Ром, игла и конский волос

(на этот раз хирургия, на суд врачам)

Эрик приказал себе не думать о случившемся, а просто следить за дорогой, петляющей то вправо, то влево. Его тошнило, а сердце горело в живом огне. Припав к шее Мароны, он убирался прочь от своей старой жизни, от женщин, которых любил, и от единственного брата и друга.

До самого рассвета по пути не попалось ни одной приличной деревушки с таверней, только спящие хутора, которые Эрик не решался тревожить. Он не собирался останавливаться до самых Дымных равнин, но его сильно беспокоила глубокая боль в плече. На месте раны тулуп намок и отяжелел от крови. Повязка сползла к локтю, жесткий свитер тер прямо по мясу.

Левое предплечье, которое Эмиль зацепил в самом начале поединка, тоже давало о себе знать.

Когда дорога посветлела, а сапожные щетки елей ясно обрисовались на хмуром небе, стало видно, что красный ручеек бежит из-под рукава по ноге, потом по сапогу и капает на взмыленную шкуру Мароны.

Эрик бросил взгляд на свою ладонь. От холода и боли он почти ее не чувствовал, но ему показалось, что рука держит уздечку коряво, неестественно. Он попытался пошевелить пальцами. Пригляделся.

Указательный и безымянный не гнулись. И не гнулся большой.

— Сука! — взвыл Эрик. — Подлая сучара!

Это что же теперь, прощай, барэ?! Прощай половина аккордов?! Да Эмиль отделал его специально. Прицельно точно по левой руке. Если порез пришелся на сухожилие — это все равно что сдохнуть. Не играть больше на гитаре?! Никогда не спеть ни одной песни?! Ну уж нет! Такого Эрик не мог допустить!

В первой же небольшой деревушке он свернул с дороги и отыскал приземистую таверну, выкрашенную в темно-красный цвет гвардейских мундиров. Вывеска на входе гласила: «Алый петух».

«Значит, петух, — хмуро сказал сам себе Эрик. — Вообще зашибись...»

В таверне было пусто, если не считать двух работников, которые недавно проснулись и сонно возились в зале. Темноволосый парень протирал со стойки следы вчерашнего вечера, а второй, довольно высокий человек, с сутулой от вечной работы внаклонку спиной, нарезал на разделочной доске большой черный каравай хлеба.

Эрик вошёл, вернее завалился, хромая, и сразу зацепил головой висящую под низким потолком противосверебную колотушку.

— Они не работают, — он проковылял до стойки и навалился на нее так, чтобы переместить вес с раненой ноги на здоровую.

— Кто не работает? — добродушный парень перестал тереть стойку и замер c открытым ртом. Выражение его лица красноречиво отразило внешний вид вошедшего.

— Колотушки эти не работают. Дешевое суеверие, — Эрик сначала бросил взгляд на дурацкое приспособление, которое хитровымудренные шарлатаны втюхивали простодушным гражданам за приличную монету; а потом на кровавые следы, волочившиеся за ним от входа до барной стойки через весь начищенный пол.

— Эээ! Парень! — тот, кто нарезал хлеб, отложил нож. Пятна на полу он не заметил. Для того, чтобы впечатлиться, ему достаточно было вида самого гостя. — Где это тебя так? Ты же не прямиком с границы? Путь-то вроде неблизкий...

— Как раз туда и направляюсь. Но сейчас у меня некоторая вынужденная пауза в этой балладе. Надо настроить инструмент. — Эрик кинул на стойку рюкзак, достал оттуда четыре полтинных монеты. Каждое движение давалось ему с трудом, но лицо он состряпал наглое, доверительное. — Не подсобите ли мне за это нескромное вознаграждение? Во дворе осталась моя лошадь, которая дюже уважает тепло и ласку. А мне нужна комната, чтобы отоспаться, вода и некоторые полезные вещицы. Я по адресу?

