Рес-публика и олигархия
Автор: Итта Элиман(немного политикой разродилась книга)
Глаза провокатора улыбались. Он отсалютовал Эмилю рюмкой и выпил. Рот его ненадолго скривился от выпитого и вытянулся в торжествующую ухмылку человека, уверенного в своей правоте.
— Ведь «республика» — это только слово, и что оно точно значило в прежние времена, выяснить невозможно, — сказал он Эмилю, будто продолжая давно уже начавшийся, заочный спор. — «Дело народное»? Да в масштабе государства любое сколько-нибудь ладно поставленное дело — по определению народное. Даже если какие-то отдельные операции выполняются не за награду, а под угрозой побоев, но все-таки выполняются — значит, те, кто их выполняет, ощущают себя частью этой общности. И хоть ты тресни, оно все-таки народное, даже если на троне сидит уже двадцатая кряду династия королей.
Розентуль сделал паузу, ожидая контраргументы. Тут же чиркнуло кресало желчного Гарта и тот раскурил давно набитую трубку. Контраргументов не послышалось, и Розентуль продолжил.
— С другой стороны, по некоторым свидетельствам, бывало в древности и такое: государство называется республикой, у нее есть якобы собрание народных представителей и выборные посты. Но все это профанация. Балаганная занавеска. На самом деле на посту главного постоянно сидит один жестокий и хитрый проходимец, а места «народных представителей» занимают его друзья и клиенты, внося за это удовольствие внушительные суммы ему в карман. А народ, тот самый народ, чье это дело, согласно слову «республика», находится в нищете и бесправии невообразимого масштаба. Выборы фальсифицируются из года в год, а недовольные внезапно умирают, убитые на улице бандитами, их жены подвергаются изнасилованиям, дети — травле в школах, а у их родственников сгорают дома или отбираются мастерские за внезапно найденные долги. И вот тут слова «республика» явно недостаточно для описания реальности, тут необходимо слово «олигархия». «О-ли-гар-хи-я», хехехе...
— Вы блестяще умеете заговаривать зубы, в этом я убедился на ваших сходках. Но меня интересуют факты. — поджав губы, выдавил Эмиль.
Товарищ Розентуль радостно рассмеялся.
— Факты, дружок? Ну так бы сразу и сказал! Ну, вот книжек я вам привез, помнишь? Ты еще малой был. Давненько, да, годы идут... Все эти книжки — для вас с братом, чтоб вы читали. Ну, так и кого из вас отвезли после этого в Арочку? Тебя? Или, может, твоего братишку, сквернослова и драчуна?
— Но.... — начал было Эмиль окончательно упавшим голосом, злясь на себя за всю глупость этой ситуации. Тем более, что в Арочке они побывали оба как раз за Пранда. Но к политике это отношения имело мало.
— Ах да, Рочер и Херм, — вспомнил Розентуль. — Тут уже чистая социология, не обессудь. Один из них проявил себя просто дураком и устроил у себя в общежитии публичные чтения полученной от меня литературы. А другой, к сожалению, проявил себя подлецом, и донес об этом декану. В итоге дурака мы просто отчислили, чтобы поучить. А подлеца пришлось брать на принцип. В любом случае, мы кое-что теперь знаем о них обоих. И стоило нам эта информация сущие копейки. Немного бумаги и несколько капель типографской краски. Ни одно серьезное дело не пострадало. Понимаешь? Это и есть социология. Узнавать о людях то, что они и сами о себе ни сном ни духом.
Больше Эмиль не мог вымолвить ни слова. Сидел, как прибитый к скамье и молчал.
Товарищ Розентуль заглянул в свою рюмку, обнаружил ее пустой и повел глазами в поисках бутыли. Та оказалась на противоположном краю стола, в руках Скалы Ретви. Скала привстал, почтительно перегнулся через стол и наполнил рюмку Розентуля: «Пожалуйте, господин профессор».
Розентуль встал, и уже с полной рюмкой подошел к совершенно раздавленному Эмилю, склонил к нему хитрое лицо и заговорил громким шепотом:
— И о тебе мы кое-что теперь знаем, юноша. На тот случай, если я не вернусь с этой войны, мною уже даны распоряжения присмотреть за тобой, подбросить тебе книжек, если будет скучно. Не переживай, все наладится. Тебя не оставят без подмоги. Ты смел, и ты нам подходишь. Хехе...
Его жадные губы ворочались чуть ли не возле самых Эмилевых глаз, прихлебывали из рюмки, и выдыхали зловонный дух перегара.
За этой неприятной картинкой нечто невидимое и в то же время могущественное сказало Эмилю неслышимо, но четко, без всякой розентулевой вкрадчивости, и вообще без всякой эмоции, а потому жутко:
«Мы тебя создали. Ты будешь нашим оружием в этом мире. Прими!»
Эмиль судорожно сглотнул, отшатнулся и едва не упал со скамейки. Но избавиться от внезапного наваждения не получилось.
Словно вдалеке, отдельно от него, от Эмиля, четверо дедов за столом поднимали бокал за молодого Травинского, за его честное, как у юного кьяка, сердце.
Но все это происходило не рядом с ним, а за пеленой, прозрачной, но крепкой и непреодолимой.
Что это было? Кто это сказал? Кто такие «мы»? Что это все значит?
Новое понимание вещей будто само подключилось к его уму и давало всему четкую, безапелляционную оценку. Он видел эти четыре костяные системы, обложенные дряхлой, уставшей плотью, словно подушками, для удобства. У Ретви явно были проблемы с сердцем, у Гарта в печени зрело нечто, что он не сможет переварить. Феодор... Дед... совершенно потерялся и вознамерился покончить со всем этим. И только на Розентуля Эмиль не захотел посмотреть новым взглядом. Не захотел, не мог, не посмел. Что-то было с этим Розентулем явно не так... и уж конечно, не какое-то дешевое провокаторство, нет, тут были вещи самого серьезного порядка. Нерешаемые с наскока.
— Ну, молодой, где ты там?! Язык проглотил? — воскликнул Розентуль, развязно маша рюмкой и глядя издевательски-насмешливо прямо в глаза Эмилю. — Давай еще по одной!!
— Прошу меня извинить! — выдавил Эмиль, не вложив в слова ни капли искренности.
Он кивнул деду, вышел из-за стола и направился к дому.