Рояль

Чем выше поднимался Эрик, тем сильнее метель ярилась, мороз обжигал, а ноги проваливались глубже и глубже в сугробы. Путь не давался и не хватало сил, оставленных в бегстве из Туона, от друзей и от себя самого.

Эрик сел на каменный выступ, перевел дух, снова полез вверх и снова съехал к основанию выступа, пропахав животом торчащие гранитные наросты и разорвав тулуп ещё в двух местах.

С трудом поднявшись на ноги, он утер с лица снег и понял, что пришел момент применить свою козырную тактику боя.

Он представил себе рояль. Самый лучший, концертный рояль в королевском зале: черный, настроенный, с распахнутой крышкой. Эрик потребовал, чтобы рояль заиграл, и в голову ворвались широкие, минорные аккорды. Рояль тотчас посыпал ноты горстями, загрохотал в уши, уходил на пиано и взмахивался на форте, захлестал по щекам сильнее ледяного ветра. Музыка не слышимая никому, кроме Эрика, подняла и потащила его вперед. Она стучала в виски басами, словно щелкала уздечкой по его воле, поднимая из сугробов.

Теперь Эрик мог с лёгкостью разогнать в себе до пекла все, что накопил в душе: злость, ревность, обиду, чувство долга и чувство опустошения. Он пускал по венам любовь, пускал презрение, и снова, и снова, по кругу. Эрик знал: сойдет любое сильное переживание, состояние, при котором внешнее уже не будет иметь никакого значения, а движение вперед останется единственным живительным инстинктом. Эрик как никто разбирался в магии музыки.

Из всех возможных инструментов он, не колеблясь, выбрал рояль, и, пока рояль грохотал в раненой душе Эрика, Эрик шел.

Он давно оставил надежду успеть вернуться к волшебным мостам до конца Луностояния, он вообще оставил надежду вернуться. Он лез по обледенелым скалам Запретной Земли, подскальзывался на ощетинившихся наледью уступах, скатывался в сугробы провалов, выбирался и лез снова.

Перед ним то появлялась, то пропадала в снежной взвеси далекая вершина Вечной горы. Помня о ее чарах, он старался не смотреть на гору, а лишь изредка поглядывать, чтобы не сбиться с пути.

Хребет Инкабара он осилил только к утру. Последний перевал остался за мокрой от пота и снега спиной. Перед Эриком легла белая пологая долина, стелющаяся далеко меж невысоких скал и упирающаяся в Вечную Гору.

Ни на секунду не выключая рояль в голове, чтобы не было соблазна упасть и окаменеть прямо в сугробе, Эрик достал из внутреннего кармана тулупа ее голубой платок.

Платок был прозрачный, шелковый. Эрик очень на него рассчитывал.

Он снял шапку, и, держа ее в зубах, чтобы не сдуло ветром, завязал себе платком глаза.

Мир стал ярко-синим. Вечная гора, всегда нестерпимо фиолетовая,  враз посерела.

Она проглотила наживку, ведь карие глаза Эрика, легко подвластные её коварным чарам, теперь стали неприкосновенно синими.

Эрик разогнал рояль до третей части оратории “Гибели”, добавил тремоло литавр, затем впустил тромбоны и дал мужским голосам взять “до” большой октавы. Этого хватило, чтобы снова толкнуть коленями снег.

Вокруг не было, да и не могло быть ни одной живой души. Только острые позвоночники древних гор, далекий потолок неба, да невидимый пианист, ведущий крошечную фигуру музыканта по долгому снежному перевалу.

(Эпизод из третей части Берега Птицелова)