Менты и конец эпизода про Эрика

Не кровь, не скрежет металла, не блики на лезвиях, не рассеченная рубашка Эмиля, не его презрительный взгляд, не испуганные глаза Ив и даже не сладкие губы Итты, нет, не это. Чётче всего ему виделась гарда его меча. Ясно и подробно проступали во сне квадратные узоры, черные зарубки и жёлтые отсветы, бросаемые колдовским небом на загнутую, изящную виньетку, в которую упиралась его рука.

Он смотрел на нее весь сон.

А когда проснулся, то ещё долго лежал и плакал. Он был гол. Ему было холодно и больно. Слезы катились по щекам прямо в уши.

Вчерашний день тяжело и медленно выходил из него.

Этот день никак нельзя было поместить ни к какую часть души, нигде ему не было места, даже в самых погребальных кладовых, и туда его не пустили.

День был лишний. Так порой бывает с людьми. Случаются лишние люди, которые, как ни старайся, нигде не приходятся ко двору. Вроде бы их любят, но недостаточно. Вроде бы они нужны, но лишь на время, вроде бы они даже чертовски умны, обаятельны и талантливы, но не настолько, чтобы им нашлось вольготное, достойное место в чьем-то щедром сердце или хотя бы в истории.

У Эрика было много вопросов к своей судьбе, но задать их он собирался так, как положено мужчине. Он пойдет на войну, покромсает ведьм в капусту, пережует и выплюнет, не поморщясь. Тогда и поговорит с судьбой по душам.

Эрик сел на кровати. В узкое, грязное окошко лился полуденный, будничный свет. Из-за дверей доносились мужские голоса, звяканье посуды и глухие шаркающие шаги.

Повязки намокли терпимо, лишь слегка, но предплечье жгло, плечо тянуло, и область локтя заметно опухла. Эрик проверил шов, перевязал руку и почувствовал, что зверски голоден, и что ему срочно требуется отыскать туалет.

Ундины на кровати не было. Видимо, малышка предпочла спать на своем месте и снова забралась в карман тулупа.

Он вздохнул, отпил из кувшина и, подняв с пола грязные штаны, принялся медленно одеваться. Последняя майка, поверх майки - тулуп, чтобы, наконец, согреться. И меч на пояс. Пусть будет, с ним спокойнее.

В зале таверны трапезничали пивом и жареной колбасой пятеро местных стражников. Эрик не обратил на них внимания. Мало ли. Время горячее. Стража в любой деревеньке имеется и даже порой испытывает потребность пожрать.

Он махнул хозяину, мол, состряпай мне то же самое, приятель, и вышел во двор. Сначала он нашел укромный угол, и пока справлял нужду, приметил комендантскую бричку у ворот и ещё троих мужиков, скучающе тянущих в ворот самокрутки.

"Дружно по тавернам шатаются, камендоты", - подумал Эрик.

Он навестил Марону, убедился, что она сыта и ухожена, а потом вернулся в зал, где примостил к столу свое раненое тело. Трактирщик принес ему тарелку и пинту простецкого пива.

Просто еда и пиво. И уже хорошо.

Это бабам все мало. Комплименты, нежности, шикарный дом, горячий секс в любой момент, столько, сколько душе угодно.  Хотела замуж? Пожалуйста! Ребенка? Да и это ладно. Все, что желаешь! Нет. Вздумала командовать! Захотела решить за него, где и кем ему работать, захотела чтобы он бросил брата, Итту, стал ее домашним пуделем с купированным под корень хвостом. Ей вздумалось нарядить его в сюртук и водить к родителям по воскресеньям. Доказать, что тогда, в юности, они ошиблись в Эрике, а она нет. Утереть нос замужним подружкам. Порешать свои мелочные, пустые комплексы за его счёт... А когда он ее осадил, то она просто вычеркнула его, как неудачную историю длиной в восемь лет. И быстро, чтобы не терять драгоценное девичье время, взялась за парня посерьёзнее... Включила свои чары. Пустышка. Дрянь. Самая сладкая из всех дряней...

Когда он очнулся, с едой и выпивкой было покончено, а над ним, любопытно заглядывая ему через плечо, стоял стражник. Одутловатый, широкий, припущенный к земле, и весь помятый, словно кресло. Кресло сразу пришло Эрику на ум. То самое, старое, продавленное кухонное кресло, которое Эмиль все собирался пустить на дрова, а Итта не разрешала.

- Доброе утро, молодой человек, - голос стражника тоже был скрипучий и глухой.

- Здрасьте, - только и смог проговорить Эрик. Слова почему-то никак не складывались во внятные предложения, и, чтобы хоть как-то собраться, он вяло повозил вилкой по пустой тарелке.

- Знаешь, почему ты молчишь? - вполне дружелюбно спросил человек-кресло, деловито схватил Эрика за загривок и потянул.

Эрик поднялся, дернул плечами, скидывая с себя руку стражника, но, к своему удивлению, остался молча пошатываться, рассеянно моргая.

