Прочтя упрёк...

...в связи с жестокостью по отношению к котикам (Кроме так называемой фантастики...), задумался над тем, как всё-таки мы, авторы, забываем об ответственности перед читателем. Его ведь так легко испортить! Не могу не привести по этому поводу цитаты из моей статьи "Затворите мне темницу":

"Призывы к крестовому походу против вредных книг дело, конечно, святое. Только где найти безвредную книгу? Их в принципе не бывает. Говорят, в прошлом году на зоне один осужденный прочёл «Колобка» и на следующий день бежал. Лишь тогда начальство колонии, спохватившись, уничтожило разлагающую литературу. О чём же оно, интересно, думало раньше?

Страшно помыслить, сколько женщин утоплено любителями песни «Из-за острова на стрежень». Споёт — утопит, споёт — утопит…"

Конец цитаты. И начало миниатюры (давней, естественно):

Любовь ЛУКИНА, Евгений ЛУКИН

ПОЛДЕНЬ. XX ВЕК

Небо — точь-в-точь как на потолочной розетке какого-нибудь старого вокзала: обширная пролысина голубизны, обрамлённая ненатурально кудрявыми облаками. Вот-вот начнут мерещиться гигантские бледные фигуры рабочих, колхозниц и пионеров, устремлённые головами к зениту. Жарко. Теней нет. Ветра тоже. Пыль такая, что можно зачерпнуть кружкой и осторожно во что-нибудь перелить. Всё раскалено до последней степени.

Придавленное зноем кирпичное белёное строение с деревянным тамбуром. Сельский магазинчик. Внутри — не то чтобы прохладнее, но во всяком случае темнее. С низкого потолка — все в мухах — свешиваются липучки. Две женщины, купив по буханке хлеба, по килограмму макарон и по кульку пряников, обсуждают, что бы ещё купить. Дедок в пиджачке и с палочкой балакает с разморённой продавщицей.

Улица лежит пустая. И вдруг из какого-то бокового её отростка шуршащим змеиным прыжком выкатывается нечто чудовищное. Ночной кошмар технократа. Светлые траки льются, почти не вздымая пыли. Оно буквально съедает пространство, оно поводит какими-то усиками и щупиками, оно грозно щетинится установками не совсем понятного, но явно оборонного назначения.

Вот один из усиков засёк что-то весьма важное, и гусеничное серо-зелёное страшилище слегка меняет курс. Оно осаживает возле магазина, само размером с магазин.

Все покупатели наклоняются к низкому квадратному окну.

— Йех! — говорит одна из женщин. — Гля, что приехало!

Женщины и дедок выбираются из деревянного тамбура наружу. Машина приходит в сильное волнение и принимается наставлять на них то один щупик, то другой.

— Так это эти... — говорит дедок. — С-под Мазановки. Манёвры у них, стало быть...

Машина беспокойно шарит антеннами, издавая время от времени нетерпеливое гудение.

— Мань, а Мань! — кличет дедок. — К тебе ведь...

Из деревянного тамбура показывается продавщица. Стоит ей ступить за порог, как все усики, щупики и объективы обращаются в её сторону. Затем грозная боевая техника приходит в движение. Массивная металлическая ферма совершает замедленный кувырок с проворотом, так что перед попятившейся продавщицей оказывается некая выемка. И в выемке этой лежит купюра.

Продавщица оторопело смотрит на бумажку, потом, смекнув, хватает её и опрометью бежит в магазин. Возвращается со свёртком. Опасливо подобравшись к машине, опускает предательски булькнувший свёрток в выемку.

Снова кувырок массивной фермы, мягкий гудок, гусеничное страшилище тем же змеиным рывком трогает с места — обратно, откуда пришло.

— А люди-то, Митрич! — спохватившись, ахает одна из женщин. — Люди-то в ней где?

Дедок зачарованно смотрит вслед машине.

— Стало быть, без людей, — с уважением изрекает он наконец. —Запрограммировали, стало быть… Автоматика...

1989