Рецензия на роман «Перекрёсток трёх дорог»
Говоря о книге, сложнее всего задать тональность, найти первую фразу, ключ. Здесь у нас – книга-сказание, легенда о легенде… и её практически невозможно оценивать вне тех негласных правил, которые применимы к данному виду литературы. То есть фольклору.
Слово «легенда» здесь и есть ключевое, ибо с легенды начинается книга, рассказчиком легенд является один из главных героев, и как положено в сказаниях, к исполнению легенды движется сюжет – сперва неспешно, знакомя читателя и с мирами (их тут три, как следует из названия), и с героями – троими, соответственно.
И хотя мне совершенно не хочется пересказывать сюжет, но воспользуюсь возможностью совместить и ознакомление с «лором» истории, и со стилем – то и другое крайне интересно и очень многое скажет вам о книге.
В давние времена, коих не вспомнят уже и на вечном пиру, Ирд, Сэйд и Мерг были едины. По изумрудным холмам земель прекрасной Ириты стелились туманы, а в них бродили диковинные создания. Девы с козлиными ногами пасли скот, в дремучих чащобах жили олени с человечьими головами; мир бурлил чарами, колдовством, жил в грёзах и полнился страхами, что рождали ночные кошмары. Но не нашлось бы от края до края суши или в самом сердце моря проклятья страшнее порождений Мерга. Дикие твари, не знавшие ни пощады, ни гибели появлялись из-за высоких гор на севере, терзали землю, обливали её кровью, яда в которой хватило бы разом на десяток миров. Там, где проходили они, реки вскипали зловонной жижей, умирали деревья и травы, а всякая жизнь исчезала под их копытами или стопами. Мудрейшие не сумели бы сосчитать их числа, сильнейшие не ведали, как одолеть нечисть с севера.
В мире жило множество богов, но не нашлось бы среди них равных доблестью владыке ветров Эталлу, стойкостью — деве плодородия Ирите, храбростью — Охотнику Лливу. Собрались они втроём перед горами севера, и плакала Ирита над мёртвыми землями и телами своих созданий. Тогда призвали боги верных им со всех уголков света и решили выступать против орд тварей Мерга. Бились они с мужеством, коего не видел мир прежде да не узрит вовеки, три страшных столетия, и не было в те годы ни солнца, ни луны, ни звёзд. Однажды смогли боги и их войско отбросить врага прочь, но победить не сумели, — спустя время Мерг вернулся с новыми силами, а герои не успели тогда восстановить своих с достатком.
…
— Разделить миры... — прошептала Эйдре и оглянулась на горы, словно опасалась увидеть за спиной тварей из легенды.
Ирита, Эталл и Двуликий собрались у границы мёртвой земли, поднялись на огромную стену, прежде служившую защитой от Мерга, да нарекли её Великим Разделом. Бог ветров создал верхний мир, затрубил в рог, и все, кто был верен ему, назвались Сэйд, ушли с ним и забрали туда чары да колдовство. Дева плодородия спрятала свой золотой меч в ножны, дабы не покинул он их до скончания трёх миров, ступила назад, к зелёным холмам, и те, кто откликнулся на её зов перед битвой, отправились с ней и приняли имя Ирд. Двуликий же молвил, что уходит на Межу пред Мергом, и там его Дикая Охота станет мешать тварям нижнего мира пробираться через границу. И были люди, желавшие отправиться с ним и сражаться под его знамёнами. Воин-охотник молвил, что самые умелые из его ловчих не смогут отыскать всех порождений тьмы, даровал тем, кто не покинул его, магию своей родины, нарёк их Мерг и наказал странствовать среди живых да защищать их до конца времён. А после ступил вперёд на мёртвые земли и исчез. Но ежели кружит над Великим Разделом алый сокол, — то Двуликий наблюдает за порядком да смотрит, чтобы его воля исполнялась в обоих мирах.
Полагаю, даже поверхностные знания о скандинавской, кельтской и ирландской мифологии уже подскажут вам, какие отсылки заключены в названиях и именах. Мир Ирд – само звучание намекает на Мидгард; Сэйд – конечно, мир сидов, переменчивых, прекрасных, но и опасных, больше известных нам как эльфы; Мерг – мне казалось, отсылка к смерти, «mort», но на самом деле тут стоит вспомнить ирландскую богиню Морриган… Ну а Дикая Охота – думаю, о ней слышал едва ли не каждый.
И подобных маленьких загадок тут немало – знатоки фольклора с удовольствием смогут их находить на каждом шагу и отгадывать.
Итак, в давние времена три мира оказались разделены, но по легенде, однажды злая воля разрушит барьер – и лишь три великих героя смогут защитить людей от бед. Герои, чьё описание в легенде само по себе заслуживает внимания, ибо вообразить таких героев весьма сложно.
