Pro_жизнь: девяностые и женщину на войне

Не помню даже ее звания. Вроде бы сержант, или старший сержант. Это не важно.
 Невысокая, крепкая, форма шла... очень. Сейчас этого не понять. Сейчас   по-другому. Армия немного иная. Тогда, в девяносто восьмом на ее  упругие  гладкие ноги смотрел и засматривался весь полк. Да и штаб  дивизии.
Санчасть всегда манила двумя вещами: возможностью поспать и  женщинами.  Несомненно, женщины были не только там. Но в санчасти  служили самые  красивые. А Марина казалась просто греховным ангелом в  юбке-хаки и белом  халате.
Она восхищала и подавляла. Срочники  смотрели на ее зад и боялись ее  глаз. Прапора, старшины и  сержанты-контрактники заглядывали в вырез  халата и замирали, если она  злилась. Офицеры порой говорили комплименты и  старались подглядывать  аккуратнее. То ли из-за характера, то ли из-за  мужа. Муж, вроде бы.  командовал всей связью дивизии.
Весной двухтысячного она приехала на  нашу взводно-опорную точку, ВОП. Мы  стояли у поворота на Ца-Ведено и  тянулись тремя блок-постами до Беноя.  Внизу, под дорогой, грохотала  речка, а над ней стоял бывший лагерь  детского отдыха завода точных  механизмов города Гудермес. Под  несколькими домиками добрые бородатые  дяди сварили клетки и держали в  них вовсе не животных. Но сейчас они  пустовали.
"Камаз" привез еду, сигареты, немного новых сапог и  Марину. С ее черным  французским бульдогом. Марину, располневшую всего  за год и похожую  совершенно не на себя. От нее прежней остались горящие  глаза, полные  губы и характер. Характер стал еще яростнее. Марина  поселилась в  землянке командира и по ночам спокойно выходила пожурчать  прямо в ход  сообщения. Комбат вздыхал и закатывал глаза, облизываясь на  ставший  совсем большим зад.
Злость, копившаяся последние несколько  месяцев, выливалась и на нее. На  ее бульдога, на ее неожиданно  выросшую задницу, на ее мужа, приехавшего  как-то на пару дней. Она не  смотрела на срочников, те не смотрели на  нее, а нас, типа  контрактников, горящие глаза считали не иначе, как за  говно. Мы  отвечали ей такой же любовью. А потом тульские десантники  попали. На  самом крайнем ВОПе.
БМП-шки почти скатились к дороге, рычали,  плевались черными выхлопами и  рвались вперед. Стальные старые корпуса,  помнящие вроде как даже Герат,  тряслись от ярости и желания боя. Эта  ярость подкидывала вверх и  заставляла крепче сжимать зубы. Но "бэшки"  замерли, разом, не шевелясь.
Она бежала наперерез. Криво застегнутый  китель, косынка на голове и без  "броника". Крест-накрест - две  сумки-укладки. Еще две - в руках. Что-то  тащила в карманах и те смешно  прыгали, плотно набитые. Лютый характер  Марины покрыл нас трехэтажным  матом и мы поняли, что виноваты и дураки, а  она права и просто умница.  Что она единственный медик на километры  вокруг. А где воняет порохом,  горящей резиной, паленым мясом и кровью,  медик нужен всегда.
Не  прячась, не суетясь, спокойно и ровно, Марина бинтовала, колола, и,   вроде, даже затянула на ком-то жгут. На ВОП, вернувшись, привезла трех   водил-десантников с легкими касательными. Отпаивала их чаем и все   крутилась рядом, не уходя. Она отправилась спать только когда их забрала   разведка тульского полка.
Я снова смог смотреть ей вслед только с добрыми пожеланиями.
Про 90-ые, Агату Кристи и войну вот здесь 
Про 90-ые и  Про дискотеки, сумки на полу и остальное вот тут 
Про 90-ые и стринги с студенческими электричками вот здесь