Морриганский меч, арфа и первый поцелуй

Большой финальный эпизод второй части. Он неделим, и вымучал меня полностью. Поэтому буду очень благодарна друзьям за комментарии и мысли.️

***

— Я то же самое сказал Ричке. И то же говорю тебе! Девочкам на войне не место. - Эрик мрачно, но энергично уплетал вторую тарелку супа. - Кстати, супчик отличный, хотя горох ты явно не доварила.

 Эрик злился. Спорить с Иттой оказалось сложнее, чем с Ричкой. Итта сыпала аргументами. Но он твердо решил стоять на своем. Если с Иттой что-то случится, он себе не простит. И Эмиль его не простит.

— Я не Ричка. — вспыхнула Итта. — Ты же понимаешь!

— А чем тебе не угодила Ричка? Она — медсестра. Пользы от нее на войне...

— Эрик!

— Слушать ничего не желаю! Заладила! Просто помоги мне найти тайник.

— Поклянешся взять меня с собой, тогда, возможно...

— Ну ты и стерва!

— Я не стерва! Ты что, Эрик Травинский, не понимаешь? Ты предлагаешь мне сидеть тут одной, не зная вашу судьбу? Плакать и молиться? Дрожать от страха одной, в огромном доме? Ты бы согласился на такое ужасное бездействие?

— Я мужчина. Ты женщина. Все просто.

— Женщины берегут стариков и детей. У меня нет детей. Я свободна.

— Да они же сожрут тебя! Дурочка! Серные ведьмы сожрут твою прекрасную плоть и выпьют древнюю кровь до капли. А потом закусят морковкой! И, как знать, может твоя волшебная кровь действительно добавит им выносливости?

— Ты идиот?! — Итта с трудом держала себя в руках. — Это же дремучие суеверия!

— Просто найди мне меч, темная дева! Найди! Мне! Меч!

— Ведьмы с две тебе, а не меч!

Итта швырнула тарелку в раковину и вышла из кухни.

Гнев, обида, ужас при мысли снова остаться одной вытеснили все чувства из ее измученной души. Поэтому, когда она почуяла гостей во дворе, было уже поздно. Входная дверь уже открывалась.

— Давай-давай! Двигай! Герой! — В дом вошли двое гвардейцев в форме, с мечами и кинжалами на поясах. Они не особо вежливо подталкивали в спину... Эмиля.

— Привет... — увидев Итту, Эмиль замер на пороге. Радость, на миг вспыхнувшая в его душе, сменилась напряженным сомнением. Его внимательный взгляд приметил все. Ее раскрасневшиеся щеки, босые ноги и одежду Эрика, его рубашку и его старые подштанники на ней.

— Эмиль...

Итта не посмела ни вскрикнуть, ни разрыдаться, ни броситься возлюбленному на шею. Она застыла посередине комнаты.

Эмиль был другой.

От него шло тяжелое чувство, точно он пережил что-то такое, чем ни с кем не хотел делиться. На его поясе висел большой меч в ножнах с угловатыми, злыми узорами. Из-за спины выглядывала дуга арбалета, а ботинки были такие грязные, словно он прошел пешком пол-королевства.

Гвардейцы, точно конвой застывшие по обе стороны от Эмиля, тоже не прибавили ей решимости. К тому же из кухни уже примчался Эрик.

— Эм! Да ну елки! Братишка! Что это за цирк с конями? А мы решили, ты на войну ушел. Здорово, ребята! — Эрик кивнул конвоирам, точно старым приятелям, обнял стоявшего истуканом брата, обхлопал его по плечам. — А где дед?

— На войне. — Эмиль поджал губы и посмотрел в сторону.

— Ты сказал, в доме никого нет. — обратился к Эмилю один из конвоиров.

— Никого из взрослых, товарищ начальник, — весело ответил за брата Эрик. — Сплошная золотая молодежь.

— Тогда указ короля Кавена относится именно к тебе, клоун, — раздраженно произнес гвардеец.

— Кавена? Ха! Старина Кавен! Он еще успевает указы раздавать? — хохотнул Эрик.

— Умолкни! И так вон, расписанный, как чайный сервиз, — второй конвоир зыркнул на синяки Эрика, полез в карман мундира и выудил смятую, в пять раз сложенную бумажку. — Приказ под красной печатью.

— Я его уже три раза слышал, — мрачно выдавил Эмиль.

— Вот и в четвертый послушаешь. Эти тоже Туоновские? — гвардеец обвел глазами Итту и Эрика. — Вы Туоновские?

— Да, — поспешила ответить Итта, пока Эрик не ляпнул ещё чего веселого.

