Рецензия на повесть «Дело отца»
Трикстер Ганс и его сильфида
Наполненная отсылками и аллюзиями нуарная сказка, корнями уходящая в традицию немецкого романтизма, притом с элементами сюрреализма, антиутопии и даже стимпанка. Всё, как любит этот автор! Тем более, что описанная вселенная, похоже, имеет прямое отношение к миру его основного романа «Пасифик» и трилогии об Эрихе Коллере — то есть, действие «Дела отца», кажется, происходит в прошлом Райха, альтернативной Германии.
Главгер тоже вполне немецкий, даже зовут его Ганс — так же, как Ганса Простака средневековых историй и братьев Гримм, или Гансвурста немецкого и австрийского народного театра, или, если угодно, Ганса Чурбана Андерсена, что выводит произведение за границы чисто немецкоязычной традиции.
В любом случае, Ганс Рейнмастер играет ту же роль, что и названные персонажи: с одной стороны, это молодой человек из «романа воспитания», отправившийся в путь в поисках… чего-то важного. В данном случае, отца, что идеально соответствует сюжетной схеме Джозефа Кэмпбелла. С другой — это трикстер и джокер, приходящий ниоткуда и ломающий выстроенную тёмными силами систему.
Однако на самом деле всё не так просто. Да и не бывает просто в произведениях Рейнмастер.
Итак, маленький Ганс из шахтёрского городка отправляется на поиски сгинувшего отца. Сильфида — дух воздуха Сильвия направляет ГГ и порой даёт ему советы. Хотя мотивы чудесной девы до конца остаются не совсем понятными. Может быть, она и не сильфида вовсе…
Ганс открывает для себя мир, однако путь его не безупречен. Например, он из бравады убивает жаворонка, что будет терзать его совесть в дальнейшем.
Как бы то ни было, он узнаёт, что отец его был выдающимся врачом, из-за чего попал в рабство к кайзеру — инфернальному существу с механическим сердцем, внешне схожему с альрауном — уродливым духом мандрагоры. А в дальнейшем тот описан, как «сухонький человечек с реденькой чёлкой и усиками, как у комика или актёра», обуянный манией завоевать весь мир. Если учесть, что на его охранниках красуется нацистский оккультный знак Чёрного солнца, намёк на одного австрийского художника предельно прозрачен:
«Скоро мы получим совершенных солдат и отправимся завоёвывать мир».
Тут и возникают реалии, приближающие мир повести к стимпанку — при общем антураже, соответствующем примерно европейскому XIX веку, мы встречаем пулемёты, самолёты, какие-то изуверские научные эксперименты над людьми, которые
«стремительно проносились по тротуарам — чёрные и серые муравьи в человеческом облике, с вживленными антеннами, платами, электродами».
Во дворце кайзера есть даже некая «входная машина, которая считывает характер». Пропускает она к «тёмному властелину» лишь преступников и прочих негодяев с отягощённой совестью, а Ганс прошёл через неё из-за чувства вины за убийство того самого жаворонка.
Впрочем, для XVIII–XIX веков, с «колесами Орфериуса», механическими людьми и прочими подобными кунштюками, вся эта машинерия довольно уместна и впечатления сказки о «стародавних» временах не нарушает.
Ганс находит во дворце кайзера своего отца, но тот, поражённый ядовитым когтем тирана, словно каменным сердцем Голландца Михеля из сказки Гауфа, или осколком троллиного зеркала у Андерсена, забыл даже своё имя и стал послушным орудием злодея, помогающем ему в исполнении его самых зловещих планов: «Добывает руду из человечьих мозгов». Да и сам Ганс, отрёкшись от сильфиды и всех чудес мира, обещает стать столь же холодным и безжалостным слугой злодея.
«Нет никакого духа, и души тоже нет, а есть нейтроны, глюоны и кварки».
«И как только он это произнёс, то услышал вздох в глубине души. Что-то будто оборвалось. Похолодевший, стоял он, держась за сердце, чувствуя, как отлетает от него любовь и надежда».
Кайзер рассчитывает, что Ганс заменит его отца в зловещей службе — ни дать ни взять, Палпатин соблазняет Люка Скайуокера тёмной стороной.
