Повторение - мать учения

(немножко про бордель)

Юноша спал как забегавшийся ребенок, лицом в подушку, причмокивая пухлым губами, словно бы пил. И не бренди, которое он хлестал весь вечер как не в себя, а чистую родниковую воду или даже молоко.

Время от времени он шарил по постели, искал женщину, а найдя ее руку, успокаивался и снова спал мирно. 

Она боялась заснуть. Разглядывала юношу и думала, как несправедливо часто мужчинам достаются хорошие волосы. Всю жизнь, с самой юности, едва она попала в столичное заведение и по сей день, когда стала управляющей, каждое утро ей приходилось бегать с горячими щипцами от плиты к зеркалу, завивать жиденькие прядочки в локоны, превращать их в достойную столичной шлюхи прическу. Сколько мороки… Обожженных пальцев, сгоревших волос...

А этот... ну просто баран. Лохматый баран, юный и бестыжий.

Зачем мир плодит их - красивых, горячих мальчиков, упивающихся бравадой, ищущих подвига, мечтателей без царя в голове?

Как жадно заигрывают они с судьбой. Лезут на рожон, в самое пекло. Большинство из них не успевают дожить до первых седин, не успевают взять на руки свое дитя. Она многих знала... 

Этому сегодня свезло. Она успела утащить пьяного, гомонящего музыканта из зала "Три Олли", вывести через кладовку черной лестницей, спрятать у себя, свалить на кровать и уговорить заткнуться, сидеть тихо, как рыба, пока гвардейцы прочесывают заведение, разыскивая "пастушку".

Об долговязом музыканте слухи ходили по городу с весны. Болтали, мол, парень повздорил с самим королем, сорвал с него шляпу, дважды гремел под Арочку и в итоге получил запрет на публичные выступления до конца лета. Но не внял. А продолжал играть по всяким заведениям за монету или выпивку. 

Его видели то в одном кабаке, то в другом. Король исправно гонял гвардейцев ловить наглеца. И каждый раз мальчик ускользал целым и невредимым. Исчезал как сквозь пальцы. 

Его прозвали "пастушкой". За неприличную пьесу "Пастушка и рыцарь", которую, по слухам, он исполнил при короле, и в которой сыграл роль соблазненной пастушки.

Этим вечером он появился в  "Три Олли" и она услышала, как он поет. Вдохновенно, с огоньком. Сплошь похабные песни. И это был бы не большой грех. Но кроме похабных песен, он пел памфлеты про короля. Тонкий стеб без злобы, но с расчетом залезть королю в исподнее. А это уже тянуло на Арочку.

День был воскресный, оживленный. Какой-то заезжий усатый кутила  поднес музыканту монету, и поставил поллитрушку бренди, со словами: "А давай, малыш, про любовь. Тут как-никак дамы."

"Пастушка" на удивление послушно кивнул, выпил и спел неизвестную песню про любовь, разбитое сердце и про женские чары, сводящие с ума несчастных юношей. Очень проникновенно спел. Душой. 

Пьющие в обнимку с красотками мужчины вздохнули в светлой печали и потянули дам по номерам. Пастушка бросил лютню и остался пить с усатым. А когда оба уже начали клевать носом, в коридоре загремели сапоги, и Мэя, в тот вечер принимающая гостей у входа, специально громким веселым голосом воскликнула: 

- Проходите, господин капитан! Всем вашим ребятам найдутся девочки по душе.

Усач дрых прямо на бархатном диване. А мальчик все что-то говорил, шутил. Язык его заплетался.

Она сообразила мгновенно. То ли красивая песня, что никак не шла у нее из головы, то ли угроза репутации заведения, то ли желание насолить зазнайкам-гвардейцам, от которых чаевых днём с огнём не дождешься, но она резво подобрала юбки, вытащила мальчика из-за стола, схватила лютню, взвалила пьяного музыканта на плечо и потащила к себе. Там заперла, а сама вернулась в зал юлить и кокетничать с гвардейцами, предлагать им развлечения. 

Когда двоих удалось устроить по номерам, а двое других отчалили восвояси, она вернулась к себе, где нашла мальчика спящим на ее кровати. 

