Беспяткин

Но спустя секунду я вспомнил, что «быть настоящим мужчиной» — это не слоган для 23-го февраля и не тема для разных там конкурсов. Это простая такая омерзительная смелость — признать себя ничтожеством и заявить об этом всему миру. И я сделал это. Я открыл калитку. Собаки притихли на куче мусора. Бабка смотрела на меня, словно ведьма из «Вия». Это было реально страшно.

И затем из темноты на мёртвый свет луны выскочил мой милый домашний питомец и в несколько прыжков коварно оказался за спиной стража. Далее он молниеносно вскочил тому на загривок и эпичным кошачьим приёмом всадил свои острые когти в зелёные радиоактивные зенки моего врага. В стороны брызнули светящиеся фосфором струи, словно дешёвый фейерверк

И поэтому я решил вернуться на дачу. Там из машин басы не бухают и в речке баклажки не плавают. Там есть холодильник со жратвой и пиво на утро. А ещё в берёзовых ветвях поёт пеночка и возле мостков квакают жабы.

В этот торжественный день я рождался заново. Я рождался, чтобы никогда не умирать и творить добрые дела. Я рождался в муках, они стоили того. Первого сентября последней, десятой ступени.

Вожатые прогоняют нас в лагерь, а по песку мчится медсестра в расстегнутом халате, белом, как зима. Чуть поодаль стоит «санитарка» с алым крестом и кукушка смолкла в ветках сосен, словно устала от чьей-то жизни.

Вот в моей стране этого нет, а в странах частного капитала есть. Надо придумать такой вот луч специального назначения и выжигать в иных мозгах тлетворные мысли, которые не ведут к полётам в космос.

А дальше произошло вот что. У патрульных милиционеров тогда ещё были свистки, как и у ГАИшников. И это свист был беспощаден. Его уважали простолюдины и вздрагивали криминальные авторитеты. Ну, может не совсем они вздрагивали или там уважали, но всё же оглядывались.

Наконец, отец Андрей поймал жирного окуня. Рыба была прекрасна и по-новогоднему разевала рот. За неё мы выпили стоя и, окружив святого отца лунками, уселись на ящики.

Где-то в начале я говорил про монументальность и назидание. Так вот, я увидел это. Я увидел то, что простой обыватель назовет артефактом, иль как там его, забыл (голова, знаете ли).

Вскоре пришли два гармониста и вечеринка стала креативной. «Развернись душа! Эх, бля! Ну-ка, девки, посторонись!», — летело оттуда, из мира вне ларька и самогонного аппарата.

В мире вообще творилось мрачное беспределье. Злые люди охуели до такой степени, что придумали капитализм. А это, я вам скажу, похлеще «спайсов» будет. Никаких тебе равенств и братств, только бабло и товар. И всю эту хуйню можно менять туда и обратно. Пока меняешь — наваришь маржу, скопишь капиталец, обернёшь его в кругу своих же граждан и ещё богаче станешь. Тут уж никакие рыцарские ордена и дворянские титулы не помогут.

Это как в какой-то компьютерной игре. Я бегал с большим пакетом и валил туда бутылки, конфеты, фрукты, окурки и скорлупки фисташек. Славка проводил курс молодого бойца. Проститутки одевались стремглав и ненадёжно. В таком наряде они могли щеголять только в пустом подъезде, держа в руках нижнее бельё и зажигалки.

Этот божий человек уже двадцать лет нёс людям добро и художественную самодеятельность, двадцать лет исправлял грубые души чистым, правильным словом и, возможно, верил в Бога. Но Бог ему не помог, просто не успел помочь.

Кто кого рвал за лацканы и толстовки, кто кому говорил слова богопротивные и унизительные, я не помню. Только в колонках орал Лепс, а по столу катались рюмки и солёные орешки.
— То-о-лько… рюмка водки на столе-е-е! — разносилось по дому злое проклятие российской эстрады.

А утренняя, весенняя капель только начинала свою счастливую песню. И подумалось мне, что всё, что мы делаем, к чему стремимся там или соответствуем, всё это ради этой песни. Песни, с которой переворачивается новая страница жизни, где мы заново строим воздушные замки и льём чугун в формовочные машины. Вернее, лили.

Мир вернулся. И Ева вдруг решительно сказала:
— Садись вот на этот стул. Ну, садись же! Руки на эту подставку положи. Кружку не убирай, держи просто… Я портреты не рисую, но к чёрту всё… Смотри сюда вот! Да, сюда…

Уже давно проехали Гатчину. Я таки спел ещё пару песен, а потом пересел на её диван. Мы обнялись безгрешно, как ангелы. Чур не ржать там на задних рядах! Разве ж вы поймёте всю эту сказочную ночь без вермута? Ни хуя вы не поймёте. Так что молчите и наблюдайте, как я нежно кусаю мочку её уха, а она, откинув голову, чуть приоткрыла губы.