«Знаменательный день, — возвестил кайзер. — Старый помощник встречается с новым помощником! Скоро мы завоюем мир, и все на свете будут сыты и счастливы».
Собственно, похоже, и автор имела в виду эту аналогию. А что, Люк в «Звёздных войнах» играет ту же роль трикстера, что и Ганс, а в основе и того, и другого сюжета — те же схемы Кэмпбелла.
Во всяком случае, превращение слуги кайзера Айзерна вновь в отца Ганса Эрнста происходит почти так же, как и Дарта Вейдера в Энакина Скайуокера: после того, как с него снята ужасная маска, память о своей сущности возвращается к нему. Разве что Эрнст не говорит Гансу: «Я твой отец». Отец с сыном повергают тирана и спасаются с помощью сильфиды.
Но хэппи-энда и общего ликования в финале не будет.
Более того: не такие ли люди, как Ганс и его отец — талантливые, мастеровитые, способные починить любой механизм и вылечить любого человека, приближают, тем не менее, апофеоз Райха?.. Ведь гений без души и совести — это злой гений. А в сказке уже было показано, что пасть на «тёмную сторону» способен и отец, и сын…
И кто такая, в конце концов, сильфида Сильвия? Её мотивы темны. Возможно, она олицетворяет беспокойный и творческий дух немецкого народа, способного и подняться к великим вершинам, и пасть в пропасть самых страшных преступлений. А может быть, она — один из обликов Смерти? Ведь в финале Ганс видит отца в заснеженных горах, и его обнимает некая призрачная женщина — может, покойная мать, а может, и сильфида.
Сам Эрнст в этом эпизоде приобретает нечеловеческие, почти божественные или демонические черты, становясь каким-то горным духом-великаном, как Броккенский призрак. Он говорит сыну, что должен спуститься в Хельхейм, то есть в ад. Сильвия обещает, что он вернётся, но ведь единственным существом, вернувшимся из Хельхейма, был ас Хермод, вестник богов, приблизительный аналог эллинского Гермеса…
Как бы то ни было. Ганс остаётся один, созерцая «облачно-серое небо, прошитое молниями сквозь пулевые отверстия чёрных космических дыр». Финал можно счесть открытым.
От начала и до конца по повести красной нитью проходит тема сохранения памяти.
«Сон — это ведь то же зеркало. Острым осколком можно поранить душу и память», — говорит в самом начале Гансу Сильвия, и это можно счесть ещё одной аллюзией на «Снежную королеву» Андерсена.
Именно память об отце погнала ГГ в путь, память о своей личности вырвала того из власти тёмных сил. Но в конце Эрнст предлагает Гансу забыть умершую мать, чтобы притушить боль:
«Я не могу обратить время вспять. Но могу дать лекарство, от которого ты всё забудешь».
И сын отказывается:
«Ну уж нет, — с дрожью ответил Ганс. — Я буду помнить. Кто-то же должен. Ты, я вижу, и без того забыл слишком многое».
Люди вообще страдают забывчивостью:
«Людская память — просто вода».
Но в забвении таится страшная опасность — забытое зло возвращается и возрастает. Может быть, так в будущем в этом мире вознесётся Райх — из развалин разрушенной столицы кайзера?..
Однако и Ганс, и его отец обречены продолжать свой предначертанный путь.
Стилистика повести практически безупречна, идеально сочетается с сюжетом, напевна и украшена фирменными авторскими метафорами, мрачноватыми, но красивыми:
«Холод был потрясающий. Кровь застывала в жилах, а мышцы превращались в желе, когда резкий ветер гнал со свистом ледяные осколки, выточенные в форме обоюдоострых серпов».
Персонажи по большей части ярки и узнаваемы, особенно Ганс и Эрнест. Прекрасно получился и безумный злодей кайзер.
Упрекнуть вещь можно, разве что, в том, что она слишком сжата и местами, на мой взгляд, события излагаются несколько торопливо. Мне кажется, в данном случае более «раскидистые» предложения и длинные планы» пошли бы произведению лишь на пользу.
Имею возможность, способности и желание написать за разумную плату рецензию на Ваше произведение.