— Тебе нужен лекарь, — хозяин недоверчиво уставился на Эрика, потом на монеты, а потом снова на Эрика.

— Нужен! И пара рыжих девиц не помешает. Но это не срочно. А срочно мне нужно вот что...

Наперво Эрик попросил стакан кипятка с медом, который замахнул в себя прямо у стойки. И только потом продиктовал список: кувшин воды, свечу, бутыль рому и несколько волос из хвоста верной Мароны.

Получив требуемое, он закрылся в крохотной комнатушке, в которой и вовсе не мог стоять выпрямившись. Впрочем, в этом не было необходимости. Эрик скинул тулуп, повалился живым боком на узкую кровать и слабость накрыла его штормовой волной. Голова поплыла, будто бы лишь теперь зверски высокий адреналин упал, и организм понял, что потерял много крови.

Даже вскрытие бутылки потребовало от Эрика огромных усилий. Но открыть ром он смог бы даже будучи мертвым. Пара глотков, и выпивка, как волшебное лекарство Польги, потянула его в сон.

Эрик поставил бутылку на пол. Спать было ни в коем случае нельзя.

Он стянул с себя те грязные лохмотья, которые раньше были его любимым свитером.

Повязки, пропитанные кровью, хоть выжимай, тоже полетели на пол.

Он огляделся, но не нашел ничего подходящего, более-менее чистого.

Тогда он достал из рюкзака чистую рубашку, точь в точь такую же, какая была на Эмиле, распорол ее на лоскуты кинжалом. Из одежды остались только одна майка и нарядная плотная куртка с косым замком. «Будет в чем покрасоваться, если удастся выжить»,  — подумал он.

Эрик искупал в роме черные волосы Мароны.

Кривая тонкая игла хранилась в специальном чехле с инструментами, который имелся у каждого члена Белой Гильдии.

Иглу следовало прокалить над огнем. В комнате горела только закрытая коптилка, и Эрик полез в карман тулупа за огнивом, чтобы зажечь свечу.

— Ай! Ведьма! Это что ещё за хрень?! — от неожиданности он выдернул руку из кармана, а потом снова забрался и осторожно достал на свет колючую пугую ундину.

— Ты как здесь оказалась? В кармане? Вот чудеса!

Протерев большие глаза, малышка, которую бесцеремонно выдернули от зимней спячки, испуганно уставилась на Эрика. Она явно была удивлена не меньше его.

— Будешь ром? — Эрик почувствовал на своем лице слабую улыбку. — Я тебе оставлю на донышке. Раз уж ты забралась мне в карман, придется тебе составить мне компанию. Но сначала дело.

Он посадил ундину рядом с собой на кровать, с сам снова полез за огнивом. Старое дедушкино огниво нашлось в другом кармане. Это огниво досталось Эмилю, когда братьям было по четырнадцать лет, и Эмиль впервые сыграл сольный концерт в Гавани. Эрик почесал макушку. Выходит, он перепутал тулупы. И тут до него дошло. Ундина и есть фортуна Эмиля. Ведьмов суеверный тихушник! Сукин сын!

Боль в сердце вспыхнула снова. Та боль, которая всегда сильнее физической, но которую тоже на время можно залить ромом.

Эрик отхлебнул ещё два огромных глотка и принялся за дело.

Колотая рана под плечом продолжала сочиться кровью, но шить там было нечего. Если бы мышца была повреждена там, вся рука бы висела плетью. Значит, три пальца обездвижила рана на предплечье. Точный глубокий разрез. Эрик, не жалея, налил в рану рому, потом прокалил над свечой иглу, вставил в нее конский волос, прижал руку к стене так, чтобы кожа на ране сошлась, и понял, что ему не справиться. Кожу он сошьет, но если пальцы не двигаются, значит, поврежден нерв. Кому-то бы такое было и ладно. Лишь бы зажило. Но не музыканту. Он лихорадочно думал, как приспособить руку так, чтобы достаточно было упереть иглу в стену или табурет. Потом Эрик понял, что проще позвать того рабочего юношу из зала, и молить солнце, чтоб тот не оказался сыклом. И тут его осенило.

