Герои, "смерть субъекта" и постмодернизм

В современном искусстве у героя почти всегда отсутствует "личность" в традиционном понимании этого слова - устойчивое ядро, из которого исходит мотивация любых поступков и которое задаёт уникальность взаимодействия человека с миром. Произошла незаметная подмена понятий – если раньше под «индивидуальностью» понимался не «индивидуальный опыт», а набор идей и ценностей, определявших человеческое отношение к своему опыту, то теперь «индивидуальностью» считают голый опыт, как будто бы опыт сам по себе является источником наших поступков. Мотивация теперь выводится не из характера и ценностей героя, а из контекста – конкретной ситуации, эмоций, которые персонаж испытывает в этой ситуации, etc, поэтому никто особенно не удивляется, что поведение большинства современных персонажей, как и отношение читателя и зрителя к этим героям, сделалось почти шизофреническим по своей непоследовательности.

В большей части современных книг, не говоря уже про фильмы или сериалы, "раскрыть героя" – значит просто "рассказать, что с ним произошло". «Личность» исчезла, человек оказался редуцирован до своих «ощущений», «опыта» и своих «травм». Раньше, вероятно, из-за того, что жизнь людей была более суровой, и тяжёлые испытания чаще были не скрытыми в недрах чьей-то личной истории, а коллективными, а потому доступными оценке тех, кто находился в тех же самых обстоятельствах и испытывал то же самое давление, люди гораздо лучше сознавали, что дело не "в том, что с нами происходит", а в столкновении Вызова, заданного ситуацией, и нашей Личности. Герои Солженицына, Бичер-Стоу, Гинзбург, Митчелл etc находятся в одних и тех же условиях и переносят одни и те же страдания, но переносят они их очень по-разному. И автор не скрывает, что это своеобразие не сводится ни к каким внешним факторам, даже таким, как уровень образования или полученное воспитание, что главным остается личный выбор и свобода воли. Шухов и Фетюков - люди одного социального класса и одного уровня образования и культуры, Сологдин и Сиромаха - тоже. Но их личность и, как следствие, их поведение кардинально различаются.

Раньше авторы исходили из того, что главное, «сюжетообразующее» в человеке - это его ценности, идеи, убеждения, а иногда – даже фантазии (как, например, у Сары Кру), и что субъекта делает субъектом способность откликаться на обстоятельства не «так, как это задано самим переживанием или событием», а творчески, в общем – способность человека быть сильнее или выше обстоятельств.

В современном искусстве изменения характера изображаются, как непосредственная реакция на изменение обстановки, тогда как на самом деле это процесс опосредованный. Изменяются обстоятельства – человек начинает подвергать сомнению и пересматривать свои идеи, ценности и представления о людях, жизни и самом себе. В итоге либо он приветствует эти сомнения, либо сопротивляется сомнениям. Он формирует на основе нового опыта новые убеждения и новые аффективно-когнитивные конструкции или же борется за свое право, несмотря на изменившуюся реальность, оставаться верным своим прежним убеждениям и ценностям. И только в результате этого процесса переоценки ценностей или борьбы с собой, которая может закончиться успехом или поражением, меняется характер человека (персонажа).

Сам этот процесс не обязательно должен быть отражен в литературе в развернутом виде, как, например, отражено у Достоевского превращение обычного студента в убийцу в результате постепенной эволюции его идей о людях и самом себе. В произведениях старой культуры автор мог показать такой процесс извне, изображая только внешние события и изменение поведения персонажей, но при этом процесс изменения идей и установок всегда имплицитно подразумевался, потому что в сознании автора всегда существовал герой-как-личность.

Автор понимал, что его самого - и окружающих его людей - определяют их этические установки, эстетические предпочтения, интерес к определенным социальным и философским проблемам и та позиция, которую они занимают по отношению к этим проблемам. Отсюда неизбежно вытекало убеждение, что и героя как уникальную личность определяет ровно то же самое : 1) во что он верит 2) что ему нравится, а что не нравится и вызывает отторжение и 3) что его волнует. Причем наибольшее значение в структуре личности приобретало то, какие вещи волнуют героя в силу его собственного выбора, а не потому, что жизнь заставила героя заниматься этими проблемами. Скажем, личность декабристов определяло то, что они, не будучи ни крепостными, ни солдатами, подвергавшимися истязаниям в царской армии, обладая богатством, высоким общественным положением и блестящими перспективами, вопреки всему этому считали крепостное право и телесные наказания в армии своей проблемой и готовы были рискнуть всем, включая собственную жизнь, ради решения этой проблемы.

