Курсы литературного мастерства Исаака Вайнберга

Когда вам говорят, что курсы Исаака это фуфло и отжим денег - не верьте. Как только я перевел ему тридцать пять тысяч рублей,  так тут же наложил годный коммерчески успешный постапок, отрывок из которого привожу ниже. (заметьте! успех пришел ко мне  еще до начала курсов, перенесенных на 2022 год)

Бабушка говорит:

- Конкурс Деда Мороза! Если выиграешь, куплю динозавра.

Все это ерунда, конечно, потому что на самом деле она говорит:

- Есть маза поднять сто тонн денег у одного доброго шмукля. И пару килограммов атома. Хотя он никому напсих не нужен. Приподнимемся, куплю ту херню. Будет тебе грев на Новый год.

Херня – это плюшевый динозавр. Смешной и теплый. С красной пастью и страшными тканевыми зубами. Я смотрю, как бабушка возится с отопителем. Подкидывает щепоть атома, шурует в горячем жерле кочергой. Синий свет плавает в морщинах, на лице усталость.

Топливо, в самом деле, никому не нужно его и так завались в отвалах Комбината. Берешь лопату, сгребаешь снег и вот он – атом. Хоть копай его, хоть горстью набирай по карманам. Обычно мы насыпаем пару ведер и волочем домой по обледенелой, вытоптанной дороге. Так же как все жители Поселка. Темные тени в серой хмари дня бредущие рядом. 

 Говорят, за облаками есть Солнце, но я его никогда не видел. Его никто никогда не видел, кроме бабушки. Хотя и она привирает – говорит, оно было синим. Все знают, что оно зеленое. 

– Едешь утром, – решает бабушка, – тут до Питера шесть часов.

Я согласно киваю. Шесть часов в мерзлом вагоне — это лучше, чем стоять с ней на рынке. И еще я хочу динозавра. 

***

– Кто на конкурс? Мальчик, ты на конкурс Деда Мороза?

– Я.

– Лана! Запиши, номер четырнадцать. Как тебя зовут?

– Ваня, – обманываю я, бабушка строго наказала не говорить имя незнакомым. На самом деле меня зовут Магомед. А отчество у меня Исаакович. Бабушка утверждает – отец у меня был потомственным долбоебом. 

– Твоя очередь, после той девочки. Понятно? Пойди, познакомься.

Я соглашаюсь. И отхожу в сторону, знакомиться с девочкой у меня нет никакого желания. Тем более, что та недобро меня оглядывает и заявляет, что, если я выиграю, ее друг меня отпиздит. А потом она меня отпиздит. Всеми тремя ногами. Ноги у нее мощные,  говорит – занималась балетом и была снайпером в крайнюю войну. Так и говорит – крайнюю. Три ноги – для устойчивости. Я ей не верю, хотя она старательно прищуривает один глаз. А потом спрашивает, как меня зовут. 

– Ваня, – отвечаю я. 

– Хуяня, – говорит она и исчезает в толпе, ловко перебирая конечностями. Я не обижаюсь, сто тонн денег стоят любых неудобств. На сто тонн можно протянуть еще три месяца. А потом уехать в Европу насовсем. Поездом до большой воронки, затем долго плыть на пароме и вот она Европа, три дня пешком. Совсем недалеко. Только придется запастись протеиновыми полосками. Их можно выменять у военных на стеклышки. Сгоняем с бабушкой в тундру на пару недель. Там, в секретном месте можно наковырять с полведра. Координаты я помню наизусть. Бабушка говорит, что туда пришелся удар спутника. Накрыл разом военную базу. Разнес все вдребезги.  

Около елки уже начинается конкурс. Толстый мальчик-латыш забирается на табуретку, и под строгим взглядом жюри читает стишок:

Кярве сярве рей!

Ярве ярве, гей!

Шпротве ногте бей!

Ему вяло хлопают. Никто не понимает по-латышски. Пунцовый, он неловко слезает с табуретки и получает от Деда Мороза двести грамм кока-колы. Стишок совсем чепуховый – единственно чего он заслуживает – хорошего леща. Дед Мороз это понимает, в его глазах горит тоска, а на запястье переливаются неземным светом настоящие «Бреге» пятьдесят четвертого калибра.  

