продолжение про разбившиеся истребители. Комиссия.

Что такое разбившийся самолет? Это беда. Если погибли люди, трагедия. В случае с истребителем 334 все закончилось благополучно. Летчик остался жив, самолет не взорвался и по большому счету урон гражданскому населению был пустячный – один дровяной сарай да четыре вытоптанных огорода.
Но погибла боевая машина. Первый час после этого был сумасшедший. Мне звонили жены летчиков, техники с соседнего аэродрома, что творилось там, лучше не вспоминать. Потом все утихло. Полк затаился и ждал комиссии из дивизии. Что думали и чувствовали офицеры, понятно. 1987 год. Могло закончиться большим звездопадом. Или переводом виновного с курортного ПРИБВО в ТУРКВО… крутить хвосты верблюдам в Безмеине или Мары.

Меня приезд комиссии касался мало, в том смысле, что служба шла своим чередом. Правда полеты были отменены, однако БД никто не отменял и подъемы истребителей по тревоге, конечно были. Опечатанная магнитофонная бобина с записью наведения звена на полосу, лежала надежно спрятанная.

Наверное, надо дать некоторые пояснения.
Помимо всем известного «черного ящика» и его расшифровки, комиссия работает так же с записями эфира, которые ведутся на земле. У меня на точке стояло два магнитофона П-500 и синхронизатор времени. Они постоянно фиксировали на пленку самые важные каналы радиосвязи, УКВ каналы наведения:
- 1 канал– общий воздушный канал, через который гражданские самолеты запрашивали проход над точкой,
- 21 канал–для сигналов мэйдэй, сос (бедствия),
- 7 канал взлет-посадка
- Громко Говорящая Связь (ГГС) аэродрома,
- Основные телефонные переговоры, внутреннюю связь и еще несколько важных каналов.
Что говорится, запись для прокурора. 24 дорожки, 24 часа в сутки.
Беречь такую бобину надо как зеницу ока, особенно если что-то случилось, иначе плохо.
Поэтому, при подобном ЧП я мгновенно ставил возле магнитофона солдата и запирал боевой пост изнутри на ключ.
Были случаи (слава Богу, не у меня) когда пленку с записью, виновные просто воровали и уничтожали. И тогда… дело могло закончиться от лишения звания командиру, до дисбата тому, кто запись не уберег. Потом расскажу случай, как подобная запись спасла меня от больших неприятностей в виде дисциплинарного батальона.

Комиссия прибыла рано утром. Председатель комиссии полковник, два подполковника и майор на побегушках. Майор был похож на Айсмана из 17 мгновений весны. Так я его потом про себя и называл. 

С утра комиссию ждали. Естественно, все было на «товсь». Полк вылизан, официантки в летной столовой выбраны самые расторопные и симпатичные. С раннего утра дежурная машина отправлена на «южный» привод, который был в дельте реки, там стояла личная командирская коптильня, два солдата с Астрахани ловили рыбу и коптили по старинным рецептам. Оттуда была привезена свежая и копченая рыбка… ну, и конечно, спирт.
Его, я думаю, было литров 20. Хотя не факт. Могло быть все 200. Думаю, что для благополучного исхода, спирта запасли много.

Ко мне комиссия прибыла после обеда. Рожа председателя комиссии, полковника из дивизии, летуна, грубияна и выпивохи, отсвечивала не просто красным, а глубоким малиновым цветом.
Вместе с комиссией прибыл командир авиаполка, командир батальона связи, мой комвзвода.
Ваську выкинули с боевого поста и вся команда, восемь здоровых мужиков в шинелях и папахах, разместилась на площади размером с современную кухню.
Председатель комиссии был мужик серьезный. Не смотря на малиновую рожу и спирт, который плескался у него на уровне глаз, председатель гавкнул на присутствующих и закипела работа. Мне приказали установить пленку и провести сверку по времени.
10 часов я крутил запись комиссии. Крутил в прямом смысле. Запись прослушивалась кусками по 40-60 секунд. После чего вручную отматывалась назад и снова прослушивалась. И так раз шесть-семь, пока не удастся разобрать все, что на ней шипело и трещало. Если учесть, что это был общий канал взлета-посадки и самолетов в зоне крутилось немеряно то…
Писали на бумагу все. Хрипы и всхлипы эфира, разбирали все команды штурманов, ответы летчиков и наземных служб. Проводили хронометраж времени и первичную расшифровку.
Командиры начали вырубаться примерно через часа 4. От выпитого и жары  (температура в боевом посте под землей была примерно тридцать градусов) их нормально валило в сон.
Первым свалило в сон председательствующего. Он тихо отключился в углу. Потом по очереди отключались и кемарили командиры полка и батальона, замы и пр.
Оставался трезвый и злобный «Айсман», который за неимением возможности спать, злобно шпынял меня и мой командир взвода. Помогать расшифровывать звуки эфира «Айсману», приходилось нам.
На девятом часу работы, когда командиры стали просыпаться, комвзвода притащил стул и сунул мне его мне под колени. Как подрубленный, плюхнулся на него. Восемь часов подряд на ногах, без жратвы, ни разу не присев, стоя как столбик перед магнитофоном я крутил запись. Еще через два часа работы председательствующий решил, что пора поужинать и комиссия отбыла в полном составе сопровождаемой свитой из офицеров полка.

Больше я комиссию не видел.