Зазывала

Гришка Сотников как всегда вскочил с утра пораньше. Солнце только поднялось из-за широких спин высокогорий, и набирало силы, для нового дня. Гриша спрыгнул с печки, надел футболку и вышел из избы. На улице стояла приятная утренняя прохлада. Гришка с упоением втянул ноздрями полную грудь воздуха напитанного горьким запахом полыни и степных трав. Шумно выдохнув, он сбежал с крыльца и зашёл в летнюю кухню, где на маленькой кушетке  спал отец, накрыв голову подушкой и собрав под себя ноги. От него пахло машинным маслом и перегаром. Гришка потряс его за плечо: 

- Вставай пап, на работу! 

Отец откинул подушку в сторону и медленно, неохотно открыл полные усталостью глаза, “Видно спал совсем немного”, подумал про себя Гришка. 

- Ты скотину покормил? – спросил отец охрипшим горлом. 

- Нет, сейчас пойду, - заторопился Гришка, - там, у свиней корм заканчивается, на пару дней ещё хватит. 

Отец сел на край кровати, сунул руку в глубокий карман трико, достал оттуда три синенькие бумажки и протянул их Грише. 

- Держи, в обед сходишь на базу, возьмёшь три мешка дроблёнки, и два пшеницы. Понял! 

-Да пап понял, только это … 

- Чего? – немного раздражённо перебил отец. 

- Ты же тачку на работу забрал, на чём вести то? 

Он поднял на Гришку усталый полусонный взгляд. 

- Сходишь до дяди Коли возьмёшь у него. 

- Хорошо! – кивнул Гриша и выбежал из кухни, заниматься хозяйством. 

А хозяйства у сотников было, хоть отбавляй. Полсотни курей, уток и гусей. Двадцать кроликов, шесть поросят и три взрослые свиньи. И каждое утро нового дня у Гришки начиналось с того, что нужно было всех накормить, и заготовить ещё на вечер. 

Солнце окрепло и зависло в лазурном небе. Стало ужасающе жарко. Беспощадный зной, не спадал вот уже третью неделю. Лето на юго-востоке Казахстана, отличалось особым свирепством. Горели поля, портился урожай, сохли водоёмы. Гришка шёл по пыльным деревенским улочкам, то и дело, здороваясь с каждым прохожим. Село Алексеевка из тех мест, где каждый знал, друг друга. Можно было бы взять тачку и у соседей, но как-то не с руки. Оставаться должником, даже в такой мелочи не хотелось. Лучше у родного дядьки, тем более, кормовая база находилась совсем не далеко от его дома. Да и катить её обратно не придётся, если тачка, понадобится дяде Коли, он пошлёт сына Ваську её привести. 

Гришка подошёл к большому деревянному дому, с зелённым забором, обвитым диким виноградом. На широком дворе лязгая цепью, бегала крупная серая собака. 

- Привет Джек, привет здоровяк, - приласкал пса Гришка и вошёл в хату. В доме было прохладно, пахло крепким табаком и каким-то варевом. Гриша прошёл на кухню, дядя Коля сидел за столом, смоля самокрутку, и листая газету.     

- Здрасте дядь Коль! 

Дядька поднял голову и растёкся в доброй улыбке. 

- О-о-о Гришка, здорово, проходи, садись, - он собирает все газетные листы и тушит папиросу, - Надька! – кричит дядя, - давай накрывай на стол Гришка пришёл. 

Из дальней комнаты выплыла маленькая полноватая женщина с большими добрыми глазами, маленьким носом, и длинными русыми волосами, собранными в косу, ползущую до самого пояса. 

- Здравствуй Гришинька! – сказала она мягким голосом. 

- Здрасте тёть Надь! – кинул Гришка, - а где Васька? – спросил он, обращаясь уже к дядьке. 

- Поехал на стройку за деревом на Сараи! 

- А тачку не забрал? 

- Нет, - растянул дядька, - на мотоцикле поехал, а тебе чего тачка нужна? 

- Ага, папа наказал корма привести свиньям. 