Затем мы видим троих молодых людей, которые, исходя из структуры повестования, и должны стать этими героями… кажется. Но пока это лишь двое юношей и девушка в самом начале своих жизненных дорог, ни о каком геройстве они не думают и себя в легенду не помещают.
И вот начинается их путешествие…
Что же наиболее интересно в этой книге? На этот вопрос есть не один ответ. Бесспорно, это уже обозначенное переосмысление фольклора, очень тщательное и с вниманием к деталям, в результате чего мы получаем классический эпос, сагу, где налёт современности практически незаметен. Читая это произведение, невольно думаешь, что его лучше было бы слушать: стиль здесь подчёркнуто сказительный, и в устах хорошего рассказчика история бы и впрямь приковывала внимание и захватывала воображение.
И тут возникает тема собственно истории – Историй с большой буквы, рассказывание которых является профессией (или миссией, точнее) одного из наших героев, жреца и барда по имени Ферр. Идея колоссального воздействия Слова на устройство нашей реальности не нова – писатели, поэты и барды всегда играли особую роль в социальной структуре мира, да и сейчас влияние Слова не ослабло, хоть и приняло новые формы. А в «Перекрёстке» – как и во многих классических эпосах – Слово приобретает оттенок даже религиозный, ведь странствующий поэт и певец носит здесь звание жреца, и его место в мироустройстве весьма высоко и почётно.
И как часто бывает с темой предсказаний и избранных героев – здесь встаёт сразу два важных вопроса. Были ли герои Избраны с самого рождения или стали таковыми под влиянием легенды? И располагают ли они свободой воли?
Поскольку героев у нас трое, то и ответ не один. Бард-жрец Ферр, его спутница-музыкант Эйдре из рода сэйд и колдун Ульд из Мерга – все они воспринимают и легенду, и своё в ней место по-разному. Один принимает, другой противится… интересно, что именно тот из троицы, кто ни о каких особых избранниках слышать не хочет и не верит в их исключительность, а себя считает одним из многих, – как раз и оказывается самым необычным. И если подумать, это довольно реалистичная картина, которая известна как «ошибка выжившего»: зачастую посыл «каждый сможет, как я, если очень постарается» исходит от тех, кто изначально располагает уникальностью, отличием от прочих – но, как и молодой герой нашей истории, не знает об этом.
Но если рассуждать об исключительности, то полагаю, стоит обратиться к канонам эпоса, прародителя как героического фэнтези (именно поджанра, ибо не всё фэнтези таково), так и волшебной сказки. И в контексте «Перекрёстка» это особенно интересно – поскольку на общем фоне он выделяется своей приверженностью именно к классическому канону таких историй. Что я имею в виду?
Известные нам с давних пор истории об Избранных обыкновенно выстраиваются по принципу предопределённости, монохромности и пластичности мира. Как это работает, проще всего понять на примере сказок. С предопределённостью всё понятно: ребёнок уже родился тем, кому суждены великие свершения, о чём знают посвящённые (а зачастую и Злодей, но он не в силах противиться предопределению; оно превыше любой воли, даже воли богов, если они фигурируют в сюжете). И задача тех, кто окружает избранное дитя, – подготовить его к исполнению пророчества. Тут такой герой имеется, о чём я сказал выше, – и как часто бывает, он от своей избранности не в восторге, но чувство долга – и я бы сказал, чувство Добра – у него так сильно, что он уже по доброй воле выбирает предначертанный путь. Что, разумеется, делает его сильнее.
Чтобы не обидеть двух других наших Избранных, поясню, что они не из этой категории. Тут у нас вторая упомянутая выше возможность: с детства слыша легенду и примерно зная, что именно должно приключиться и кто должен всех спасти, обычные люди в какой-то миг осознают, что волшебные спасители не найдутся волшебным же образом, придётся ими становиться.
И снова ремарка: на самом деле, с «обычностью» и здесь не всё просто. В мифах и сказках с нею вообще проблематично. И к этому моменту мне хотелось бы ещё вернуться. Но – всему своё время.
Под монохромностью – или же чёрно-белым миром – здесь подразумевается концепция чёткого разделения стороны Добра и стороны Зла. Эта концепция характерна для всех саг и преданий, где речь идёт о благожелательных и злонравных божествах, о людях и противостоящих им созданиях, именуемых нечистью и нежитью, любых версиях Света и Тьмы (в пример можно привести «Властелина колец», хотя только в данном аспекте, ибо «Перекресток» по сюжету, структуре и идеологии вовсе на ВК не похож). Но все эти истории – включая и нашу – схожи тем, что Зло очень конкретно и беспощадно по сути. Говоря в терминах Орсона Карда, Зло здесь «варелез», враждебность, с которой нельзя договориться, можно лишь победить – или, как сделали боги мира «Перекрёстка» когда-то, установить нерушимый барьер.
