ЮБИЛЕЙ. 115 лет со дня рождения Агнии Барто

Агния Львовна Барто (урождённая Во́лова; 17 февраля 1906 — 1 апреля 1981) — детская поэтесса, писательница, киносценарист, радиоведущая.

ЦИТАТЫ

Детей и поэтов роднит живость воображения.

Сила лучших детских поэтов именно в том, что они в своём творчестве нашли сочетание детскости и взрослости, умеют со своим читателем говорить занимательно о серьёзном и важном. И это очень дорого.

В стихах почти каждого поэта с годами начинает звучать грусть об ушедшей молодости. Но я гоню от себя сии лирические вздохи, ведь у моих читателей — детей — нет вчерашнего дня, у них всё — впереди, всё — сегодня и завтра. Стихи, написанные для них, должны быть неистощимо молоды. А если сосредоточиться на том, что «Всё миновалось, молодость прошла», тогда пиши пропало, детский поэт!.. Нет, у поэта детское своё, совсем иное лирическое «я».

Мир детства — это мир доверия, мир воображения. И как хотелось бы, чтобы он всегда оставался таким.

Дорожить миром детства — значит оберегать его от рассудочности, равнодушия, а мы иногда сберегаем детей от другого: от вздохов сочувствия, от малейшего душевного волнения. Вот и получается — дети и «домашние», и в детских садах стали закрывать уши ладонями, когда, к примеру, в сказке звучит горькая жалоба братца Иванушки, превращённого злой ведьмой в козленка: «Костры горят высокие, Котлы кипят чугунные, Ножи точат булатные, Хотят меня зарезати!»

«Не хочу! Не хочу! Не читайте!» — твердят дети. Иные взрослые умиляются: какие добрые детки! Боюсь, что здесь не доброта, а зачатки эгоизма. Ребята не хотят ни на миг расстраиваться, хотя заранее знают, что конец будет хорошим.

Иные родители искренне считают, что их детям-школьникам нужны только положительные эмоции, будто людям, выздоравливающим после инфаркта. Прочитает мальчик, как тяжело было на душе у Герасима, когда он топил Муму, и расстроится.

Но мама спешит на помощь:

— Не расстраивайся, сынок, ведь ничего этого не было, всё только в книжке придумано.

Сердобольная мама уверена, что, охраняя сына от переживаний, она бережёт его детство, а на самом деле она обедняет его душу.

***

Всё-таки самый искренний разговор – это разговор с самим собой.

После затянувшегося собрания и бесплодных споров вернулась домой усталая. Перечитала детское письмо: «Я вас люблю и обворачиваю в бумагу, когда вы порвались, я вас склеила».

Вот он, мой «универсальный клей», — прочла письмо, и что-то во мне восстановилось.

Почти у каждого человека бывают в жизни минуты, когда он делает больше, чем может.

***

Жюль Ренар пишет в своем «Дневнике», который я очень люблю и часто перечитываю: «Заметки писателя — это ежедневные гаммы». Может быть, такой способ работы, ежедневная литературная тренировка свойственна и многим современным писателям, но к моим записям в 6есчисленных блокнотах определение Ренара я никак применить не могу. Заметки мои пишутся от случая к случаю, не систематично, и писательской разминкой (гаммами) они мне никогда пе служат. Да и само слово «гаммы» мне противопоказано с детства.

В нашем доме, этажом выше, в квартире над нами, поселилась учительница музыки, она недорого брала за уроки, и меня решили учить играть на рояле. Если я играла гаммы слишком тихо, она громко стучала палкой в пол своей комнаты, и над моей головой раздавался один удар. Когда я ошибалась, раздавалось два удара с потолка. Учительница обещала в знак одобрения постучать три раза, но третьего удара мне так и не довелось услышать. Гаммы прочно связались в моём представлении с ударами палки в потолок. О6 этом как раз есть запись в одном из моих блокнотов.

Материалом для стихов мои заметки тоже никогда не были, в них не найдёшь замыслов, сюжетов, мелькнувшей в голове строчки. То, что потом превращается в стихотворение, я никогда не записываю предварительно. Напротив, в блокноты вношу то, что в стихи не вмещается, ведь далеко не всё можно вложить в стихи.

