Рецензия на повесть «Слыша гул уходящего слепня»

Вот что выходит, когда городской житель, выбитый из колеи, пытается спрятаться в дачной тишине, а находит вместо покоя целый мир — жужжащий, иерархичный и живущий по своим суровым законам. Повесть «Слыша гул уходящего слепня» — это не просто история о лете на даче, а тонкое, почти мистическое погружение в альтернативную реальность, которая существует бок о бок с нашей, но на совершенно иных условиях. Автор совершает удивительный трюк: он берёт досадных, раздражающих насекомых — слепней — и превращает их в полноценных персонажей, в сложную социальную структуру со своими генералами, рядовыми, пенсионерами и даже коллекционером-летописцем. Слепни здесь выступают не как вредители, а как хранители территории, её дух и голос, а их навязчивый гул — саундтрек к размеренному, осмысленному существованию.

В гипнотической атмосфере и мастерском нагнетании деталей заключена сила текста. Мир дачи и её окрестностей прописан с такой плотной материальностью, что почти физически ощущаешь запах хвои и горячего дерева, холодок от ледяной воды из колонки и тот самый «жирный, дизельный» гул. Но главное — это постепенная, почти незримая трансформация сознания героя. Его путь от раздражённого горожанина, пытающегося отмахнуться от «букашек», до молчаливого наблюдателя, встроившегося в их распорядок и начавшего различать в гуле целые истории, выписан безупречно. Он не становится «другом» слепням — они остаются чужими, но в их чужеродности есть строгая, успокаивающая правда. Особенно удачен образ соседа Пал Палыча — не сумасшедшего старика, а философа-натуралиста, который через коллекцию засушенных насекомых читает летопись целой страны, улавливая в хитине и форме крыльев отзвуки эпох: «застойную» сытость, лихорадку девяностых, растерянность нулевых. Его рассуждения о том, что «кровь стала жидкая, с кофеином», — не просто бытовая метафора, а горькая поэзия ускользающего времени.

Метафорический пласт повести также богат. Слепни с их чёткими ролями, патрулями и церемонией ухода — это и аллегория любого закрытого сообщества, будь то государство или корпорация, и размышление о предназначении, долге и достойном завершении. «Генерал», десятилетиями несущий вахту на скворечнике, и ритуал «парада отставников», уходящих умирать в лес, — это образы поразительной силы, заставляющие задуматься о том, что значит служить и когда можно считать свою службу завершённой. История становится зеркалом, в котором герой видит собственное бегство от жизни, свой невыполненный долг перед самим собой. Его попытка накормить слепней вареньем — ключевая сцена, обнажающая конфликт двух мировоззрений: человеческого, сентиментального, и природного, сурового и честного. Отказ слепней от подачки — один из самых мощных моментов, урок бескомпромиссного достоинства.

К шероховатостям можно отнести некоторую растянутость середины, где описание рутинного сосуществования иногда рискует стать монотонным, повторяя уже установленные правила игры. Поездка героя в город, при всей её необходимости для контраста, местами написана более общими мазками, чем дачные сцены, и некоторые городские типажи (бывший коллега, главный редактор) прорисованы чуть схематичнее, чем центральные персонажи загородного мира. Финал, хотя и красив своей меланхоличной надеждой (открытка «Прилетели. Всё в порядке»), мог бы быть чуть менее предсказуемым в своей символической завершённости — но это уже вопрос читательского вкуса.

В конечном счёте, «Слыша гул уходящего слепня» — это глубокая, медитативная повесть о поиске места в мире, который тебя не ждал, но, возможно, именно поэтому способен научить настоящему покою. Это история о том, как научиться слушать не себя, а мир вокруг, и в его, казалось бы, бессмысленном шуме различить стройный, древний и утешительный порядок. Автор не даёт лёгких ответов и не предлагает вернуться к природе в романтическом смысле. Он показывает природу как систему, жёсткую, порой болезненную, но не лживую. И в этой честности, в этом жужжащем, уходящем и возвращающемся гуле, герой — и вместе с ним читатель — обретает не идиллию, а нечто более ценное: странную, но прочную ясность.