Чарийская поэзия (для Калейдоскопа Вселенных)
Автор: Погорелов Никита АлександровичКак мы помним, мир Чарийского Союза по техническим причинам не имеет единой Всемирной Паутины. Низкая пропускная способность каналов передачи данных и высокая вероятность повреждений при передаче больших объемов ведут к тому, что, хотя в мире есть виар и ДоР, они остаются на правах локальных сетей. Производство хорошего виар-контента требует усилий большого числа людей. Большинство планет не имеет население больше ста миллионов и не может себе позволить “Голливуд XXV века”. Поэтому ДоР соседствует с популярностью старых-добрых фильмов… и даже книг, как занимающих гораздо меньше места. Виар на каждой планете свой, а вот литература объединяет людей, живущих на расстоянии сотен световых лет. И прекрасно заполняет время долгих космических путешествий.
Все время до выхода в район патрулирования грозило пройти в таких разговорах. Примерно через сорок минут Никита не выдержал, и молча открыл книжку. Он любил читать приключенческую литературу гораздо больше, чем обсуждать с Таней по десятому кругу их хобби, ее друзей и эпизоды из кооперативных настольных игр, в которых она тоже коротала время на базе.
Про что эта литература? Примерно про то же, что и наша, с небольшими отличиями. На момент “раннего таймлайна” чарийцы живут в мире, где уже пару веков не было крупных войн. Но при этом общество очень военизированное. Программы военных тренировок используют ДоР, обеспечивающую опыт, близкий к настоящему сражению. Хотя это по сути ролевая игра, свисток для спуска врожденной агрессии, у людей, которым понравилось, возникает спор на литературу про старину: книги о конфликте человека с человеком. В том числе непосредственно литературу старины. Истории о противостоянии человека с обществом или природой не пользуются популярностью, т.к. накал этих конфликтов резко снизился. Хотя во время после Большой Чистки тема была популярна. Литературой для серьезных людей считаются истории о внутреннем конфликте. Классическая поэзия эпохи Молотовой воспевала красоту природы и мечты о прогрессе. Поэзия “раннего таймлайна”, да и “позднего”, перешла к страданиям лирического героя. Она не очень конкретная и обращена во внутренний мир. Характерным примером чарийских стихов про войну будет скорее “Гренада” Михаила Светлова, чем даже песни Высоцкого и тем более Sabaton.
Примерно столько временипрошло с тех пор, как молодой лейтенант Сергей Фупш, не навоевавшись во время оккупации Эгиды, добровольно отправился проводить отпуск в лучах желтоватой звезды, известной в Корзэбе как Дельта Ящерицы. Поэт сказал бы что-то вроде: «хату покинул, пошел воевать, чтоб луны Дарбата рабочим отдать».
А вот у дайверов полный Sabaton. Еще одна причина для Фупша и Гусевой не понимать жителей П-сектора. Как уже говорилось, дайверы пишут саги о своих подвигах. Среди платежеспособного населения Фюлькирата основной добродетелью считается воинская доблесть и все остальное, что воспевалось в традиционных произведениях древности. Честность в том числе. Литература, которая не была бы хоть в какой-то степени основана на реальных событиях, редка. Сами события при этом могут быть очень сильно приукрашены, но люди, для которых война не игра, жаждут подробностей. Твои мотивы не так важны по сравнению с твоими свершениями. Цитата соотносится с тем, что Фупш пытался написать сагу про себя, но написал в чарийском стиле. Я даже прикинул, как она могла бы выглядеть, опираясь на уже упомянутую “Гренаду”.
И “Яблочко” песню держали в зубах
А песенку эту поныне хранит
Покинутой Дойны пустой реголит
Но песню иную о дальней земле
Привез мой приятель от звезд в корабле
Он пел, озирая родные края:
“К Дарбату, к Дарбату отправился я”
Он песенку эту твердил наизусть
Откуда у хлопца кадагская грусть?
Ответь, Красноустин, Арласа ответь
Давно ль по-кадагски вы начали петь?
Я хату покинул, пошел воевать,
Чтоб луны Дарбата рабочим отдать.
Прощайте, родные, прощайте, друзья.
К Дарбату, к Дарбату отправился я.
Мы мчались, мечтая свернуть поскорей
Седые поля световых батарей,
Другой атмосферой свободно дышать,
Ее облака сквозь кокпит озирать.
Пел “Яблочко” песню наш дивизион
Надеясь вернуть блеск ушедших времен
Где же, приятель, песня твоя
“К Дарбату, к Дарбату отправился я”.
Ни храбрость, ни песня его не спасла
Ракета ему фюзеляж разнесла.
Друг выстрелил кресло, повис на ремнях
Пронзил его лазером подлый кадаг.
В горячий туман, в красный лавовый плес
Упал мой приятель и песню унес.
О нем и не вспомнят родные края.
Зачем же к Дарбату отправился я?
Отряд не заметил потери бойца
И “Яблочко” песню допел до конца.
А в небе Эзеры сползла погодя
На бархат заката слезинка дождя.
Новые песни придумала жизнь.
Не стали о нас на Эзере тужить.
Осталась лишь в песне потеря моя.
Зачем же к Дарбату отправился я?
Разумеется, это совсем не то, что хочет слышать Фил или кто-то вроде него.
Что-то подобное Фил чувствовал во время «последнего рейда хэрсира Гавриша», и воспоминания о нем с одной стороны нагоняли ужас, но с другой пьянили. Строчки песни вытеснили неприглядную реальность, и Фил насвистывал ее про себя, благо все саги Ксенонии писались в одном ритме, и их было очень удобно петь на бегу.