***

Варианты... Они есть у каждого поэта. Выбрав лучший из них для печати, поэт обычно остальные уничтожает или же, в расчёте на бессмертие, оставляет их для будущих литературоведов. Нередко поэты исправлиют стихи от издания к изданию. Многие редакторы и критики расценивают это как явление положительное, как признак растущей требовательности поэта к себе. А читатели? Недавно я слышала, как одна любительница поэзии, волнуясь, высказывала другую точку зрения. Вот примерно её монолог:

«Я впервые прочла это стихотворение, когда была студенткой, у меня в памяти сохранилось не только оно, но и я сама, какой была тогда, и чувства, им вызванные. Оно многое мне дало и оставалось дорогим. Мне трудно сказать, может быть, новые строчки и лучше, но для меня они чужие».

Я готова разделить её точку зрения. Попробовала было себе представить: а что, если б Константин Симонов переделал несколько строк в стихотворении «Жди меня»?! Я бы протестовала! Ведь у меня в памяти остались же не только строфы стихов, но и те военные дни, когда они появились, и вызванный ими отзвук в сердце чуть ли не каждого из нас.

Закономерны ли изменения в поэтических изданиях — вопрос спорный, каждый поэт вправе решать его по-своему. Для меня он решён. Переделала я для переиздания, изменила несколько строк в одном из моих старых стихотворений, оно стало лучше, точнее. Неожиданно позвонил мне недовольный молодой отец и рассказал о своём «конфликте» с дочерью. Услышав, что знакомое ему с детства стихотворение дочка читает по-другому, отец сказал: «Ты неправильно читаешь. Вот так надо». А дочка отвечает: «Нет, не так! Это ты неправильно». И показывает книжку.

По моим наблюдениям, если ребёнок любит стихотворение, знает его наизусть, то в другом варианте он его не принимает. Сердится, раздражается, если в новом издании что-то не сходится с тем, что так прочно утвердилось в его памяти. Может быть, для «взрослого» поэта улучшенный вариант — заслуга, а детскому приходится сразу печатать в окончательном варианте. Что поделаешь, для его читателя изменения неприемлемы. Такую роскошь детский поэт может себе позволить разве только в собрании сочинений.

***

Писать стихи для детей учили меня многие, каждый по-своему. Вот Корней Иванович Чуковский слушает моё новое стихотворение, улыбается, благожелательно кивает головой, хвалит рифмы. Я вся расцветаю от его похвалы, но он тут же добавляет не без ехидства:

— Очень мне интересно было бы послушать ваши безрифменные стихи.

Я растерянна: почему «безрифменные», если мои рифмы он хвалит? Рифма, пришедшая мне в голову, иногда рождает мысль, подсказывает содержание будущего стихотворения. Я внутренне протестую.

Корней Иванович снова возвращается к безрифменным стихам в своём новогоднем письме ко мне из Ленинграда («4 утра, среди корректур Некрасова»). «Вся сила таких стихов, — пишет он, — в лирическом движении, во внутренних ходах, а этим и познаётся поэт. Безрифменные стихи, это всё равно, что голая женщина. В одежде рифм легко быть красивой, а вот попробуй ослепить красотой без всяких рюшечек, оборочек, бюстгальтеров и прочих вспомогательных средств».

***

Если поэту не о чем сказать, в его стихах появляется взятое напрокат золото: «золотые листья», «золотые колосья», «золотистые тучи». Но ведь и молчание — золото.

Творческое счастье? В чём оно заключается? Прежде всего в самой работе над каждой новой строчкой. Но счастье это неустойчиво. Бывает так: пока пишешь, кажется, что всё удается, а наутро прочтёшь то, чему радовалась накануне, и — хоть плачь! Но есть и другое творческое счастье, более прочное, иногда я испытываю его целую неделю — Неделю детской книги. Вы ступаешь перед детьми, и бывает достаточно произнести первые строчки стихотворении, как зал дружно читает дальше наизусть. Автору остается только молчать и радоваться.

***

Счастье для поэта, когда во время работы точные слова приходят к нему сами. Встанет слово на свое место в строке и не качается. Думая о точности, всегда вспоминаю Бориса Леонидовича Пастернака. Позвонил он по телефону и не то чтобы путано, но не сразу понятно для собеседника спросил:

— Мне кажется, я не ошибаюсь... это ваши стихи мне прислали на моём переводе?.. Из детского издательства?

Оказалось, что на присланных гранках был набран перевод Пастернака, а на обороте крест-накрест перечёркнутые мои стихи, уже вышедшие в свет. Так делалось для экономии бумаги.

