание на подозрительную четвёрку, не таясь обсуждавшую крайне неоднозначные вещи.

>

И опять "крайне" применительно к "неоднозначный" - это вообще как? Типа, "крайне беременная" или "ну так, не совсем, но в целом беременная", что ли? Ладно, я соглашусь со связкой: "крайне многозначные", то есть, имеющие до черта значений. Но "крайне неоднозначные" - к бинарному понятию "одно / много значный" усилитель зачем?

<

Передышка оказалась крайне короткой.

>

Здесь у нас боевая сцена. Она по определению не допускает длиннот. Связка "крайне короткая" применительно к передышке вполне логична, но излишня.

Описание внешности Скавронской:

<

Всего через пяток секунд на крыше торгового центра появилась гордая фигура в доспехах. Не столь внушительная, как первая, но тоже преисполненная чувства собственного достоинства. Многие элементы брони нового действующего лица выглядели избыточными, добавленными исключительно для красоты.

>

Сцена боевая, так что все вводные слова "выглядели", "это касалось того, что" - натурально, скрипят на языке. И немного добавить движения в картинку. Чтобы плюмаж заиграл.

<<

Всего через пяток секунд на крыше торгового центра появилась гордая фигура в доспехах. Не столь внушительная, как первая, но тоже преисполненная чувства собственного достоинства, а также откровенно избыточных украшений на броне. Ярко выраженный корсет обмотанный несколькими рядами одноразовых держав. Прочеканенные на корсете декоративные груди. Наконец, дырка в шлеме, чтобы выпущенные в нее волосы красиво развевались этаким светло-русым плюмажем.

>>

Ладно, обычные же предложения, что в них такого-растакого?

На любовь к стилистике "крапивного семени", как ни странно, есть вполне исторические причины.

Первое. Канцелярит - язык эпохи. В двадцатые годы ничего иного люди просто не знали в массе своей. Просто по неграмотности, которую большевики победили только перед Второй Мировой, да и то не везде.

Второе. Поскольку официальное и реальное положение дел в СССР немного различалось, постольку канцелярит стал языком сатириков. Языком Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова, остроумно бичевавших язвы и недостатки. На этих книгах росли наши предки. Ну не родилось тогда еще ни Вязовского, ни Кощиенко, ни даже братьев Стругацких. В культуре возникло подсознательное ощущение, что хитрозавернутая канцелярская фраза на самом деле суть ироничный намек на толстые обстоятельства. Канцеляритом высмеивали, стебались и проклинали, неудивительно, что он превратился в этакий культурный вариант матерно-командного языка.

И третье. Канцелярит - проекция силы Империи. Имперской бюрократии, имперской надежности, имперской огромности, сложности. А человек психологически всегда стремится принадлежать к "нашим". К большой и сильной стае.

Так что канцелярит читатели любят. Ну, в массе своей. В огромной такой массе, процентов за семьдесят. Хотя, конечно, спроси напрямую, так все и артхаус понимают, и каждый второй Керкьегора читал, а каждый первый сменный мастер по воплощению Кафки в мир тварный.

За вычетом языка, текст превосходен.

Живые герои, активные действия. Немного перетяжеленные диалоги Дарка и Брони о философии - но если подростки пытаются придать себе весу хотя бы в собственных глазах, так они именно официальными периодами и начнут рассуждать "о влиянии теодицеи на творчество Серафима Саровского", весьма жизненная ситуация, сколько раз видел.

Завершенная композиция, никакой размазни. Есть сюжет, он завершился и создал задел на следующую ступень. Но писать следующий том совсем не обязательно, что выгодно отличает "Слава Посмертию" от большинства первых томов сериалов. "Слава" самодостаточна, что тоже по нынешним временам нечасто попадается.

Наконец, в тексте есть мысли. Да, мысли это спорные и "крайне неоднозначные", раз уж автору нравится такой стиль. Но они есть, и это уже хорошо.

А окажется ли книга шедевром, решать нашим внукам. По моему мнению, автор свою работу сделал хорошо.

Ну, за вычетом языка, разумеется.

КоТ

Гомель

Пятница, 13е XI 2020