Рецензия на роман «Личная мифология»
«Миф определяет сознание»
Станислав Ежи Лец
«Личная мифология» - это второй встреченный мной на конкурсе большой роман о поисках себя, смысла жизни и осознания мира и себя в нем. Большой – не в смысле количества страниц, а в смысле глобальности поднимаемых тем и виртуозности/глубины воплощения. О первой книге можно почитать в моей рецензии на «Миллиметр» Трулори. А здесь я, стараясь сдерживать писки восхищения и эмоции типа «хочунемедленнозадушитьавторавобъятиях» или «падаюпередавторомнаколени», постараюсь объяснить, почему «Личная мифология» на моей личной книжной полке заняла место среди «лучшего из лучших», если мы говорим о современной литературе – не только отечественной, а вообще.
Каждый из нас – это набор историй. Мы – то, что мы о себе знаем. Причем это не просто совокупность фактов, сохраненных памятью, но и то, как мы эти факты истолковываем, какие смыслы и значения им приписываем. Но наша память избирательна: она может накрепко зафиксировать какие-то, казалось бы, незначимые мелочи, и полностью стереть события огромной важности, которые повлияли на все течение последующей жизни индивида – например, в случае психологической травмы.
Более того – мы помним себя только с определенного возраста. Это обусловлено человеческой физиологией: центр памяти в мозгу окончательно формируется только к трехлетнему возрасту. О том, что происходило раньше рассказывают нам наши родственники – родители, старшие сестры и братья и т.д. Да и позднее наша семья и друзья заполняют прорехи индивидуальной памяти своими историями о нас, дополняя наш личный миф, а иногда и меняя его. Истории семьи и рода, память о том, чтоб было ДО нашего появления на свет, также встраиваются в личный миф и укрепляют его.
Почему личная мифология так важна для каждого человека? Юнг пишет: «Жизнь имеет не только некоторое Вчера, и она не объясняется тем, что Сегодня сводится к Вчера. Жизнь имеет также Завтра, и Сегодня становится понятным лишь тогда, когда мы оказываемся способными прибавить к нашему знанию того, что было Вчера, еще и видение начатков Завтра». То есть знание своей личной истории помогает найти опору в прошлом, ценить настоящее и иметь видение о будущем, иметь цель, к которой стоит стремиться.
А теперь представьте себе человека без всяких корней. Без знания о своем роде. О том, почему и как он появился на свет. Хм, что ж, на свете много сирот, не знающих родства, но они же как-то выживают в этом мире без семейных историй, без опоры под ногами. А теперь представьте себе человека, в добавок ко всему вышеназванному забывшего большую часть своего личного сознательного прошлого: скажем, треть прожитой жизни, с 14-ти до примерно 24-х лет. Думаю, любой из нас согласится, что это катастрофа. Что такому человеку придется очень и очень тяжело. Что судьба его будет трагична, если только он не будет окружен безоговорочно любящими его людьми, которые смогут утвердить такого человека в реальности его существования и помочь ему выстроить новый миф о себе. Но как раз таких людей вокруг Лью нет…
Да, Лью – главный герой романа – это человек, не помнящий своего прошлого и не знающий своих корней. Не удивительно, что, когда мы встречаем его, он дрейфует по волнам жизни без цели и смысла, как отломанная с безвестного ствола и упавшая в поток ветка. Все началось еще в детстве Лью: отца своего он не знал, а мать воспитывала мальчика «по обязанности». Она практически перестала с ним разговаривать, когда ребенку было 11 лет, а до того на вопросы сына о прошлом матери, о ее семье, часто отвечала молчанием или лгала. Таким образом Лью оказался лишен не только истории своего «сотворения», первоосновной в жизни любого человека, но и истории родовой, знания о том, что было ДО него. Он будто повис в невесомости, в вакууме, чувствуя себя ненужным своей матери, а, следовательно, невостребованным тем миром, в который случайно пришел.
Примечательно, что мать Лью позднее поражает болезнь Альцгеймера и она сама забывает свое прошлое: ее личный миф распадается в хаос разрозненных историй, то ли реальных, то ли вымышленных. Таким образом ее сын лишается последней надежды на то, чтобы когда-то стать частью истории своего рода, узнать правду о своем происхождении.
