Ко Дню всех влюбленных

я настолько не мастер любовных романов, что даже там, где этот тэг был прописан изначально, некоторые читатели - не будем показывать пальцем, хотя это был Робин - заметили отношеньки лишь к финалу, когда получили ими уже прямо в лоб  

Однако в каждом романе у меня есть любимая пара.

Это, конечно же, Артур и Таня в Жарком лете, которых так чудесно и точно отобразила Юта Грим

До причала шли молча, то и дело сжимая пальцы друг друга и отвечая  пожатием на пожатие. Подсвеченный изнутри океан был тих, волны едва  слышно плескались у волнореза, и только дрожала чуть серебристая  дорожка, бежавшая к берегу от самого орбитального лифта. Артур усадил  меня на ярко-освещенную скамейку под навесом. Сам сел передо мною на  корточки, гладя ладонями колени, глядя глаза в глаза. За два шага от нас  царила непроглядная тьма. Вокруг не было ни души. До прибытия катера  оставалось еще больше часа.

- Я люблю тебя, - прошептал он одними  губами, и я наклонилась, поцеловав эти тонкие, потрескавшиеся от ветра и  морской соли губы. Обхватила ладонями голову, кожей чувствуя колкость  коротко стриженых волос.

Его руки скользнули от коленей выше. Он судорожно вздохнул, и притянул меня к себе.

Это Дио и Шура в Двух сердцах Дио

Шура лихорадочно шарила по карманам, не  переставая звать громко и требовательно: «Дио! Дио! Дио!». Дернула  молнию своей куртки, рука нырнула за пазуху и девушка вынула то, что  искала: небольшую пачку блистеров с таблетками. «Сейчас», бормотала она,  просматривая один, второй, третий, «сейчас». Из четвертого она выдавила  белый кругляш и, разломив его надвое, двумя пальцами с силой надавила  под челюстью так, чтобы Дио открыл рот.

— Жуй, — говорила она, кладя половинку таблетки ему на язык, — жуй!

Её голос  был тверд, но руки дрожали. Она снова принялась перебирать блистеры  и уронила их, не удержав. Они рассыпались с сухим шелестом.

— Что? Что нужно? — спросил присевший рядом мальчишка. Он собирал уже блестящие упаковки.

— Нитроглицерин.  — Она схватила руку Дио, ту, которая не была пережата ремнем, стиснула  его пальцы, заставляя вновь сфокусировать взгляд. — Дио! Жуй! Жуй  и глотай!

«Ничего не нужно», думал  Дио, с трудом разжевывая полынно-горькое лекарство. «Флегонт добрался  до меня. Даже здесь». Он попытался улыбнуться ей, попытался чуть крепче  сжать пальцы, ответить на пожатие. Он хотел успокоить ее. Сказать, что  не боится умереть. Умереть не страшно. Страшно, когда ты один. Но грудь  его обручем стискивала нестерпимая боль, и воздуха не хватало даже  на то, чтобы дышать.

— Вот! — мальчишка нашел лекарство, протянул упаковку Шуре.

Она схватила блистер, выпустив руку Дио.

— Даня, — она выдавила в ладонь ярко красный шарик, — беги в музей, принеси воды пить и стакан.

Пацан кивнул и сорвался с места. А она вновь надавила пальцами под челюстью, заставляя его открыть рот.

— Господи,  я не перенесу этого во второй раз, — прошептала она, закладывая  таблетку ему под язык. В ее голосе внезапно прорезались слезы, и Дио  понял: она держалась так до сих пор потому, что рядом был ребенок. Она  не хотела напугать мальчишку, хотя сама была ужасно напугана. Вода была  только предлогом, чтоб отослать пацана прочь, подальше от умирающего.

Шура  расстегнула его куртку, откинув полы в стороны, и стало немного легче.  Дио слабо шевельнул пальцами, надеясь, что Шура заметит движение. Он  хотел, чтобы она снова взяла его за руку. Она заметила и, взяв его  ладонь в обе руки, принялась поглаживать, шепча какой-то вздор, о том,  что сейчас подъедет скорая, и тогда все будет хорошо.

Топь и Аврора в Ключе

Топь подалась назад, распахнула глаза, пока Ведьма не заметила её.  Эта женщина... она всё ещё внушала страх. Ладони взмокли за те несколько  секунд, что они смотрели друг на друга.