— Значит мы удачно зашли. Заодно внесем ваши имена в списки тех, до сведения которых донесено повеление его величества. Разуйте уши и слушайте. Всем студентам Туона королевским указом предписано немедленно эвакуироваться в университетский городок. Туон отходит под защиту внутренних сил и будет на все военное время считаться закрытым объектом. Ясно вам? Или перевести?

— Да он совсем охренел, — выдавил Эрик.

— Я переведу, — угрюмо вставил второй гвардеец. — А то, гляжу, с понималкой у них слабовато. Итак, детишки. Завтра утром мы посадим вас в повозку и отправим в Туон. И вы будете там сидеть тише воды ниже травы. Там за вами присмотрят. Строго. Никто не покидает пределы университета, никто не лезет на войну, никто не отвлекает взрослых и не создает гвардейцам дополнительный геморрой. За ослушание — тюрьма. Ради вашего же блага, разумеется. Морриганские ведьмы — это вам не в лапту играть. Кивните, если ясно!

— Ясно, — кивнула за всех Итта.

— А если ясно, тогда собирайтесь. Утром мы вас заберем. Мы тут, в трактире, неподалеку, так и знайте.

Конвоиры оглядели троицу, хмыкнули, издевательски отсалютовали Эмилю и исчезли за дверями.

— Нормально так... — протянул Эрик. — Кавен там совсем умом тронулся. Откуда у тебя такой меч, Эм? Это же... Морриганский меч!

Эмиль не ответил.

Он скинул на пол рюкзак, снял с плеча арбалет и пристроил его в угол, потом отстегнул ремень и поставил меч рядом с арбалетом. Разулся, сунул ботинки на полку для обуви и, не глядя ни на кого, прошел на кухню, где принялся греметь умывальником. Итта наблюдала за ним, за его отстраненным, напряженным видом, и чувствовала, как холодеют ее руки.

Она посмотрела на Эрика, тот скорчил рожу, мол, важный человек пришел, все дела.

Итта жестом попросила Эрика не мешать, а сама прошла на кухню, туда, где согнулся над умывальником ее Эмиль.

Вот он. Живой. Тот Эмиль, который прибежал к ней из морока Талигана, тот, который подарил ей компас, тот Эмиль, к которому она четыре дня пробиралась дремучими лесами, пряталась от людей, потому что была нагая и грязная, дрожала ночами от страха в стогах далеких лугов. Она думала о нем каждый день, каждую минуту. Она мысленно держала его за руку, когда иттииты заперли ее, связанную, в крытой повозке с этим мерзким Китом, и когда она молилась, чтобы не произошло ничего дурного. Только мысли о нем помогли ей решиться на побег.

— Сядь поешь... — с трудом выдавила она.

Эмиль сел к столу. Итта налила ему полную тарелку горохового супа. Руки ее дрожали, потому что она слышала его глубоко и надежно спрятанный гнев.

Она поставила перед ним тарелку. Подала ложку.

— Спасибо.

Он принялся есть, опустив глаза, но при этом пристально смотря на нее всем своим существом. Как тогда, когда она впервые пришла к близнецам в гости и принесла лютню. Тогда он так же стоял, опустив ресницы, не глядя на нее, но чувствуя ее всем собой.

Она слышала его чувства и не знала, как поступить. Оправдываться? Молчать? Подождать лучшего момента? Надо было что-то сказать. Но все слова, которые приходили ей на ум были неподходящими, глупыми, неуместными.

Она могла бы сказать: Я попала в переплет. С трудом из него выбралась. Я шла по лесу четыре дня. Шла к тебе. Я надела одежду Эрика, потому, что своей у меня больше нет. Я переночевала у вас в комнате. На твоей кровати. Потому что только твой запах дал мне чувство защиты. Эрик приехал сегодня утром. Он очень мне дорог, но между нами ничего нет.

Она могла бы это сказать. Но Эмиль выглядел таким чужим и таким закрытым, что слова оправдания никак не рождались. Она подумала, что правильнее будет спросить о нем. О том, где он был, и что с ним произошло.

— Что с тобой случилось? — тихо произнесла она.

Он поднял лицо так резко, словно она выдернула его из глубоких размышлений. В его взгляде было столько любви, обиды и потрясения... столько всего сразу.

— Я убил ведьму. — Голос его был спокойным и ровным, но душа словно свернулась в ничто, забралась в прочную скорлупу, в непроницаемый панцирь.

Итта потрясенно опустилась на стул.

— Да ну! — влетел на кухню Эрик. — Что? Серьезно?

Эмиль на миг перевел взгляд на Эрика и снова уставился в почти пустую тарелку.