Но вернемся к Лью-подростку. Важную роль в его жизни начинает играть мать его друга, Кифа. Она в некотором роде заменяет мальчику собственную отсутствующую мать. Мама Кифа работает гидом в походах, и с ее помощью Лью начинает постигать окружающее пространство и узнавать, как функционирует живая природа, учиться видеть взаимосвязи и соответствия. Сам Киф тоже исключительно важен для Лью. Лучший друг утверждает мальчика в его нужности и реальности – по крайней мере для самого Кифа. Марика уже писала в своей рецензии об отражениях, и Лью самоутверждается, отражая себя в Кифе.
Но талантливый художник и лидер Киф использует привязанность и зависимость друга в своих целях. Лью привлекает Кифа в сексуальном плане, и кроме обычных комиксов мальчик начинает рисовать порнографические, с Лью в главной роли. Более того, он раз за разом показывает рисунки другу, хотя и видит, что тому это, мягко говоря, неприятно.
С помощью порноальбома Киф навязывает Лью новую роль, пытается подчинить его себе. Там, где другой, быть может, среагировал бы резко и даже порвал дружбу, Лью после некоторого периода сопротивления покоряется. До полового акта, правда, не доходит, но только потому, что эту историю прерывает гибель Кифа.
Марика в своей рецензии описывает сексуальные переживания Лью, связанные с Кифом как травматические и повлиявшие позднее на половую ориентацию героя, его самоопределение как гетеро- или гомосексуала. Я лично не вижу здесь какой-то травмы. Во-первых, потому, что опыт петтинга с человеком своего пола для подростка не выходит за грани нормы: в это время дети стремятся получить самый разный опыт и осознание себя и того, чего им хочется и нравится, у них еще зыбко. Во-вторых, потому, что для Лью полюса «гетеро» - «гомо» вообще ничего не значат. Самоопределение по признаку сексуальной ориентации для не даже не вторично, оно не важно в принципе. Это все равно, что представить себе человека, только что отошедшего от наркоза поле операции и тут же думающего: меня привлекают женщины или мужчины?
Скорее всего, такой человек прежде всего будет задаваться вопросами: кто я? Где я? Почему я здесь? Что со мной случилось? Именно так чувствует себя и Лью, прошлое которого оказывается ампутированным травматическим переживанием детства, связанным со смертью лучшего друга, чуть не ставшего его любовником.
Собственно, главное травматическое событие происходит, когда Лью видит фотографии убитого Кифа в деле, которое он крадет из полицейского участка. Кифа не просто убили. Его убили с особой жестокостью, убили, исполняя некий загадочный ритуал, в течении которого – пять часов! – ребенок умирал в жутких муках. Обо всем этом Лью прочел в полицейском отчете, в материалах вскрытия.
Последствия стали для мальчика катастрофическими. Ему не только стали сниться кошмары о смерти Кифа. Память в попытке защитить сознание стала стирать саму себя. Сначала она стерла все, связанное с исчезновением, поисками и обнаружением тела Кифа – Лью запомнил только похороны. А затем она стала стирать всю последующую жизнь главного героя – и так в течение примерно десяти лет. В этом смысле Лью практически уподобился ребенку или животному, способному только к кратковременной памяти.
Личную память и личную мифологию ему заменяет мифология коллективная и нормативная, миф личности в обществе. Что ожидает общество от молодого человека, подобного Лью? Того, что он получит образование, желательно в университете. Найдет себе приличную работу, например, в академических кругах. Заимеет собственное жилье и машину. Станет полноценным членом социума. И наконец, выполнив эту программу, заведет себе жену и детей. С последним у Лью как раз и образовалась проблема…
Не имея собственного мифа, который бы вел его в будущее, Лью цепляется за первую путеводную нить – чужие ожидания. Так же, как когда-то ожидания Кифа, они ведут его вперед – через истфак и работу в музее, и на время становятся его спасением. Лью находит успокоение в повторяющихся ритуалах – экскурсиях, которые он вынужден вести каждый день, говоря одни и те же вещи снова и снова. Миф цикличен. Эта цикличность, необходимость повторения поддерживает Лью на плаву, собирает распадающуюся на фрагменты реальность в подобие целого.