Краем уха Гришка услышал тихий шаркающий звук, “идёт баба Марфа” подумал он про себя и развернулся на стуле. Из затемнённой комнаты возникла маленькая седовласая старушка, лет восьмидесяти, одетая в грязный изрядно поношенный халат. Вид старухи всегда вызывал у Гришки чувство отвращения и брезгливости. Запущенный сахарный диабет изъел её руки и ноги, оставив на них гниющие рытвины, с которых сочились сукровица и гной. Бабка встала в дверном проёме, опёршись спиной о косяк.   

- Здравствуй, Гришенька, - прошамкала она беззубым ртом. 

- Здравствуйте, баб Марф, - кинул Гриша небрежно. 

Бабушка Марфа, была Грише неродной и даже недвоюродной родственницей. Она была матерью тёть Наде, соответственно тёщей дядь Коле. 

- Вы чего, мам? – спросила тётя, повернув голову. 

- Ничего, ничего, - затрясла головой старуха. Привычка выйти на кухню, встать в дверном проёме, и таращиться куда-то в пустоту была странной, но оправданной старческим слабоумием. 

- Ну, идите, я позову… - мягко сказала тётя Надя. 

Старуха медленно повернулась, переваливаясь с ноги на ногу, и скрылась в тени комнаты. С улицы послышался гулкий рёв мотоцикла, а затем скрип открывающихся ворот. 

- Ой, вот уже Васенька приехал, - защебетала тётя Надя. 

- Ну, ты чего там застряла? – крикнул дядя, - вон Васька уже и приехал. 

- Несу, несу, - задыхаясь, частила тётка. 

На столе появились тарелки красного наваристого борща, исходившего паром. Сало, варёные яйца, хлеб, маринованные огурцы и помидоры. 

Гул стал сильнее, а затем мгновенно оборвался. В кухню вошёл коренастый парень невысокого роста, с рыжими растрепанными ветром волосами и ярко зелёными глазами. 

- О, Гришка здорово! – задорно воскликнул Васька и протянул ему руку. 

- Здорово, - Гришка пожал, шероховатую, грубую ладонь двоюродного брата. 

- Привёз доски? – спросил дядька. 

- Ага, - Васька уселся по левую руку от Гриши.  

- Ну, сейчас поешь, доски разгрузишь и Гришку отвезешь за кормом, – сказал дядька, откусывая огурец.  

Васька одобрительно кивнул головой. Гришка искренне обрадовался такому наказу дяди. Не придётся катить по ухабистым дорогам тяжёлую тачку с мешками полными корма. 

В кухне снова появилась баба Марфа и встала на прежнее, место. Гришка невольно обернулся и посмотрел на бабку,  взгляд его остановился на её изуродованных руках. Наполовину пережёванный ком еды застрял в глотке. Старуха чесала свои иссушенные временем и болезнью конечности, а пальцы западали во влажные ложбинки ран. Аппетит был испорчен моментально. Гришка повернулся к столу и сощурился, стараясь прогнать постоянно всплывающую перед глазами картинку безобразных старушечьих рук. Возникающие образы не уходили, Гришка через силу заставлял себя есть, уже не заедая борщ хлебом, боясь, что тот снова застрянет в горле и в этот раз он не сможет его проглотить. Казалось, что обед длится вечно,  тарелка словно была бездонной. Красный бульон напоминал одну большую бабкину рану, заполненную кровью. Сколько бы Гришка не черпал этот злосчастный борщ, он не убавлялся, но отказаться от еды было нельзя. Обидеть дядьку, который всегда отличался строгостью, не хватало духу.

“Спасибо мам”, голос брата вытянул застрявшего в своих  мыслях Гришку обратно в реальность. 

- Ты чего, давай быстрее доедай, и поехали, - сказал Васька, хлопнув Гришку по плечу. Опомнившись, он увидел, что почти всё съел. Набравшись воли, он взял тарелку, залпом опрокинул остатки и выскочил со стола вслед за братом. 

Тёмное небо серебрилось хрустальными звёздами, водившими хоровод вокруг болезненно бледной луны.  Гришка закидывал сухие поленья в горящее горло печи. Огонь жадно поедал топливо и разгорался всё сильнее, раскаляя камни. С тех пор, как он в последний раз обедал у дяди Коли, прошёл месяц. Приходя к нему, Гришка каждый раз, замечал, как баба Марфа, чахнет и увядает. Болезнь медленно, но верно, пожирала её и, в конце концов, съела полностью. Отец сказал затопить баню и вымыться, завтра нужно было идти на похороны.

