Мафта: Сопротивление
Автор: Пашка В.Предыдущие серии:
И снова рассказ об быте Мафты.
Раз демоны пришли к власти и учинили великую жестокоть, то обязательно найдутся люди, которым это не понравится. Сопротивление. Но споротивление значит - война. А война - это и есть Игра, в которую люди играют с подачи демонов, Игра взаимоуничтожения, крови и жестокости.
И из общего описания ясно, что демоны не просто так не добивают этот мир. Они сделали здесь засаду на богов, ждут их. А всякому охотнику ясно, что ловушка будет эффективнее, если в нее положить приманку - что-то, что будет очень нужным потенциальной добыче.
И в этой зарисовке речь идет от лица этой приманки. А рассказ - об Сопротивлении.
Дверь. Она открывается.
Это единственное, что она умеет делать — открываться. Может показаться, что еще она может закрыться, но это не так. Закрытость двери — это ее свойство. Как у камня лежать, как у воды высыхать, у человека — страдать. А вот если дверь открывается, это значит, что-то идет не так.
Входит.
Человека почти не осталось, тонкая пленка видимости на яростной твари. Я-то вижу. Атрибуты человечности — пот, пузо, роскошные одежды, прикрывающие их, украшения. Скрип половиц под ногами, кряхтение табурета под задницей — все это словно пытается обмануть меня, доказать, что передо мной человек. Но нет, я вижу, я знаю — тварь.
Тварь затаилась, сделала маску из самодовольного глупца. Мало кто может разглядеть.
— Как висится? — спрашивает человек. Смотрю, думаю, что хорошо бы в ответ улыбнуться, но не могу. Пусть думает, что сломал меня, но я не могу улыбаться рядом с ним. Тварь в нем смотрит на меня, а я смотрю на нее. Я не понимаю, почему я до сих пор жив — я вижу, что твари хочется моей боли, моей силы. Меня.
Я знаю, я видел.
Тварь выходит из человека, убивает. Жестоко, страшно — рвет плоть, хрустит костями, разбрасывает кругом ошметки внутренностей. И человек умирает, но это только начало его мук. Потому что его Суть падает в пасть твари, и горит, вечно горит.
Боги, пусть я погибну любым, самым жутким способом, но пусть моя Суть попадет в ладони Бледной Девы!
Тварь слышит мои мысли, и ухмыляется.
— Молись, молись, — ее человек превращает ухмылку в слова. — Старые Боги услышат, придут тебя спасать.
Я замолкаю.
Я знаю, почему до сих пор жив — я всего лишь наживка на крючке. Я не знаю, чем они собрались бороться с Богами, но вижу их уверенность, и страшусь. И все же молюсь. Боги не только могучи, но и мудры. Я верю — они медлят потому, что знают, что здесь ловушка. Я знаю — они не придут, не спасут, — это слишком опасно. Разумом я понимаю, что лучше погибнуть мне, чем ужасный Владыка Бездны поймает в свою ловушку Богов.
Но я слаб и ничтожен, я не могу не молиться.
— Слушай, — говорит человек, и я удивляюсь. Тварь молчит, ухмыляется, прячет вечно оскаленную свою пасть внутри человека, а человек, не зная, что его Суть уже почти пожрана тварью, что он так же обречен, как я, строит планы, говорит, собирается задать вопрос.
— Ты меня слышишь? — Жрец встает с табурета и хлопает меня по щеке. Не сильно, чуть-чуть. В голове слегка звенит, но это от голода. А еще брякают цепи, на которых я вишу. Мне не дают сидеть или лежать, я вишу на цепях — так человекам-тварям удобнее меня мучить.
— Послушай меня, — настаивает Жрец. Сейчас тварь в нем почти скрылась. То ли я в самом деле выпадаю из транса и перестаю видеть, то ли она спряталась глубже.
Жрец достает откуда-то бронзовый кубок, подносит к моему рту. Вливает.
Я машинально глотаю, кашляю и транс окончательно прерывается.
— Чего ты… — я пытаюсь спросить, чего он хочет, но кашляю снова. Меня напоили чем-то очень крепким, и я поперхнулся. Теперь в носу горит, в горле горит и даже уши заложило.
— Ты ж Прорицатель, — говорит Жрец. — Я хочу предложить тебе взятку.
Я не выдерживаю. Смеюсь.
Человек уже сидит в пасти твари, но продолжает играть в свои игрушки. Власть, удовольствие унижать таких же несчастных, как он сам… Он еще не задал вопроса, но я уже знаю в общем, о чем он будет.
Жрец улыбается тоже. Не понимает, не хочет понимать.
— Нравится? Я разрешу тебе прилечь. Ненадолго, — он начинает торговаться со мной, а я думаю. То, о чем он спросит — не важно. Ни ему, ни мне. Ни Богам. Но и лечь — тоже неважно.
— Сам понимаешь, Сиятельный Господин велел, чтоб ты страдал. Постоянно. Но полчаса, я думаю, не важны.
— Не важны, — бормочу я, и думаю, что может, и вправду, не важны. А лечь хочется.
— Скажи, ты видишь отсюда убежище Шельяха? — спрашивает Жрец, и я замечаю, что тварь в нем насторожилась. Тварь хочет сожрать меня, но этого ей нельзя. И сожрать Шельяха — и это большой, вкусный кусок.
Я знать не знаю, кто такой Шельях. Но — имя произнесено, и я вижу его. Внутри Шельяха такая же тварь, он такой же дурень, играющий в глупые игрушки на грани вечного пламени. Если я пригляжусь, я смогу увидеть и где он. Сказать об этом Жрецу, и заработать свои полчаса лежания. Может быть, только ослабят цепи, а может — даже снимут ненадолго.
Я гляжу в пол. Там камень, холодный и твердый. Грязный — за мной никто не убирает, и в камере стоит вонь. Я человек, все еще человек, и грязи от меня хватает.
Но на полу так здорово полежать.
— Кто… — я тяну время. Я уже знаю, кто, и мне стоит лишь немного напрячься, и я смогу ответить на вопрос. И лечь.
— Шельях — лидер Сопротивления, — говорит Жрец. — Ну, типа, кому не нравятся Новые Боги и моя политика — идут в Сопротивление. Там им дают Внутренних Друзей, и идет Игра.
Жрец говорит и говорит, а я вижу. Вижу, как недовольные, кто мог бы бороться, пойман в ловушку видимости борьбы. Как несчастные люди сражаются друг с другом, и играют в бесконечную игру самоуничтожения.
И кормят, кормят друг другом своих Тварей — Внутренних Друзей, надо же так назвать!
Мне не жаль отдать ему на съедение Шельяха. В конце концов, он тоже обречен — если его не сожрет тварь внутри Жреца, так у него собственная тварь!
Безразлично, отвечу я на вопрос Жреца, или нет.
Пол, холодный, грязный — как мало мне надо для удовольствия! Полчаса полежать…
Я смеюсь.
Жрец замолкает на полуслове, улыбается и смотрит мне в глаза.
Перестает улыбаться.
Я смотрю в его глаза и вижу там тварь. Жрец смотрит в мои глаза, и понимает.
Бьет меня по лицу, и молча выходит.
Я смеюсь. Я плачу.
Пол лежит под моими ногами и увеличивает мои мучения — теперь я знаю, что на нем можно лежать.