Итта поднялась, зачерпнула из кастрюли и подлила Эмилю добавки. Руки ее больше не дрожали, они стали тяжелыми, словно камень.

— Во даешь! — восхитился Эрик. — Ну и как? Какая она? Страшная?

Эмиль сухо кивнул Итте в знак благодарности и глухим, полным боли голосом ответил Эрику:

— Она красавица, Эр. Я таких даже на картинках не видел...

— Это ее меч? — осторожно спросила Итта.

— Да, — сдержанно кивнул Эмиль.

Наступила тишина. Давящая, неловкая. Было ясно, что подробностей от Эмиля не дождешься.

— Надо выпить! — резонно решил Эрик.

Он поднялся и направился в гостиную, где отодвинул сложенный ковер и вскрыл крышку подпола.

— Тут у деда бутылка заныкана, о которой он забыл, — крикнул он.

Эмиль отложил ложку, встал и вышел в гостиную.

— Тут у деда много чего заныкано, — сообщил он, наблюдая за братом. — Подавай-ка мне все банки.

— Все-то зачем? — не понял Эрик. — Огурчиков вполне достаточно.

— Подавай, говорю...

Эрик принялся подавать банки. А когда достал все до единой, то Эмиль вручил брату нож.

— Видишь щель на дне? Подцепи.

Эрик послушно подцепил, отодвинул крышку второго дна, выпрямился и, не отрывая взгляда от того, что увидел, медленно произнес:

— Чтоб меня ведьмы драли! Это то, что я думаю, братишка?

— Истинно так, — кивнул Эмиль. — Остатки дедушкиного арсенала. И мы все заберем с собой, в Туон.

— Да брось! — фыркнул Эрик. — Ты что, всерьез собрался валить в Туон, как паинька?

— Да.

— А эти? — Эрик кивнул на входную дверь, имея в виду конвой. — Не обделаются, если мы погрузим в повозку столько опасных игрушек?

— Мы завернем все в одеяла, запакуем, так, будто бы это арфа. По форме. Все одно они арфу особо не видели никогда.

— Арфу?

— Да. Я все продумал. У меня было время. Правда я не знал, что вы здесь. Но так даже лучше. Много лучше. Мы музыканты. Я флейтист, ты лютнист. А Итта... будет арфисткой. Рискнем! Это пока они такие смелые. Но если ведьмы дойдут до Туона.

— Это вряд ли.

— Я говорю «если».

Эрик вытащил свертки из тайника и любовно развернул мешковину. Итта увидела мечи. Их было девять. Длинные и короткие, изогнутые и прямые, с гардами в виде изящных виньеток, и совсем скупыми. Все они были спеленаны вместе, наподобие букета.

— У меня встречный план. — Эрик с мечей глаз не сводил. — Берем это сокровище. И погнали! На фронт. Разделаем ведьмочек под орехи...

— Нет, — покачал головой Эмиль. — Пока нет. Сначала нужно научиться фехтовать, как следует. Тогда от нас будет хоть какая-то польза. Если сейчас сбежать на фронт, нас просто сразу убьют и толку будет немного.

— Ты же убил ведьму! — непонимающе возразил Эрик. — Убил ты. Убьем и мы!

— Из арбалета, — пояснил Эмиль. — Но сначала она убила парня, который стоял на голубятне рядом со мной. Прямым попаданием стрелы в глаз. Мне просто повезло, Эр. Просто повезло. А я не из тех, кому везет дважды. Мы поедем в Туон. Хотя бы ради... — Эмиль кинул быстрый взгляд на Итту и не договорил.

Эрик слушал брата в полуха. Прекрасные мечи заняли все его воображение. Наконец он выбрал себе самый длинный, ровный, с простой, чуть загнутый на концах гардой, взвесил его в руке, а потом ловко взмахнул, и тут же снес с каминной полки несчастную статуэтку длинноносого животного. Та бахнулась об пол и раскололась на множество осколков.

— Легенда об избегающем боя мастере меча... — раздосадованно произнес Эрик. — Это про меня!

— Не переживай. Это только вопрос времени, — уверенно ответил Эмиль.

Эрик остался очень недоволен решением брата, но больше спорить не стал. Итта чуяла, что Эмиль удивительным образом внушал Эрику новое, совершенно особенное уважение.

Совсем стемнело, Эмиль зажег пару керосиновых ламп и близнецы начали колдовать над мечами. Оборачивать каждый по отдельности в мешковину, укладывать веером, закрепляя конструкцию металлической проволокой.

Итта молча помогла укутать в старое одеяло предназначенный ей по легенде музыкальный инструмент.

— Тяжеловато для арфы. — Эрик попробовал приподнять кривобокую конструкцию.

