Трава

И впору посмеяться над собой —

да не смешно.

Но, впрочем, и не грустно.

Как слизень, обожающий капусту,

жрёт в ней ходы, так и любое чувство

в итоге одаряет пустотой.

И что с того?

Не самый страшный страх

тому, кто пуст едва ли не с рожденья

и заслонён от света полутенью.

Бамбук живёт, упрямое растенье,

и ты сквозь слёзы, человечий прах,

тянись неперебитой серединой,

любой ценой держи лицо и спину

над почвой, перекормленной дерьмом,

поскольку смысл — в движении самом,

а всё, что свыше — поводы к причине

расти над неприкаянным письмом.

... А там, где свет, всё то же, как везде:

то снег, то дождь, то маетно, то сыро,

и солнце на проржавленном гвозде

подвешено как раз по центру мира —

вот и крутись совместно с твердью той,

что в плен взята голодной чернотой,

по эллипсу — разношенному кругу,

на самом распоследнем рубеже

клонясь не к богу, так хотя бы к югу,

и помни, что не вырваться уже.

Хотя...

Увидим, так ли я права.

Шуми, шуми, словесная трава.