— Скоро, уже скоро отдадут они мне все активы свои. Увидишь, как всё изменится. А как увидишь, знай — я сильная, у меня без очереди никто не пролезет!

И где-то возле неведомого водоёма мы сделали это. Она ухватилась за какой-то сломанный ствол березы, я задрал подол шуршащего платья и, как говорили древние римляне, «вошел в неё». Наши движения были безупречны, как с точки зрения механики, так и с художественной. То, что сейчас принимают за секс, называется шоу-бизнес. Все эти журнальные позы напоминают рекламу стирального порошка. Они как бы и красивы по форме, но ложны по содержанию, как и весь тот «отфотошопленный» товар. А вот у нас было не красиво, но честно и фантастически эротично. Я чувствовал себя царём природы, а она — царицей. Мы были одной неразделимой частью Вселенной.

И вот я иду к той, которая прошлый раз сказала мне: «Ты, Беспяткин, человек добрый, но руку убери, а то батюшка смотрит…». И да, поп смотрел на нас глазами Иеговы. Красным немигающим оком жёг он наши души. Вот вам и вся религия на блюде, граждане.

Только вот на пути моём встал вдруг человек в одеждах белых и пальцем грозил.
— Не ходи никуда, глупый алкаш, вернись в свою пустую квартиру и сдохни там перед телевизором, как народ твой делает, — вещал он мне, сквозь спутанные волосы.

Нет, мы не вспоминали прошлое, не грезили будущим, не терзали настоящее. Мы просто пили друг из друга, как я пил тогда в пионерской комнате портвейн, что-то очень вкусное и похожее на жизнь после жизни.

Я увидел его сразу, издали и волнуясь осмотрел со всех сторон. Он был чист и не обоссан. Пружины не провалились, боковины не ослабли. Ни тебе рванья, ни подранных котами подлокотников. И складывалось это чудо без скрипов и заеданий. Ну как вы думаете, можно ли пройти мимо и не остановиться? Нет конечно же!

И она, очень медленно моргнув, расправила руки-крылья. Я смотрел, как она режет блик луны и, фантастично изгибаясь, взмывает вверх. Она летит туда, где есть белая бесконечность и чёрная радость. Это её мир, но я там чужой. И даже ненужный. Это мир всепоглощающей крови и холодных зеркал. А ведь всё было так просто и даже…

Вы знаете, что такое городки? Вы, сидящие там с кофе у компьютеров, знаете, что это такое? А те, которые бизнес-коучи с микрофонами и проекторами-лазерами, вы играли в городки? Да ни х@я подобного! Всякие там дротики и бадминтоны, рулетки и «шутеры» от первого лица, фитнесы и караоке, пикапы и биржевая возня — это игры для успешных неудачников.
Люди, понимающие смысл жизни, играют в городки. Вот потому и мало таких людей — они основа семенного фонда человечества. Но я опять отвлёкся.

Я молчал. Я растворился во тьме белёсым туманом, в попытке быть невидимым. Но студсовет знал, всегда знал, что если меня в подвале нет, то Земля не имеет вообще никакой формы. А мы знаем из глобуса, что она шар.

Присмотритесь к своему коту. Как только телевизор включается, так он тут как тут. Иногда и без телевизора застынет ваш питомец посредь комнаты и как бы смотрит в глубину веков. Так вот это идёт незапланированная передача данных без посредства техники. После этого кота (иль кто там у вас) нужно покормить, чтобы ресурс пополнить.

Мир другой - мир полон всякого нужного и не нужного. Но всегда лучше идти на свет, даже если тот разденет тебя наглым образом перед зрителями и скажет: «Вот она, брошенная и пропащая душа, кидайте в неё камни...».

Здесь не употребляли кокаин, не пели светлыми голосами и не ругались на правительство. Здесь все смотрели на меня с одной единственной целью — перерезать мне горло, когда я усну на поддоне, застеленном историческими, полосатыми матрасами, как в холерном бараке.

И тогда я сделал то, что делает настоящий мужчина перед лицом неминуемой опасности, сопряжённой с инвалидностью. Вот именно, я сиганул через чей-то забор с колючей проволокой. Порвал штаны, но был спасён от пи@дюлей и унижения. Правда, подумал я об этом раньше, чем угодил ногами во что-то мягкое и волосатое.