Конечно, мне было дорого, что Борис Леонидович прочёл стихи и понял, что они мои. Но вот что я вдруг услышала от него:

— Знаете... вы работаете как жонглёр.

У меня оборвалось сердце. Что он имеет в виду? Я жонглирую словами?

— Почему вы так говорите? — спросила я упавшим голосом.

— Потому что жонглёр... он всегда работает точно, — сказал Борис Леонидович. И сложно, с паузами, стал объяснять мне свою мысль: если жонглёр роняет атрибуты, с которыми работает, то происходит это на глазах у зрителей, и жонглёр с упорством повторяет всё сначала, пока не добьётся полной точности. А когда у поэта «валятся строки», то не всякий читатель замечает, а иногда не замечает и сам поэт.

Долго я сомневалась: включать ли в книгу эту дневниковую запись — слова Бориса Леонидовича, сказанные мне, — но решилась: мысль Пастернака настолько своеобразна, что нельзя оставить её запертой в личном дневнике.

***

В одной из книг я нашла такие слова: «Для поэта всё дело в что, диктующем как». Обрадовалась им! В них предельно сжато и точно высказано, пожалуй, самое главное для меня, то, к чему шла в течение долгих лет работы. Потому-то и в стихах молодых я всегда ищу эти «что» и «как», то есть самую суть стихотворения и форму выражения. И если суть весома, а форма интересна, тогда это — радость. Слова «Для поэта всё дело в что, диктующем как» принадлежат Марине Цветаевой, но, на мой взгляд, они в полной мере относятся и к современной поэзии для детей.

Думается мне, что поэту, еще не овладевшему своим дарованием, легче проявить себя не в стихотворном монологе ребёнка, а в стихах, написанных от третьего лица. И ещё вот почему сложно писать от лица ребёнка: надо, чтобы юный читатель понимал отношение автора к чувствами поступкам юного героя, то есть понимал многое, стоящее за этим ребяческим «я». Иначе стихотворение плоско, в нём нет второго плана, поэтической глубины. «Одноплановое» детское «я» становится немалой бедой в поэзии для детей. Одно утешение — поветрие всегда временно.

***

С трудом привыкаю к тому, что 13-е число каждого месяца теперь день для меня обычный. В течение почти девяти лет он был для меня днём особенным. По 13-м числам я подходила к микрофону в радиостудии, чтобы рассказать по «Маяку» тысячам, нет, миллионам людей о том, что ещё одна мать нашла своего сына, потерянного маленьким в годы войны, и, может быть, в эту самую минуту где-то, на вокзальной платформе или на аэродроме, обнимает его, давно ставшего взрослым. Или рассказать о том, что в каком-то доме открылись двери и навстречу друг другу кинулись — тоже теперь уже взрослые — братья или сестры. Бывали передачи, когда я могла сообщить, что соединено несколько семейств, бывало и затишье. Радость приходит не по расписанию. Но с первых передач «Найти человека» я почувствовала, что множество людей, слушающих «Маяк», полны горячей готовности помочь каждому поиску, каждой трудной судьбе. В чувстве общности тоже была своя радость. И хотя поиски — почти девять лет — подчиняли себе мои мысли, всё моё время, вместе с последней передачей из моей жизни ушло что-то драгоценное.

Трагедии разлук и счастье встреч, чувства и поступки тысяч людей, неожиданно сделавшихся участниками передачи, и всё, что открылось мне во время поисков, стало содержанием моей книги «Найти человека». В первом издании мне пришлось задержать вёрстку, потому что один из розысков, о котором в книге было сказано, что он привёл к ошибке, неожиданно закончился успешно. Во втором издании я тоже не смогла поставить точку. И не только потому, что число соединённых семейств всё возрастало, но менялись и судьбы людей, упомянутых в книге. А многие — уже без моей помощи — узнавали по книжке себя или своих родных. Но время шло, перестали звучать в эфире позывные радиопоиска, и в переиздании книги точка была поставлена.

***

— О чём вы пишете стихи? — спросила меня одна из посетительниц.

— О том, что меня волнует.

Она удивилась:

— Но вы же для детей пишете?

— Но они-то меня и волнуют.

***

Если говорить о самом процессе работы, то у стихов, честное слово, бесспорное преимущество перед прозой. Начать с того, что проза привинчивает тебя к столу, сидишь часами на одном месте, безжалостно исписываешь листы бумаги, путаешься в бесконечных вариантах, причём нужные листки имеют обыкновение куда-то исчезать. Совсем иное — стихи! Ещё когда моя дочь была маленькой, мы шли с ней по улице, и она спросила о чём-то меня.