Ну впрочем, как – нерушимый… весь сюжет книги выстраивается вокруг уязвимости барьера и неотвратимости его разрушения. Силы Зла не дремлют… собственными усилиями создавая потребность в появлении Героев.
В нашем случае эпос создаётся всё-таки писателем 21 века, впитавшим концепцию «у каждого своя правда» – это неизбежно, книги такого плана пишутся более двух веков, и в фантастике их предостаточно. В итоге мы получаем довольно изящный симбиоз этих двух воззрений: хотя враждебной нечисти здесь хватает, но есть и «на нашей стороне» создания, которые традиционно числятся в мифологии тёмными: ведьма может оказаться исключительно приятной и добросердечной, а неупокоенный дух виночерпия – отличным парнем, с которым никто бы выпить по кружечке не отказался!
А также есть среди «наших» и неприятные сущности вроде очень неоднозначных грухи – несмотря на то, что обитает он в верхнем мире Сэйд, населённом одухотворёнными и чуткими к музыке и красоте детьми воздуха, но может принести немало вреда. Да в общем, и сами-то сиды никогда в бесспорных добряках не числились – за ними всегда тянулся шлейф не самых безобидных шуток, а порой жестокости и коварства.
К тому же, и Зло у нас не только за стеною обитает… в чём, к сожалению, придётся нашим героям убедиться.
Но несмотря на эти нюансы, общая структура мироздания остаётся столь же основательно разделённой на Свет и Тьму, как основателен Великий Раздел.
И полагаю, появление таких историй столь же актуально и нужно в наши непростые дни «оттенков серого», как нужны и актуальны они были в дни создания тех мифов и саг, отголосками которых пропитана ткань «Перекрёстка». Людям нужны чёткие ориентиры, и никуда от этого не деться… а здесь ориентиры вполне достойные: уважение к старшим (отцовские фигуры тут занимают особое место, и это я тоже отмечу отдельно), усердное постижение знаний, ценность таланта, отвага, верность дружбе, любви и долгу, доброта. Все эти качества нашим героям присущи – и в общем, это можно назвать частью ответа на вопрос о причинах их избранности. Уж если избирать кого-то в Герои, то именно таких.
Ну и третий аспект – пластичность мира – мне он представляется особенно интересным, потому что, на мой взгляд, служит наиболее чётким «водоразделом» между фэнтези и сказкой, а также между мифом и историей в стиле реализма.
Под пластичностью я подразумеваю то свойство мифологического мира, которое можно также назвать «синдром Серого Волка» – когда избранный герой идёт выполнять свою миссию, ему непременно встретится благожелательный помощник. Но пластичность мира выражается шире: герою не только встречаются нужные люди (нужные во всех смыслах, необязательно они будут добрыми, ведь и опасные встречи могут быть герою полезны) – героя постоянно окружают именно те обстоятельства, которые делают его наиболее пригодным для его миссии, и так будет происходить всегда.
Но разве не то же самое происходит в любой истории, вне зависимости от её мифологичности?
Нет. Если присмотреться – нет. В историях реалистичных мир существует независимо от героя и подчиняется своим законам, которые неподвластны моральным качествам героя и его устремлениям. Мир реальный может ослабить героя физически и морально, раздавить его, создать предельно неблагоприятную для него среду – даже если его намерения чисты и благородны, а сам он наделён высочайшими душевными качествами.
Интересно то, что мир, «реальный» в данном контексте, может быть описан и в фэнтези. И это не только тёмное фэнтези вроде «Ведьмака»; яркие примеры, приходящие на ум, – «Земноморье» Ле Гуин и «Амбер» Желязны. В «реальных» мирах интересов много, и все они влияют как на сюжет, так и на участь героя. И что крайне важно, в реальных мирах есть место случайностям.
В мирах же мифологических картина иная. И в первую очередь – потому, что обычно в них присутствуют и действуют такие над-сущности, как боги. И добры они или злы, но судьбу миров вершат они – или активно вмешиваются; люди же оказываются в положении фигурок на игровой доске. Добрые боги оставляют людям право на волевые решения и даже побуждают к ним, злые используют; но в любом случае, о случайностях и существовании мира вне действий героев говорить не приходится, поскольку герои здесь – это те, кто привлёк внимание богов. И дальше за ними уже присматривают.