С утра лил проливной дождь, небо клубилось серыми, ватными тучами, где-то вдалеке недовольно ворчал гром. На похоронах бабы Марфы людей было так много, у Гришки сложилось впечатление, что проводить старушку, собралась вся деревня. Рыхля могильная земля, смоченная дождём, мерзко чавкала при каждом шаге. Тело бабушки Марфы, Гришка так и не увидел, из-за дождя гроб накрыли ещё в доме, и они с отцом приехали сразу на кладбище. Среди толпы окружившей гроб, слышался, одинокий плачь тёти Нади. На обедне зависла гнетущая тишина. Изредка кто-то поминал старушку стандартным; “Земля пухом” или “Царствия Небесного”. Гришка искоса поглядывал на лица сидящих за столом людей. Кто-то действительно искренне соболезновал, а кто-то пришёл просто ради приличия и только делал скорбящий вид. 

К вечеру тучи рассеялись, в сумрачном небе появился белый серп нового месяца. На поминках пришлось задержаться, отец с дядей Колей зацепились языками и никак не могли расстаться, беседу поддерживала двухлитровая бутылка кедровой настойки. Гришка накормил хозяйство, умылся и с небывалым удовольствием улёгся на печь, раскрыв перед глазами изрядно потрепанную книжку, на корке которой слабо виднелось название, “Земля Санникова”. Гришка принялся рьяно читать, о мамонтах и шерстистых носорогах бродивших в замёршем острове. Но через пару страниц буквы заплясали перед глазами и стали сваливаться в кучу. Веки тяжелели, а руки державшие книгу невольно расслаблялись. Гришка захлопнул книгу, потушил свет и закрыл глаза. Сон пришёл мгновенно. 

Перед его взором возникло широкое поле, усеянное травой и цветами. В ярко-голубом небе, повисло большое, белое, словно хлопковое солнце. Вдруг в нескольких метрах, Гришка увидел бабу Марфу, стоящую средь изумрудной травы. В одно короткое мгновение она приблизилась и взяла его за руку. Гришка посмотрел на испещренную ранами конечность старухи. Ему было мерзко и противно, но почему-то он не хотел, или не мог отпустить её руку. Они медленно шли по маленькой витиеватой тропинке, Гриша разглядывал окружающую его природу, и не мог подобрать слов к её красоте. Причудливые цветы самого различного окраса, исходили необычным светом, который как будто отражался от солнца. Каждая травинка этого поля светилась и блестела, исходивший свет, словно смешивался между ними, создавая ещё более необычный цвет, не похожий не на один из цветов радуги, и не на один из тех,  что Гришка, когда либо, видел. Он обратил внимание, что в этом странном месте будто бы даже воздух имел свой специфический, чуждый реальному миру. Завороженный этой иллюминирующей природой Гришка не сразу заметил, что его руку  больше никто не держит, и не ощущает ничьего присутствия. Он обернулся и увидел, что бабка Марфа, одиноко стоит и смотрит уходящему Гришке вслед. Она протянула руку, и поманила его к себе, она стояла далеко, но Гришка отчётливо услышал её голос в ушах “Пойдём”, шептала бабка. Гришка отрицательно покачал головой, нарочито улыбнулся уголками губ и показал ей в ответ кукиш. 

Сизый свет ударил ему в глаза, сон моментально рассеялся и Гришка очнулся. Солнечные лучи сочились сквозь зашторенные окна и ползли по дощатому полу. Вдруг Гриша почувствовал ноющую боль в правой руке. Длань была сжата в шиш, настолько крепко, что пальцы побели, и он чувствовал на их кончиках неприятные покалывания. Весь предстоящий день, получился каким-то странным, Гришка ходил, словно в тумане, в голове мешались мысли о прошедшем сновидении. Он не понимал почему, бабка Марфа приснилась ему, зачем звала его с собой, и что это за необычно красивое место, в котором они гуляли с бабкой Марфой. В дебрях запутанных мыслей Гришка потерял счёт времени, вечер наступил как-то неожиданно. Он завалился на печь и снова взял книгу. В этот раз читать пришлось дольше, сон никак не приходил. В избу вошёл отец, и с недоумением посмотрел на Гришку: 

- Ты чего не спишь? 

