О вдохновении

Есть одно распространенное заблуждение о творчестве: что "по вдохновению" - значит, "непринужденно и легко", а "трудно" - это значит "из-под палки", "через силу", или просто "без особого желания".

В реальности это совсем не так.

Скажем, известно, что Шварц писал "Обыкновенное чудо" десять лет. Булгаков писал "Мастера и Маргариту" все двенадцать. Даже человек, не интересовавшийся историей создания этих произведений, по одним только цифрам (сопоставленным с объемом текста) в состоянии понять, что это не было легко. И все же совершенно очевидно, что именно _вдохновение_, которое внушала автору его идея, принуждало его столько лет упорно возвращаться к одному и тому же замыслу. Без истинного, я даже сказал бы - доходящего до мономании вдохновения подобная работа неосуществима. Через десять лет у человека в теле не остается уже ни одной прежней клетки. За такой огромный срок почти всегда меняются привязанности, опыт, отношение к себе и к жизни... но очарование, которое для автора таилось в его замысле, за это время не рассеялось и не исчезло - это ли не удивительно?

Проблема в том, что словом "вдохновение" мы без разбора называем кучу совершенно разных и не связанных между собой вещей. Мы называем так внезапно осеняющую автора идею - импульс, образ, который сопровождают яркие (и чаще всего эйфорически-приятные) переживания и который рождает непреодолимое желание сейчас же - срочно! - дать ему какое-то развитие. Идея о том, что действовать "по вдохновению" легко, явно связана с тем, что поддаться такому импульсу очень легко. По правде говоря, куда сложнее ему НЕ поддаться.

Этим же словом "вдохновение" можно - и справедливо - называть то обаяние идеи (или обаяние героев), которое заставляет человека раз за разом возвращаться к некоему замыслу, перерабатывать материал, искать подходы к воплощению своей задачи. Вдохновение такого типа состоит из множества инсайтов, каждый из которых порождает приступ гальванического возбуждения - но при этом оно так же состоит и из "засушливых" периодов, когда под внешней неподвижностью, даже окостенением писательской души прячется скрытое, подспудное движение мыслей и впечатлений, которые потом вспыхнут новым неожиданным инсайтом.

Вся проблема в том, что зачастую трудно отделить причины, связанные с "обаянием идеи", от причин, которые с _самим произведением_ никак не связаны.

Конечно, любой автор всегда будет говорить, что пишет свою книгу исключительно ради нее самой. Но дело в том, что говорить что-то другое - это дурной тон и жирное пятно на репутации. Признание, что пишешь книгу не ради нее, а ради гонорара или собственного самолюбия, всегда выглядит так же жалко, как признание в браке по расчету. Так что, за редчайшим исключением, когда какой-то автор пишет в стол и не надеется увидеть свою книгу изданной при жизни (как Булгаков - с "Мастером и Маргаритой") мы почти никогда не можем знать, движет ли автором на самом деле Обаяние Идеи - или что-нибудь совсем другое. В тот момент, когда в дело вступают внешние мотивы - требования издателей и ожидания фанатов, личные амбиции писателя, желание кому-то что-то доказать или бог знает, что еще, установить, насколько человек реально движим вдохновением, а насколько - этими мотивами, становится немыслимо. Во всяком случае, со стороны. Можно ли утверждать, что автор где-то в глубине души всегда на самом деле знает правду - вопрос спорный.

Этим же словом "вдохновение" ошибочно и не по делу называют чувство удовольствия, которое человек получает от какого-то занятия. Конечно, можно "вдохновенно" заниматься любым делом - и полы мыть, и велосипеды ремонтировать, и рисовать, и сочинять истории. Но в данном случае слова о вдохновении - метафора, при помощи которой мы описываем наше удовольствие от какого-то дела. C настоящим вдохновением такое удовольствие имеет очень мало общего.

Во-первых, вдохновение, в отличие от удовольствия, всегда полифонично - оно обязательно включает в себе сразу эйфорию И страдание, чувство прилива сил И чувство истощения, просто в разных пропорциях.

Во-вторых, удовольствие возникает тогда, когда некая деятельность выступает для нас средством получения положительных эмоций. А вдохновение обозначает те моменты, когда наша личность, память, подсознание, все наше Я является материалом, инструментом, в общем - средством воплощения нашего замысла. И эти чувства очень сложно перепутать.

Даже если остановиться только на коротких вспышках вдохновения, тех импульсах, которые - наверное - и породили миф об упоительной и легкой творческой работе, даже в этом случае такие мифы - либо детский лепет дилетантов, либо то самое чувство, которое заставляет некоторых рожениц после многих часов жестоких схваток убежденно говорить - "рожать легко!". Не верьте им! Их просто так сильно шарахнуло эндорфинами, когда все было кончено, что в их сознании благополучно стерлись все воспоминания о схватках и о пережитой боли.

Когда кто-то говорит, что работать в момент прилива вдохновения "легко", мне хочется спросить - что вы имеете ввиду? Что это эффективно? Да, конечно. Что испытываешь упоение собственной продуктивностью? И это тоже верно. Но когда двенадцать часов не можешь встать из-за компьютера, когда у тебя все болит, живот - от голода, а ноги - от сидения в одной и той же позе - это не "легко", это - мучительно. Да, разумеется, пловцу, который попал в сильное течение, тоже в каком-то смысле "легко" плыть. Но это истощающее, оглушающее ощущение - не совсем то, что людям представляется при слове "легкость". А уж с "непринужденностью" это и вовсе не имеет ничего общего, наоборот, я бы сказал, что вдохновение - это высшая форма принуждения.