- Гашки тебе насыпали в пиво, - пояснил стражник, уперевшись ленивым взглядом Эрику в пуговицу.  - Говорят, ты бздишь, как дышишь. А я люблю коротко и по делу. Ты свару в университете устроил? Нападение при исполнении? Поножовщина? Детишек перепугал, а? Ты? Да ты, ты.

Эрик медленно покопался в голове, и, мало-помалу, до него дошло. Он осознал, как со стороны охраны выглядела их с Эмилем дуэль, потом вспомнил, что в военное время гильдия сразу переходит в состав армии, и, сверху на все это, сообразил, что замешан в двойном дезертирстве. За укрывание Польги и за отлынивания от боевых действий. А заодно вспомнил главное - то, что, положа руку на остатки сердца, новая война вспыхнула по вине Эмиля и его команды. Неужели прознали?! Эрик мысленно выругался.

Чем он думал, когда в одиночку подписался помогать Польге? Ведь знал же, что она последний эфер, и ведьмы так этого не оставят? В который раз самонадеянно взял на себя чужую судьбу. Мог бы и посоветоваться. Мог бы вспомнить, что у него есть брат. И брат не такой дурак, как кажется. Хотя нет. Дурак каких поискать. Преданный, наивный остолоп, лишнее звено, гвоздь в ботинке, не способный даже заметить предательство...  Не способный поверить в подлость близких людей. Мешающий личному счастью...

- Молчишь? - добродушное лицо помятого дернулось и посуровело. - Покажи грудь.

- Чо? - опешил Эрик.

- Через плечо! - ответил главный и призывно кивнул соседнему столу.  - Подсобите задержанному, придурки.

Двое стражников охотно поднялись, подошли и вцепились Эрику в плечи.

Человек-кресло неспешно потер одну руку об другую, а потом привычно, сильно и коротко, врезал Эрику прямо по носу.

Эрик взвыл, дернулся, но стражники держали крепко. Из носа потекла яркая как помидорный соус кровь.

Главный потер руку об карман и, зацепив пальцами Эрика за ворот майки, сильно дёрнул. Майка треснула, обнажила грудь и медную, позеленевшую от пота и времени, цепочку. На цепочке болтался кулон. Роза ветров.

- Ну вот! - довольно кивнул помятый. - Знаешь, почему я не удивлен?  Потому что ты обделался по самое не балуйся, дылда. На все королевство вонь теперь стоит. Такая вонь. Аж у жопы сыро!  

- У свиной жопы! - поправил Эрик.

Не меняя усталого выражения лица, человек-кресло еще раз втащил Эрику по лицу и обратился к своим.

-  Забирайте гильдийца.

Ещё трое стражников сразу поднялись, и все пятеро рассыпались вокруг Эрика, довольные как возбужденные псы, ожидающие долгожданной свары.

- Здорово, ребята!  - Эрик с  кривой ухмылкой глядел на мужиков. Ему крышка. Вот теперь хоть к бабке не ходи. Начал огребать, так огребешь до конца. С этими камендотами только так. Ну и пусть. Пусть! Он резко дёрнул плечами, освобождаясь от тех двоих, которое держали его расслабленно, не ожидая сопротивления от одурманенного и раненного парня. Рука его быстро вытащила меч из ножен. Он сделал шаг назад, и, опрокинув стул, толкнул стол сапогом. - Нахрен не собираетесь?

Если бы она видела сейчас его, окружённого этими псами-камендосами, вот просто если бы видела, было бы куда легче, было бы не так больно. Он бы даже какое-то время продержался красиво и навалял бы этому креслу. Сопротивление при аресте! Ха! Какие смешные условности. В душе он всегда был свободен. И за это она его любила. Она его любила! Настолько, что выбрала не убивать их любовь. Она знала, что рано или поздно он наткнется  в драке на какой-нибудь острый меч и погибнет, бросит ее. Она знала его куда лучше, чем любая другая женщина, она понимала - его не приручить. Никому! Никогда! Ни за что! Она сама была не лучше. И за это он ее любил ещё больше...

Стол сработал щитом лишь на минуту. Эрик только раз успел рубануть мечом по мечу ближайшего стражника, как остальные окружли его, навалились, отняли оружие и, повалив на пол, принялись бить. Они молотили его сапогами защитников правопорядка его же королевства, лупили ими по лицу, по спине и животу, навешивали ему от души, радостно используя возможность выпустить злобу, накопившуюся за некчемную житуху, пустую рутину, редко подбрасывающую обглоданные кости в виде пьянок, девок и государственных преступников. Били и радовались удаче! Когда Эрик перестал поливать их проклятиями, и глаза его закатились, его связали и волоком вытащили во двор, где пару раз ткнули лицом в навоз, а потом трижды в сугроб, чтобы он очухался. Затем ещё раз врезали под дых.

Эрику уже было все равно, кто и куда его бьёт. Боль поглотила. Когда его запихали в комендантскую бричку, он, наконец, счастливо отключился и увидел себя в горах. Живого, сильного, не искалеченного, идущего сквозь снега.