В прошлом выстраивание собственной идентичности считалось делом исключительно серьезным и ответственным, определяющим объективную ценность или объективную ничтожность личности. В постмодернизме выстраивание собственной идентичности превратилось в игру, в которую люди играют с другими людьми, а если быть ещё точнее - во множество отдельных и даже как бы не связанных друг с другом "игр". И теперь автор играет в эти игры с читателем и зрителем, каждый раз выстраивая - в рамках конкретной ситуации или конкретных отношений - новую идентичность персонажа. И читатель/зритель в этой игре охотно участвует, потому что он не больше, чем автор, склонен быть последовательным или серьезным. Происходит чудовищная инфантилизация восприятия, при которой взрослые люди, как дети, постоянно находятся в потоке непосредственных эмоциональных впечатлений и знать не желают ничего другого.

На момент эпизодов с Бриенной читатель уже не видит ничего странного в собственной симпатии к Джейме Ланнистеру, выбросившему ребенка из окна, а после этого просто вернувшемуся к прерванному делу - сексу с королевой, Джейме Ланнистеру, которому ничто не мешало спокойно продолжать жить под крышей Старков, пока искалеченный им Бран находился между жизнью и смертью, и есть с его матерью, отцом и братьями за одним столом. Все это даёт основания считать, что Джейме Ланнистер намного хуже, чем любой садист, маньяк, каннибал или психопат - он ничем не болен, его разум не находится в состоянии болезненного помутнения, он просто мразь.

Но в других обстоятельствах, когда он страдает или ведёт себя хорошо по отношению к симпатичной читателю Бриенне, читатель тут же формирует такое отношение к герою, которое можно по справедливости назвать абсурдным и даже безумным, принимая во внимание, что речь все ещё идёт о человеке, превратившем семилетнего ребенка в калеку и в целом готовом без малейших колебаний убивать детей, когда ему это необходимо или выгодно. Было ли причиненное им зло каким-то образом исправлено? Нет; Бран по-прежнему страдает прямо в тот момент, когда читатели уже сочувствуют и симпатизируют виновнику его страданий. Изменились ли ценности Джейме Ланнистера, отказался ли он от того способа мышления и восприятия, которое сделало этот поступок возможным? Нет. Раскаялся ли он в содеянном, попросил ли прощения у Бранта Старка и был ли им прощен? Нет. Были ли его страдания из-за его поступка соразмерными страданиям его жертвы, и испытывает ли он потребность всей своей дальнейшей жизнью искупить причиненное им зло? И близко нет. И такой список можно продолжать до бесконечности.

Но для читателя (как и для автора) это не важно, потому что он не мыслит в таких категориях. Проблема в том, что современный читатель и зритель с его инфантильным, фрагментированным восприятием, просто не хочет и не может удерживать в своем сознании единую, последовательную и непротиворечивую картину и быть серьезным и ответственным в своих симпатиях и антипатиях. Он не задаётся вопросом, "что из себя представляет тот или другой персонаж, как личность", потому что "личность" – это слишком сложно для его восприятия, и потому, что представление о личности обязывает быть серьезным и последовательным, и возвращает от игры к реальности, от которой человек как раз пытается сбежать в игру.

Все это - не случайно и имеет философскую основу. Изменение в подходе автора к его героям – просто следствие провозглашенной постмодернистами «смерти субъекта». В постмодернизме отрицается всякая целостность человеческой личности, всякий порядок и последовательность в возникновении и взаимосвязи его идентичностей. Внимание смещается с личности (которая вообще объявляется фиктивной и несуществующей) на игру нарративов, дискурсов и интерпретаций.

«Мы понимаем, что любая истина о нас самих – это ее интерпретация в определенный момент времени, и она является правдивой только для определенного момента времени и в контексте определенных взаимоотношений» (с) Кеннет Герген

«Вместо согласованной, внутренне присущей человеку «самости» появляется открытая доска, на которой человек может стирать, писать и переписывать свою идентичность, к чему его стимулирует и что ему позволяет делать постоянно расширяющаяся, непоследовательная сеть отношений» (с) Мишель Кроссли

Отсюда неизбежно вытекает такой персонаж, как Джейме Ланнистер. Если любая истина о человеке существует только в определенный момент времени (сюжета) и в контексте определенных отношений (с Браном, c Серсеей, с Бриенной...), тогда такой личности, как Джейме Ланнистер, не существует, а существует только наше непосредственное восприятие – наша сиюминутная, пристрастная, бездумная реакция на то, что нам показывают или говорят прямо сейчас, без учета того, что мы видели раньше, как если бы наша память не способна была удержать более ранние события, а сами мы отказались бы от своей человеческой способности выстраивать свое отношение к чему-либо на основе всей доступной информации.

Конечно, может показаться, что я придаю всему этому слишком большое значение, но достаточно вспомнить, что тысячи читателей, воспринимающих героя вроде Джейме Ланнистера так или иначе в зависимости от того, что автор говорит прямо сейчас, и не способных помнить и учитывать хотя бы то, что произошло две главы назад, это также и избиратели, реагирующие точно так же на любого современного политика, и делающие других людей заложниками своего безумного, обрывочного восприятия, чтобы эта особенность мышления и восприятия уже не показалась чем-нибудь далеким от реальности или же чем-то безобидным.