«Это она ударила тебя так?» — спросил Сет.

«Город,  весь город — через неё», — ответила Топь. — «Тринадцать. Колдовской  круг. Я думала, это знание осталось там, в старом мире».

«Красивая», — протянул Сет восхищенно.

Топь  замерла, удивленная. Никогда раньше она не судила о людях так, не  оценивала их подобными категориями. Умён или глуп, много ли видел в этой  жизни — вот что интересовало её прежде всего. Она перевела взгляд на  девушку, задремавшую у ног. Та доверчиво облокотилась об их колено,  положила голову на согнутую в локте руку.

«Она красива?» — спросила Топь.

Сет помедлил, отвечая — «Сложно сказать. Слишком грязная, оборванная. Ну... у нее необычный разрез глаз».

Топь приняла решение.

— Вставай, — длинные худые пальцы тронули за плечо, разбудив.

— Да? — она проснулась моментально, будто жила в постоянном ожидании приказов.

—  Ещё еды, — ответила Топь, вглядываясь в смуглое лицо, миндалевидный  разрез глаз, их малахитовую прохладу, — и я хочу вымыться. У вас  найдется горячая чистая вода?

«Ты что задумала?!» — Сет хохотал, читая её мысли, а она вдруг почувствовала, как, обдав жаром, прилила к лицу кровь.

«Я хочу попробовать», — ответила Топь. — «Неужели человек не может полюбить меня?»

«Имя», — Сет стал вдруг серьезен.

«Что?»

«На твоем месте я начал бы с того, что узнал её имя».

— Как тебя зовут? — послушно спросила Топь.

— Аврора, — ответила та, вспыхнув.

и небольшим анонсом - несчастная и безответная любовь Марта

«От добра добра не ищут», говаривал некогда его отец, сжимая невольно  трехпалый кулак. Март помнил человека, из-за которого отец стал калекой,  неспособным держать в руках скальпель. Он забыл его имя, но лицо,  потное, перекошенное, с трясущейся от страха нижней губой, он  представлял себе очень четко — стоило лишь чуть прикрыть веки. «Убью!» —  орал тот, дергаясь в ремнях на операционном столе, пока отец отнимал  черные, омертвевшие уже ткани от распухшей, посиневшей ладони... Не  убил. Просто вернулся спустя пару месяцев и, приставив нож к горлу  насмерть перепуганного мальчишки, заставил мясника проделать с собой то  же.

Март хорошо усвоил этот урок, и с тех пор внимательнее  вглядывался в лица людей, приходивших к его отцу за помощью. Брал  скальпель и оперировал, готовый в любой момент полоснуть по горлу — ему  хватило бы и одного косого взгляда... Но тонкие, плотно сжатые губы  тринадцатилетнего мальчишки были красноречивее любых слов. И хотя ему ни  разу не пришлось убить пациента, он очень скоро понял, что Город боится  его. Боится так, как никогда не боялся отца.

Осознание факта  ударило в голову, заставило поверить в собственную исключительность. До  тех пор, пока жизнь не преподала ему новый урок. Годы спустя, когда отца  уже не было в живых, а Март по праву занял его место, молодая женщина  легла под его нож, а потом — расплатилась собственным телом. Нет, она не  была первой. Но она сумела стать единственной. Два месяца. Два  бесконечно долгих месяца он был безумно счастлив с ней, пока она не  ушла, чтобы вернуться вдруг через полгода. Измученная непрекращающимися  схватками, она была все так же красива. Глаза лихорадочно блестели,  темные круги оттеняли взгляд, придавая ему небывалую глубину,  болезненный румянец красил щеки, а губы были искусаны в кровь. Он  попытался оставить ее, потребовав ребенка в оплату... Она отдала его, не  колеблясь.

Март любил эту женщину, но не мог удержать ее ни  силой, ни хитростью. «От добра добра не ищут», бормотал тогда Март,  глядя на недоношенного младенца, и не представляя себе, что он будет с  ним делать. Крохотная девочка была слишком слаба, чтобы плакать, но она  крепко держалась за его палец, глядя серьезно и скорбно своими большими,  темными, как у матери, глазами.

С Днем Святого Валентина!