Золото, как молчание

О пустоте говорить не нужно. Она, пустота, гулкая, как шаги, и вездесущая, как странники. Может быть, она и есть в эти странные дни. Может быть, она и существует, пока движется в теплом воздухе высокая влажность крик чайки. А отступает, когда голова соприкасается с полом и щелчок, отлетающий от каблука, отпугивает домашнее зверье и привлекает внимание?!

Из такой — хорошо смотреть на неизвестное, на непонятное и на не случившееся. В ней хорошо проводить время. В переосмыслении или в осознании. Никто и ничто не мешает тебе дышать. Ощущение стены отодвигается на задний план. Все дальше, все дальше. И уже и стен никаких, и домов никаких, и людей никаких. И только поле вокруг. 

Во все четыре стороны. И сверху, и снизу. То есть, шесть. И все в цвету и свету, а в голове ощущается дырка. И сквозь нее увидеть мир таким, как он есть. В бесконечное не смотри. Смотри под ноги. Заглядывай изнутри и с любопытством. Без испуга.

Все люди, как люди, а я птица. 

Бескрылая, толстая и чуть-чуть безмозглая. Не хомяк. И вся - как в поле. 

А вы видели полет страуса? А как мечется мать у разоренного гнезда, у выпотрошенной скорлупы? Ну, хоть лошадь, хоть раз гладили по шее, обнимали? Да, ладно, птицы — орлы и куропатки. Люди кругом мечутся. Люди.

От одного щелчка к другому, пока длится полет. В цвете.

В последнее время и все чаще, мою машину выносит со своей стороны движения навстречу солнцу. 

Нет, я машину не вожу, как-то не было такой потребности, все больше с обществом или пешком. Не вожу табуны, но понимаю людей, которые водят, протирают мягкой тряпочкой любимого своего скакуна и млеют от счастья. Их много. Скакунов нужно обиходить – протереть от пота, подмазать болячки, искупать в реке или в ведре, напоить, накормить, заплести хвост. Позаботиться. И потом - эта лошадь вывезет. Всегда вывозит.

А меня сносит дорога. 

Никудышняя, развороченная, рябая. На которой, камешек к камешку, сквозь смолу и длинные белые ленты, проступают странные узоры бытия, стертые буквы чужого понимания.

Все эти протяженные трассы бесконечного перегона отсюда и туда. 

Никто не знает, куда мы все здесь едем. Скорость, движение, лысая резина, и туда. В это море огней. Все герои ушли в этот город, в эту зиму, в эту метель, подняли воротники, купили мыла и веревки, ответили на твое письмо, сели на старенький продавленный диван, записали мысль и прозрели. Многие стали разговаривать смесью ямба и площадного анапеста, но к счастью не все. 

Дорога как дорога. У всех своя. Ехали мы по ней, а она вдруг закончилась. Ничем. Просто, там была, а здесь кончилась. И ни тропки, какой, ни намека. Ничего, потому что дороги дальше нет. 

А вокруг, знаете, лес такой - дремучий. И дятлы - телеграфисты. Ну, лес. А над ним, над лесом - вдруг и непонятно откуда - льется через края синь, глубокая, пронзительная, спокойная. Мудрая, как глаза алкоголика со стажем. 

А потом, снежинки. Небо высыпается на землю. Листы небесных писем, которыми нас всех здесь засыпает. И город, и прохожих. Похожих на нас и ни на кого не похожих. Таких же. На улицы, на магазины, на аптеки. 

Может, тогда и жить начнем? Куда дальше-то ехать?

И вдруг понимаю, что - нет, не начнем. Просто продолжим движение. 

Или по старой дороге назад поедем, или новую построим. Продлим удовольствие.

Рыбаки

Сидят у берега и воруют у моря

 Тонкими удочками, выдергивая из волны

Серебро памяти, длинные пальцы русалок,

Отломанные от солнца и глубины.

Вьется комар,

Закручивая комариным смерчем,

Седые головы опытных рыбаков,

И сверчки трещат,

 и светлячки – клевещут,

И мерцают свечи у Господа и берегов.

Темный огонь

Всплывает к поверхности из большого объема

Туши китовой: дорожки, что вымостила Луна.

Дышат и, кольцами отраженной дрожжи,

Удлиняются и убегают к берегу 

плоскости и

Волна,

Словно ладошкой шлепая

По песку сырому.

Падает новый палец в подставленное ведро,

И прижимается - круглое к золотому,

И просачивается - сквозь тишину и дно.

А небо мерцает

Спелыми огоньками,

Выпадая угольной пылью,

Россыпью пьяных звезд,

И красками, за потертыми небесами,

Раскрашен воздух, падающий как

Лист.

И Золотой Ференц.

как мазурик в раскрасневшуюся мазурку.