90-ые, война и старый на моцике
Автор: Дмитрий Манасыпов- Вон там, вон там они ехали…
Палец у него корявый и длинный, острый на конце, с прокуренным ногтем. Лицо как скорлупка грецкого ореха, темная, в глубоких морщинах. Борода и усы белые, густые и, только у губ волосы желтеют, слишком много курит крепких и без фильтра сигарет. Кепка, пиджак, брюки и сапоги. Все старое, еще советское и крепкое, без латок и швов от починок. Свитер домашний, шерсть тонкой вязки облепляет шею как перчатка.
- Колонна шла, в первую войну, их и сожгли.
Дед пожимает плечами, закуривает и кивает головой. Конкретно такой кавказский дед, не перепутаешь с русским или татарином. Худой, прямой, вроде бы невеликий, а плечи широкие. И ничего не боится.
- Сожгли? – Адик оглядывается, как в первый раз видит. Чего тут рассматривать?
Слева два столба со снятыми воротами и пропавшим забором. Над столбами, на вывеске, еще видны буквы. Лагерь детского отдыха Гудермесского завода точных механизмов. Делали тут точные механизмы при проклятых русских, в Гудермесе, сейчас не делают, это нормально.
Справа, над речкой, поворот дороги и наши выступающие концы сопки, разрезанной овражком. На одном стоим мы, впятером и с двумя граниками, на другом, большом, взвод. Это наша взводно-опорная точка, куда нам довелось заехать после Автуров. Гусь, Палыч, Адик, я и дух Хлопов. Снова приданные на усиление и, как обычно, стоящие на каком-то отшибе. Чтобы не засветили взвод, если что, надо полагать. Эспэгэшка ночью бьет так, никакого прибора не потребуется, за километр видно. Хотя, конечно, это я могу и ошибаться.
- Сожгли… - кивает дед. – Вертушки прилетели и ушли назад. Я видел.
Он видел… Может и видел, ничего же не боится, вроде как.
Деду много лет. У него есть дома три козы и мотоцикл, крепкий и старый, как сам хозяин, «Урал» с люлькой. Люлька в паре мест стянуты леской, изолента синеет тут да там, ему-то повезло чуть меньше дедовскому пиджаку.
- Ни хера себе… - Гусь даже перестает жевать.
Дед появился у нас на третий день, когда мы, из-за усиления оставшись без жратвы, пошли на крайнюю хрень. Поставили шлагбаум и открыли собственный блокпост. Старлей с ВОПа, потоптавшись рядом, поворчал и отправил к нам сержанта. Жрать хотелось неимоверно, мы даже отыскали недоеденные пару дней назад банки сухпая и, перекалив на сковороде, жрали это говно, стараясь не смотреть друг на друга.
Сначала зафырчал движок, потом появился мотик, совершенно дико смотрящийся на весенней дороге в Ведено. Дед, смотря на наши хмурые молчащие лица, сказал «сейчас» и уехал. И вернулся с двумя буханками хлеба и тремя упаковками соевых сосисок. Судя по времени, он мотнулся на рынок, не иначе. Шлагбаум мы убрали, а на следующий день, вместе с едой получив первую типа контрактную зарплату, вернули ему потраченное. Он не отказывался, и это устроило всех.
- Всяко бывает… - вздохнул Палыч и побрел наверх. Палычу грустилось.
- На той войне чуть, но по-другому было. – дед пожал плечами. – Война…
И не закончил, махнул рукой.
Он бывал у нас через день, мотаясь между селами, зарабатывая на мешках с зерном и чем-то еще, заставлявшим люльку почти скрипеть. На день рождения кого-то со взвода дед привез пять бутылок «Паруса», так себе водки из Осетии. Нам, просто захватив по дороге, притащил две коробки с кроссовками и три футболки. Кроссовки пришлись по размеру мне с Адиком, а с Гусем с тех пор щеголяли в одинаковых голубых «Найках», свободных и жутко бесящих нового взводного.
- Это… - дед каждый разговор заканчивал на «это» и начинал мяться. Мы молчали, ждали, что скажет.
Хорошо или плохо так себя вести на войне? Не знаю. Дед был один, одежду ему ремонтировала какая-то дальняя родственница, сыновья почему-то давно погибли, дочка жила в Грозном. А нам… нам даже не хотелось лишний раз проверять его люльку. Глупо, но уж как есть.
- Это…
Тот пухлый и легкий, чуть недосоленный «турецкий» хлеб никак нельзя было ровнять с моим родным отрадненским. Но, со сраными соевыми сосисками и сорванной у землянки черемшой он показался божественным.
- Мне бы патронов, пачки две, а? – дед смотрел в сторону и прикурил сразу еще одну. – Я старый, но умирать страшно. Вы скоро уйдете, а меня убьют. Есть кому.
Адик, сплюнув, чему-то улыбался. Гусь, как-то сразу, из мило-доброго Пьеро превратился в почти оскалившегося дворового пса. А я…
Наши полковые фейсы в командировках всегда жили у нас, в ПТБ. И, навещая, заезжали, покурить, попить чаю. Про деда мы все узнали сразу после открытия дорог и снятия усиления. И совершенно не просто так не проверяли его мешки. А патроны? Этого добра там хватало, хоть одним местом ешь.