— Как ты относишься к тому, чтобы немного испачкаться?! — Эрик хитро взглянул на наблюдающую за ним ундину. — Так, самую малость...

Крошечная девочка вопросительно подняла кукольные бровки.

— Помоги мне, — сдался Эрик, взмолившись. — От этого вся жизнь моя зависит. Сможешь?

Ундина кивнула, поднялась и подошла по кровати к протянутой руке. Она совсем не испугалась его раны, бордовых подтеков и вывороченных краев кожи и жира. Она ждала.

— Все надо сложить, как было, — объяснил Эрик. — Каждый нерв, каждое волокно один ко одному. Понимаешь?

Согласно кивнув, ундина деликатно опустила руки в рану. Эрик зажал в зубы тряпку. Чувство было мерзкое, но это того стоило. Ее крошечным ловким пальчикам, каждый размером с конопляное зернышко, позавидовал бы любой хирург, а любой раненый позавидовал бы удаче Эрика. Ундина соединила рану так, что комар носа не подточит, так, будто сложила очень сложную мозаику из волшебных элементов, составляющих тайну жизни.

Первый шов Эрик осторожно наложил возле нерва. Он думал, что будет больнее. Его уже дважды шили наживую. Один раз Улен, другой раз Эмиль. И всякий раз Эрик орал и ругался, как умалишенный, поливая проклятиями ведьм и волколаков.

Видимо, теперь он повзрослел и возмужал, а может просто познал другую боль — хуже. К тому же рана давно онемела. Поэтому он, молча держа в зубах тряпку, аккуратно, прокол за проколом, наложил себе четыре кривых, грубых, но крепких шва, и даже вполне остался доволен работой.

Он перекусил волос, затем перевязал руку и, благодарно кивнув помощнице, припал к бутылке. Только один глоток. Рану на внешней стороне ладони он просто обтработал ромом и перевязал чистым лоскутком рубахи. Оставалась нога.

Не вставая с кровати, Эрик стащил с себя штаны и разложил их на полу сушиться. Трусов на нем не было. Он попросту забыл надеть их в тот день. Так что, сообразив, что он в комнате не один, Эрик оглянулся на пугую ундину.

Она в ужасе пялилась на него.

— А сама то! Не нравится, отвернись, — стараясь скрыть смущение, равнодушно кинул Эрик малышке. — Или лучше на вот, выпей.

Он накапал рому в крышку от игольной коробки и протянул крошечной девочке. Та отрицательно помотала головой, продолжая пялиться куда не следовало.

— Как хочешь! — Эрик откинулся на кровать, боль в плече стала только сильнее, так что особо церемониться с чужой фортуной ему было недосуг. — Ишь, правильная! Где ты была, когда он трахал мою женщину, а? Сидела и хихикала, небось, у него в кармане?

Глаза ундины стали ещё испуганнее, и она в ужасе закрыла ладошкой рот.

— А, выходит, ты проспала все самое интересное. Тоже мне, фортуна... — Эрик задрал ногу на табурет, осмотрел рану под коленом и залил ее ромом. Думал наложить шов, но понял, что шов разойдется при первом же шаге. Пришлось довольствоваться тем, чтобы остановить ромом кровь и наложить плотную повязку.

Завтра он попросит у хозяина клей. Завтра он подумает о том, что дальше.

Эрик вылил в себя весь оставшийся ром до капли, неловко поставил бутылку на пол. Она упала на бок, покатилась под кровать и осталась там.

Он был голоден и измучен, а потому чувствовал себя пьяным вусмерть. Едва подтянув к кровати табурет и примостив на него обе ноги, Эрик закрыл глаза и сразу увидел лежащего на снегу раненого Эмиля. На миг. Потом он провалился в колодец мутных и вязких, как болото, снов.