У Лью нет ничего своего. Даже квартира у него съемная, вещи в ней достались ему от старых хозяев. Точно так же и в отношениях с людьми – Лью абсолютно не собственник. Он спокойно относится к изменам Ханны и ее уходу от него. Он не переживает разрыв с Майком. Деньги его не интересуют, как и материальные блага. Все это опять же вторично в сравнении с отсутствием памяти, личной истории, в сравнении с пустотой внутри.
Лью вступает в отношения с людьми только чтобы ощутить себя, утвердиться в своем существовании. И конечно, прежде всего его притягивает Ханна – его двойник. Пережитая когда-то трагедия, о которой знает Лью, но о которой может только догадываться читатель, так же оторвала Ханну от ее корней, бросила в океан жизни и оставила дрейфовать на волнах. Тут-то ее и прибило к Лью – две оторванные бурей ветки поплыли вместе дальше, отдавшись воле течения и ветра.
Для Лью реальность Ханны – подтверждение собственной реальности. Он и Ханна – совпадают. А главное для Лью – это именно поиск совпадений, основы любого мифа.
«Понять других – это мудрость.
Познать себя – это просветление.
Совпадать с другими требует силы.
Совпадать с собой требует подлинно силы» (Лао-цзы, Дао Дэ Цзин)
Лью впервые прерывает свой многолетний дрейф, когда видит по телевизору информацию о недавнем убийстве молодого человека – убийстве, напоминающем в жутких деталях смерть Кифа, случившуюся 17 лет назад. Это первое совпадение, которое помогает Лью найти еще одно – то, которое неосознанно подтолкнуло его к выбору профессии историка. Гибель Кифа напомнило ему о Человеке из Клоникавана – мумифицированных остатках юноши, принесенного в жертву 4000 лет назад. Убийство Кифа и древнее жертвоприношение оказываются в сознании Лью звеньями одной цепи, кольцами повторяющегося цикла. Герой понимает, что ключ к познанию и обретению себя для него лежит в разгадке произошедшего с его другом 17 лет назад. Так Лью начинает собственное расследование, которое одновременно является странствием по дорогам памяти и путешествием внутрь себя с целью воссоздания личного мифа.
Снова вернусь к рецензии Марики. Она отметила ритуальную ампутацию полового члена как нетравматическое событие для героя, потому что оно освобождает Лью от необходимости осознания собственной сексуальности и ориентации, которое связано с травматическими переживаниями детства. Я не считаю, что причина «легкого» отношения Лью к потере своего «мужского достоинства» в этом.
Поиск Лью – это не только поиск себя в реальности, но и поиск связи этой реальности с трансцендентным, от которого он был оторван и отлучен из-за потери/неимения личного мифа. Для него смерть Кифа – исключительное событие. Событие, необъяснимое и непонятное настолько, что оно вырывает Лью из реальности. Попытки объяснить смысл этой смерти равны попытке выстроить заново причинно-следственные связи, придать жизни и миру структуру и смысл.
Когда Лью понимает, что и Киф, и новая жертва убийцы избраны для совершения шаманского ритуала, призванного связать бытие с небытием, герой убеждается в исключительности Кифа, который и раньше для него был почти равен богу. Уподобляясь Кифу – в начале романа, когда Лью играет роль выросшего друга, и в финале, заменяя собой новую жертву убийцы, - Лью практически проходит шаманский ритуал: он погибает, переходит в иной мир и возвращается обратно, неся с собой новую мудрость и знание. Во многих шаманских практиках смена пола, трансгендерность – обязательный элемент. Поэтому потеря полового органа воспринимается Лью как плата за обретение себя, символ своего нового, особого статуса.
Гештальт завершается. Шаман – после многих неудачных попыток – рожден. Более того, личный миф Лью неожиданно – или вполне ожиданно – включает в себя стажера Джеда, неоднократно спасшего жизнь главного героя. В финале Лью, совпавший наконец с самим собой, выстроивший собственный миф, начинает искать совпадения с историей Джеда, который привлекает его и как человек, и как возможный партнер. И вот первое совпадение: Джед тоже вырос без отца…
Итак, главный вывод. Я преклоняюсь перед автором этого романа, понимая, что сама никогда не смогу написать книгу такого уровня. Если ее не опубликуют – это позор для издательского бизнеса, но так и будет, скорее всего. Очень надеюсь, что роман удастся издать хотя бы за рубежом, потому что такие книги нужно читать как откровение…