— Подожди, я пишу, — сказала я.

— Как же ты пишешь, когда ты гуляешь?

Стихи дают полную свободу движения, где застанут тебя строчки, там и пиши: сидя, стоя, лежа. И бумаги пока мне не нужно, строчки сначала обкатываются в голове. Конечно, есть и прозаики, которые не только рассказы, но и свои романы от строчки до строчки складывают в голове. Но меня проза усаживает за стол...

***

Писатель ищет не одиночества, а уединения.

Поэты жадны до разговоров о стихах. В особенности о своих.

***

Помню, моя мать, если ей предстояло заняться чем-то для неё неинтересным, часто повторяла:

— Ну, это я сделаю послезавтра.

Ей казалось, что послезавтра всё-таки ещё далеко. У меня всегда есть список дел на послезавтра. Но не потому, что мне не хочется взяться за них. Времени не хватает, и послезавтра — это всё-таки не сию минуту, есть ещё завтра, когда многое можно успеть. Но часто неожиданные дела перебегают дорогу, и опять что-то откладываешь.

***

Никогда я не умела первая переходить на «ты». Мне казалось, что взаимное «ты» слишком большое вторжение в жизнь друг друга. Конечно, по-приятельски я на «ты» со многими, но это с их лёгкой руки. А со своими, наиболее близкими давними друзьями я на «вы». Так получилось.

Есть люди, способные свое дурное расположение духа, вызванное подчас незначительными неприятностями, распространять на весь белый свет. И есть другие, сохранившие верный светлый взгляд на окружающую нас жизнь, пусть даже в своё время им пришлось пройти через тяжёлые жизненные потрясения, несправедливо обрушившиеся на них.

Время летит удивительно быстро:

Старятся кошки, взрослеют котята.

Так это сядешь и поразмыслишь:

Всё это — правильно, но не понятно.

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

Одиночество

Нет, уйду я насовсем!

То я папе надоем:

Пристаю с вопросами,

То я кашу не доем,

То не спорь со взрослыми.

Буду жить один в лесу,

Земляники запасу.

Хорошо жить в шалаше,

И домой не хочется.

Мне, как папе, по душе —

Одиночество.

Пруд заглохший я найду

В чаще, спрятанный,

Разговоры заведу

С лягушатами.

Буду слушать птичий свист

Утром в перелеске.

Только я же — футболист,

А играть-то не с кем!

Хорошо жить в шалаше.

Только плохо на душе.

Лучше я в лесной глуши

Всем построю шалаши!

Всех мальчишек приглашу,

Всем раздам по шалашу.

Папе с мамой напишу,

Разошлю открытки всем:

Приходите насовсем!

***

Самба

Посвящаю юным танцорам клуба Мангейра

Худой мальчишка

В рубашке рваной,

Он пляшет самбу

Под барабаны.

Самозабвенно,

Со знаньем дела,

А сквозь рубашку

Темнеет тело.

Горячий воздух

Пропитан серой,

В горах — фавелы

Громадой серой...

Но пляшет, пляшет

Под барабаны

Худой мальчишка

В рубашке рваной.

Пусть он не часто

Бывает сытым,

Но слышен самбы

Кипучий ритм,

И он беспечен,

И пляшут плечи.

Босые пятки

Стучат по плитам.

И в ритме самбы

Идёт прохожий,

Не знает сам он.

Что пляшет тоже.

***

Сборник стихов

Сборник стихов

У парнишки лохматого.

Вот чудеса!

Это — «Анна Ахматова».

Но от её печальной музы

Не только в школе пареньки,

Но даже юноши,

Стремящиеся в вузы,

Обычно очень далеки.

Вдруг — чудеса!

У парнишки лохматого

Сборник стихов.

Неужели «Ахматова»?

Ранняя лирика:

«Белая стая».

Он очарован,

Страницы листая.

Читатель мой насторожился.

Читатель прав — не верьте мне.

Мальчишки нет!

Девчонка в синих джинсах

Ахматову читает на окне.

Девчонка угловатая,

Нескладная пока,

Но ей уже Ахматова

Понятна и близка,

Понятна ревность ранняя,

И нежность, и тоска. 

***

Слово Мастеру. Писатели о писательстве — список статей

***