«Если все конкурсанты будут как этот, победить – раз плюнуть», – размышляю я. 

«Динозавр!» – подсказывает сознание.

На табуретке оказывается зеленый мальчик. Он поправляет жабо, а потом объявляет:

Трубореактивный двигатель в хвосте!

– Что? – кисло интересуется тетушка- ведущая.

– Вирши, – поясняет зеленый мальчик и косит одним глазом на Деда Мороза, прячущего лицо в ладонях, а другим глазом на толпу. – Такая шняга, где пишется набело и сразу, но неизвестно зачем, по приколу, наверное, а уж опосля "Это фиаско, братан" здесь- фигачьте на рубку бабосиков свои кревайсы в поле откровений «Как йа поибалси и просралси в первый рас» на стендаповом поприще.

– Не надо, – твердо произносит Дед Мороз из укрытия. – Ты уже третий раз на конкурсе и каждый раз с одним и тем же. Зачем ты приезжал ко мне в парадное? 

– Дайте атом, – плачущим голосом требует зеленый мальчик. – Я спою песенку Мамонтенка!

– Дайте атом! – просит он, пока его стаскивают с табуретки. Атома ему никто не дает. Он грустно затихает рядом со мной. Я спрашиваю его, зачем ему этот фуфловый атом. В ответ он всхлипывает и интересуется, как меня зовут.

– Ваня, – говорю я.

А он говорит, что его зовут Прцыкль и он с Альдебарана. Если он и сегодня не улетит, то мама его прибьет, так как он всего лишь просился погулять пару световых часов. И атом вовсе не фуфло, атом вовсе и топливо для его корабля. Я пытаюсь возразить, что этого атома у нас в поселке жопой ешь, но меня прерывают. 

Потому что к табуретке выносят нового участника – говорящую голову. 

–Мрааааась! Мраааась! Сеееерить! – вопит голова. – Упрууууго!

– Гениально! – шепчутся тетки в толпе конкурсантов – Великолепно! У этого мальчика трагедия, знаете?

– Какая?

– Живет в Воронеже.

– Боже! Такой талантливый и такая беда!

Голове вручают подарок – маленькую тележечку, она объезжает толпу, отдавливая ноги. Мотается по залу собирая на колеса серпантин, а за ней бегает друг – мальчик -гусь. Когда тележка останавливается он закидывает свою голову назад и страшно гогочет, вот так:

– Га-га-га!

– Как тебя зовут? – спрашивает у меня голова.

– Ваня, – отвечаю я, на что она вопит на меня:

- Мраааась! Гоооовно! 

Я немного пугаюсь, а когда он отъезжает, осторожно плюю ему на макушку. 

Следом на табурет забирается мальчик с фальшивыми усиками, которого выдает вываливающаяся из шортиков лишняя нога. 

– Володимир! – нарочитым басом представляется он и, на удивление хорошо, исполняет:

Джё ле такси,

И ва па парту 

И марш па о сода…

Все замирают. Разговоры глохнут в чистом красивом голосе. Пока она поет, я судорожно пересматриваю наши с бабулей заготовки, состоящие из:  «здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты…»

Шевелю мозгой, как учила бабуля. Когда девочка закончит петь будет уже поздно. Сто тонн денег вертятся перед глазами.

Жиган - всегда действует по обстановке, – говорит бабушка. Я ее понимаю и двигаюсь через молчащую толпу, толкаюсь локтями, отдавливаю ноги, топчу серпантин и упаковки из-под консервированных синтетических мандаринов. Время гонит меня к плюшевому динозавру. Сердце в висках отсчитывает секунды.

***

 – Эй! Мамонтенок! – придушено зову я. Зеленый мальчик вздрагивает. Снег засыпает его, засыпает город, засыпает смутно угадывающийся купол Исаакия, пробитый боевым лазером.

– Ваня? 

– Ваня, Ваня, – успокаиваю я, – держи.

Кидаю в ноги тяжелый бумажный пакет, светящийся спокойным зеленым цветом. Он мгновенно понимает, что в нем. Суетится, а потом поднимает глаза, на которых кипят слезы и говорит по-питерски:

– Выражаю вам свою глубочайшую благодарность!

– Лети домой уже, – отвечаю я и топаю к вокзалу. В моем кармане греются сто тонн денег.