Казачий курень... горький табачный дым... терпкий запах лошадиного пота... Неужели придется провести здесь, в неволе у кафиров всю оставшуюся жизнь, потеряв свободу, радость и надежду на счастье?
Анна чувствовала, что сил становится все меньше, она более не могла сопротивляться сильным мускулистым рукам молодого казака, схватившего ее, как вещь, как свою законную добычу. Она не желала отдаваться во власть этого безжалостного человека, но увы, Господь покарал ее за неведомые грехи.
— Митя… пожалуйста… не надо… — чуть слышно проговорила Лизавета. — Тихо, коханая моя, тихо… небось. — Слезы, брызнувшие из ее глаз не тронули Митю Коршунова, он вовсе не собирался останавливаться. Елизавета Мохова должна принадлежать ему целиком и полностью.
Жесткие веревки до боли впивались в несколько огрубевшую, но все еще тонкую кожу смуглых рук. Она чувствовала, что поймана и посажена в клетку, словно птица. Убьют ли ее нынче, или позже; прежде вдоволь, всласть надругавшись над все еще нетронутым ни одним мужчиной девичьим телом?
Старший сын великого гетмана Запорожского Войска Богдана Хмельницкого Тимош с детства знал, что всегда и во всем обязан беспрекословно повиноваться своему отцу. Ведь отец был необыкновенным человеком - живым олицетворением славы, постоянным примером для подражания. Нынче же, Тимошу настала пора вступить в брак. Брак, продиктованный не любовью, но холодным расчетом отца: союз сына с дочерью молдавского Господаря, был для гетмана насущной необходимостью, политической сделкой, заключенной кровью.
В детстве она любила собирать цветы, ее манил их пьянящий аромат, их яркая красота, их нежность и невинность. Собирать и плести из них венки. Ведь и само ее имя означало "венец", "корона", "диадема". Она грезила о дне, когда прекрасный юноша увенчает ее голову венком из темно-синих, дурманящих васильков и прошепчет сокровенные слова любви. Хотя, дочь польского князя вполне могла надеяться и на драгоценную диадему, украсившую бы ее хорошенькую белокурую головку.