— Ничего, погрузим вдвоем.

Морриганский меч Эмиль в открытую оставил себе, точно у него было на это неоспоримое право.

Он не спросил ни Итту, ни Эрика о том, как они оказались вдвоем в Доме С Золотым Флюгером. Итта понимала, что его больное самолюбие все решило за них, и от этого было так страшно, что она не могла даже помыслить начать разговор самой.

Когда глубокой ночью сборы были закончены, Эмиль запер входную дверь и сухо произнес:

— Я спать. Очень устал.

— Можно я лягу у дедушки? — Итта буквально по звуку выдавила эту фразу.

— Наш дом — твой дом, — не глядя на нее, ответил Эмиль и стал подниматься наверх, снимая на ходу рубашку.

У Эрика, который удивленно наблюдал за Эмилем и Иттой, брови на лоб поползли. Он только теперь сообразил, в чем причина отстраненного вида Эмиля.

— Вот придурок! — покачал головой Эрик. — Просто идиот!

Он ухмыльнулся, тронул подбородок чуть не плачущей девушки и стал подниматься вслед за Эмилем:

— Спи спокойно, темная дева. Я ему все объясню сам.

И Итта пошла в комнату дедушки. Легла в его кровать, под толстое тяжелое одеяло. Ей казалось, что она сразу уснет, так она измучилась и устала, но сон не шел. Она все думала, как и что надо было сказать Эмилю. И что она скажет ему завтра, по дороге в Туон.

Она слышала голоса ребят наверху, они спорили. Спор, как пламя коптилки то гас, то разгорался вновь. Слов было не разобрать. Когда все утихло, Итта стала думать о войне и о прекрасной, убитой Эмилем ведьме. Она все крутилась и крутилась в кровати. А потом заскрипела лестница. Кто-то спустился, прошел на кухню и стал греметь ковшиком. Эмиль.

Повинуясь внезапному порыву, резкой, острой необходимости успокоить его и успокоиться самой, дотронуться до него, узнать его чувства, она выбралась из-под одеяла и пошла к нему.

Он стоял голый по пояс, уперев руки в подоконник и вглядываясь в окно. Его освещала только луна.

— Почему ты не спишь? — Итта подошла, встала рядом и накрыла его руку своей ладонью.

— Я на линии фронта случайно оказался... — хрипло произнес Эмиль.

Он помолчал, глядя в окно, чувствуя тепло иттиной руки. 

— Я ехал к тебе. Я очень скучал... И очень волновался...

— Восемьдесят семь верст? — Итта нежно сжала его длинные пальцы.

— Восемьдесят семь верст. — кивнул он и повернулся к ней.

Итта обвила его спину руками, он прижал ладонью ее голову к своей тощей груди, запустил в ее волосы пальцы. 

— Только я не успел...

— Ты успел, — прошептала Итта.

Он дотронулся подбородком до ее макушки. И она почувствовала, что он улыбается.

Она слушала, как стучит его сердце. И как его душа успокаивается, и в нем распускается такая бесконечная, безмерная нежность, которая, как могучая волна, подгребает под себя все. И робость, и страх, и ревность, и тяжелое от убийства сердце, и прочие сомнения и тревоги. Нежность росла и росла. Эмиль стоял в этом облаке и не знал, что делать.

Тогда Итта отняла щеку от его груди и подняла глаза. Тени от надбровных дуг, носа и губ причудливым узором лежали на его прекрасном усталом лице. Она протянула руку, обвила Эмиля за шею.

Он сглотнул, втянул носом воздух, а потом склонился. Губы его коснулось ее губ так осторожно, так трепетно, как истинно верующие касаются губами своих святынь. Руки и ноги Итты вмиг стали слабыми. Могучая эмоция, умноженная древним даром на мгновение поместила Итту в междумирье. Туда, где останавливается время, сохраняя для памяти ныне живущих и грядущих поколений моменты сильнейших впечатлений, дарованных жизнью. И там, в этом междумирье, Итта поцеловала Эмиля в ответ. Она поцеловала его чуть смелее, но не слишком. Потому что женская природа всегда берет на себя любовь, но при этом старается не уязвить гордость мужчины.

Она слышала все то страшное смущение и всю ту невысказанную, невыраженную нежность, что он удерживал в себе невероятным, напрасным, но зачем-то нужным ему усилием воли. Пусть. Она не станет его торопить. Не станет. Когда-нибудь все, что он прячет обязательно осмелеет и выплеснется в избытке. Когда он будет готов...

Эмиль прятал многое. Но Итте не дано было чувствовать то, что только могло, но еще не появилось в чувствах других существ...