- Не спится, пожал плечами Гришка. 

- Давай выключай свет поздно уже! – скомандовал отец. 

Гришка послушно спрыгнул с печи и потушил свет. Темнота нагнетала, липла и ползла под веки. Сон настиг его внезапно, яркий свет резанул по глазам и перед взором Гриши предстал огромный яблочный сад. Плотные насаженные деревья, светились ярким изумрудным блеском. Средь зелёной листвы, виднелись красные и светло-розовые яблоки. Бабка Марфа стояла между стволами деревьев и одним своим присутствием оскверняла всю красоту этого места. Она взяла Гришку за руку и хрипло прошипела “Пошли”. Он покорно зашагал. Воздух сада полнился запахами душистых плодов и цветущих растений. Вдруг Гриша увидел средь деревьев маленькие деревянные беседки, в которых сидели люди, одетые в белые длинные одежды. Гришка ловил на себе их недоумевающие взгляды. Дальше людей стало больше, дети, старики, молодые они гуляли средь яблонь, и напоминали лесных нимф. К Гришке подошёл невысокий седой, старичок, с тускло-зелёными глазами и, улыбнувшись, протянул ему большое яблоко. Плод словно стеклянная лампочка извергал из себя нежно-розовый цвет. Гришка взял мерцающий фрукт в руки и благодарно кивнул. Старик отступил, и Гришка пошёл дальше. Присутствие бабки Марфы пропало, и всё повторилось, как и в прошлый раз. Это стало, повторялось каждую ночь. Гришка, засыпал и просыпался с мыслью о немощной, старухе. Каждый раз как он смыкал глаза, перед ним возникал её бледный одержимый болезнью образ. Первые пару недели, Гришка боялся, и нарочно отводил от себя сны, стараясь спать как можно меньше, но затем начал свыкся, и принимать приходящую к нему старуху как данность.  

Очередной день пролетел незаметно. С наступлением осени Гришке казалось, что время бежит быстрее. Очередная ночь не сулила ничего необычного. Гришка привычно читал книгу, на этот раз гораздо более целую, на корке был нарисована волчья морда, а под ней большими синими буквами выделялось название “Белый Клык”. Глаза заболели, текс стал расплываться. Гришка захлопнул книгу и выключил свет. В комнате воцарился мрак, Гришка сомкнул глаза и укутался в одеяло. Сон приставал, лип и тащил его за собой, но почему-то, Гришка не как не мог ему полностью отдаться. В конце концов, после долгих верчений с бока на бок, морфей обуял его и Гришка уснул. В избе вдруг стало холодно, он почувствовал, как холод тянулся с пола, забирался ему под одеяло и кусал его за ноги. Гриша плотнее завернулся в одеяло и собрал ноги. Сон его снова его одолел. В комнате послышалась тихий шаркающий звук. Гришка открыл глаза и огляделся, звук приближался и креп, из печки выглянул знакомый бледный лик. Бабка Марфа остановилась и стала пялиться какими-то, угрожающим, полным гнева взглядом. Гришка не понимал, спит он или нет, его обуял морозный, сковывающий страх. 

Старуха подняла свою костлявую руку, и указывая узловатым пальцем на раскрытую дверь избы, раздалась металлическим криком: 

- Чего ты лежишь, вставай, – приказала она, - долго я буду ждать тебя? - За её призрачным образом, густела темнота. 

Вдруг внутри Гришки взыграла неистовая, совершенно неудержимая злость. Оковы страха спали, и он, откидывая в сторону одеяло, соскочил со своего лежбища. 

- Ты мне надоела, - заверещал Гришка, и со всего размаха ударил старухе по лицу.

Её образ растаял белым перед глазами ватным облаком. Кулак со скоростью электрички врезался в побеленную стену. Резкая боль пронзила его руку до самого плеча, Гришка зашипел и затряс рукой. Костяшки на кулаке сбились в кровь, оставляя подранные ранки.

Осознание накатило мощной, пронзительной волной, заставляя Гришку схватиться за голову, и сползти на пол. Страх снова схватил его своими холодными костлявыми руками. Боль. Он чувствовал боль, а значит, не спал.