Она легла рядом, в одежде. Легла караулить его, чтобы "пастушка" не сбежал и не начудил еще чего. 

Смотрела на него, думала, и, в итоге, конечно, уснула.

Проснулась она, от того, что мальчик гладил ее по лицу. Он не лез ей под подол, не хватал за грудь, как обычно поступали  клиенты, а гладил нежно, как молодую любовницу.

От него пахло алкоголем и вольным ветром. И поцелуи его были как поцелуи летнего  ветра - горячие, ласковые. Он бережно и неспешно ее раздел. А, справившись со всеми завязками и крючками, прижал к себе и овладел ею с такой душой и усердием, будто бы она была королевой, а от ее удовольствия зависела его жизнь.

Потом мальчик упал рядом и тотчас уснул снова. Только с солнечными лучами хозяйка ночного кабаре смогла рассмотреть "пастушку" как следует.

Мальчик был гораздо моложе, чем казался в полумраке зала и в сумраке ее шелковых простыней. Длинный, худой, белокожий. С веснушками и курносым носом, который он забавно морщил во сне.

Она испугалась. Сколько ему лет? Семнадцать, восемнадцать? Трудно было представить, что такой безусый юноша наделал бурю в столице, и сумел доставить ей давно забытое ощущение искренней нежности. 

Она погладила его по белой груди, бархатной коже, на которой успела вырасти только первая дорожка жёстких волос, бегущих от пупка под одеяло.

Он издал звук, похожий на звук рояля, если кто пьяный ударял по корпусу кружкой. Потом потянулся. Тело вытянулось в струну, мышцы вздулись на миг, губы дрогнули, глаза раскрылись, округлились.

Кареглазый мальчик резко сел, прикрывая пах простыней. Он смотрел на нее так, что она сразу поняла - он ничегошеньки не помнит. 

Впрочем, ему хватило пару вздохов, чтобы сонное, растерянное выражение лица стало задорным.

Он скользнул взглядом по ее плечам и уперся в ложбинку между больших грудей, поднял брови и улыбнулся довольно, даже ехидно.

- Приве-е-ет!

- Доброе утро, красавчик!

- А я точно проснулся? 

- Тебе виднее, - она подала ему воды. Он выпил кувшин до дна, тряхнул волосами, как кудлатый пес и тут спохватился:

- Лютня! Где моя лютня?! 

- Здесь! Ишь, испугался. Пугался бы лучше королевской тюрьмы. Попадись лютня гвардейцам на глаза, тебя бы нашли. А так, нет лютни - нет музыканта. 

- Разве вчера была облава? 

- Не помнишь? Не мудрено. Напился ты изрядно. 

- Не больше обычного. - ухмыльнулся мальчик. - Спасибо что приютила меня в своей кровати.

- Ты был ласков. Так что я не в накладе. 

- Ого! Я уже успел? - Он задумался, безрезультатно силясь вспомнить ночь. Потом хмыкнул, весело пожал плечами. - Обычно во сне я ласков только наполовину. Но зато поутру на все сто. - Он призывно провел рукой по ее плечу, потом по губам. Откинул с ее богатого тела покрывало и потянул женщину на себя. 

- Сколько тебе лет, пастушка? - осторожно спросила она. 

- Пятнадцать, - с вызовом улыбнулся мальчик. - Это что-то меняет?

...

"Я к ней в постель не лез. - пробираясь по городу, обходя всех полицаев и встречных людей в форме, объяснял своей совести Эрик. - Она сама меня на нее уложила. Не мог же я уйти, не расплатившись. Джентльмен я или наплевано?"

"Ты вчера снова накидался, - возражала безжалостная совесть, - как свинья! И ты совсем не был против. Твои девяносто килограммов ни одной, даже крупной женщине, против твоей воли на кровать не уложить. И ночью сам к ней полез. Захотел попробовать опытную, зрелую. Захотел удивить ее своим обаянием, проверить свой дар в высшем эшелоне жриц любви. Сознайся. Большой роскошный зад, пышная грудь, мягкий живот, запах розовой воды и эти кудрявые складочки между ног. Твоему члену непременно надо было там побывать. И ты еще к ней вернешься. Повторение - мать учения... Просто себе не ври. Скажи как есть. "