В «Перекрёстке» мы сталкиваемся с пластичностью мира почти сразу. Возвращаясь к вопросу обычности троицы героев – конечно, волшебница-сэйд Эйдре и колдун Ульд по нашим меркам необычны, но какое положение они занимают в своих мирах? Эйдре – дочь князя. Жрец и сказитель Ферр сперва кажется просто талантливым юным поэтом, но потом выясняется, что он и сам наполовину сэйд (как все жрецы, что тоже очень интересный момент: явный намёк на особое, запредельное происхождение всех людей, наделённых талантами, который можно применить и к нашему миру). И несложно понять – например, по реакции Ульда – что и Ферр не просто бард, а обладает незаурядным, редким талантом, и способности Эйдре отнюдь не рядовые.
Ну а необычность Ульда буквально бьёт в глаза – молодой колдун со своим огромным псом Игви не только опытен во всякого рода колдунстве, но невзирая на молодость, уже располагает весьма интересными и полезными знакомствами. И если историю его дружбы с ведьмой Хегги (невероятно колоритной особой и едва ли не моей любимицей) мы видим воочию, то как он обзавёлся другими влиятельными друзьями, осталось за кадром. Это и делает фигуру Ульда таинственной (да и подозрительной отчасти), и добавляет ему веса в компании более юных и менее искушённых друзей.
Ещё один аспект и окраски, и пластичности мира – это фигуры отцов. Их стоит отметить особо, так как они играют важную роль в повествовании – и не только потому, что именно они наставляют своих детей и любят их. Фигуры отцов тут сравнимы с божественными, и в одном из случаев это не метафора. Отец – вообще фигура в мифе крайне значимая, символизирующая и долг, превышающий чисто личные устремления героев, и пресловутую избранность, а также зачастую определяющая степень взросления героя и его приверженность к традиционному пути или отказ от него, ставящий героя поодаль обычных людей – над ними или, возможно, ниже их.
Здесь все отцы героев – фигуры исключительные и обладающие особым влиянием. И в немалой степени от них зависит ощущение, что в общем и целом мир к героям расположен и одобряет их.
Развивая тему пластичности, хочу подчеркнуть, что несмотря на этот аспект, тут вовсе не создаётся впечатления «игры в поддавки», авторского подсуживания героям и ощущения лёгкости всех их испытаний. Нет. Сами Ульд, Ферр и Эйдре отнюдь не чувствуют, что им всё даётся легко; они переживают и тревоги, и страх, и боль, и неуверенность. И как я отметил вначале – вопрос о том, они ли те, кого распределило по местам предсказание, или же они сами, своей волей, влезли в шкурку легендарных (и сказочных) персонажей и приняли на себя груз их ноши – тяжёлой отнюдь не сказочно, – этот вопрос предстоит решить самому читателю. Мне, как я сказал выше, представляется, что оба ответа верны. На свой лад.
Отдельно хотелось бы поразмышлять над вопросом о том, могли ли всё-таки сложиться иначе судьбы двух братьев, – мне представляется, что вопрос этот перед читателем поставлен сознательно, и он мне кажется важным, тем более что отношение симпатичного и доброго парня Ферра к брату сразу показалось мне неоднозначным. Но не на все вопросы, возникающие при чтении, в книге должен быть ответ… и более того, наличие таких вопросов как раз и означает, что книга вышла удачной. Ведь читатель не просто закрыл её и забыл – а значит, к следующей части вернётся!
Из деталей, которые хотелось бы отметить, – загадка Безымянного, которая очень меня порадовала; выразительность второстепенных персонажей, включая и всяческую нечисть – необычную и местами в самом деле пугающую; а также действительно внезапный ход в финале – по-моему, фирменный знак Марии Вилоновой; во всяком случае, видел этот приём в её книгах не раз.
Если говорить о недостатках, то пожалуй, местами казалось, что эта история существенно больше, нежели вошло в книгу. В некоторых моментах мне не хватило погружения, и в основном это касается внутреннего мира героев, который хоть и показан, но полностью раскрытыми я их не назвал бы. Однако поскольку это не единственная книга, а следом грядёт вторая, то – всё впереди.
Ещё, признаться, мне немного не хватило особой атмосферы сэйд, сидов – какого-то ощущения лёгкости, порыва и каприза на грани риска. Но тут, возможно, дело и впрямь лишь в несовпадении с чисто личными ожиданиями – а на тему «неправильных эльфов» я и сам иронизировал немало.
В общем и целом, надеюсь, у меня получилось донести главное: перед нами крайне интересное, любовно и со знанием дела созданное сказание. Хотя «сага» мне нравится больше. Сага о том, как трое из трёх миров оживили древнее пророчество, и что из этого получилось. Но чтобы узнать это, книгу надо прочесть – и надеюсь, вам этого хочется!