Ссора

Это было лучшее лето в его жизни. Он умирал от наслаждения молодостью, а заодно от жары и осознания вседозволенности. Чувство это было сладким, как патока. Эрик тек по ней, как по реке времени. Он втекал в харчевни, где можно было выпить, поесть, потешить свое самолюбие виртуозной игрой на лютне, а потом отправлялся дальше - в постель какой-нибудь прекрасной женщины. И опять и снова. День за днем. 

Его узнавали на улицах, ему улыбались девушки и салютовали юноши. Он себе нравился, не забывал, проходя мимо всякого своего отражения, выпрямить плечи и улыбнуться, ухмыльнуться себе, состроить какая-нибудь театральную гримасу. Знай наших.  Даже гвардейцы уже плюнули и стали делать вид, что не замечают длинного лютниста, претензиозно одетого  в концертный жилет на голое тело, пыльные килты и старые дедовы башмаки, почти добела выгоревшие на солнце. 

Начался карнавал. Грандиозный карнавал в честь Дня Летнего Солнцестояния. Восхваление радостям жизни, когда всякий музыкант, всякий колун получал амнистию и мог свободно лицедействовать и заливаться пивом, едва удавалось разжиться монетой. 

Днем и ночью на улицах столицы шло веселье. Гремели гитары, гнусавили дудки и звенели цимбалы. Веселые шальные голоса выкрикивали что-то.

- Отец, давай мажорное, в темпе сердца! – крикнул Эрик шарманщику, и тот готовно завертел ручку шарманки. А Эрик запел.

- Какой сегодня день,

Спросил я у вахтёра

Вахтёр был стар и сед

Сказал что я дурак

Какой же это день?

Ведь это целый месяц!

Какой же это месяц??

Ведь целый год вот так!!!

Пятеро зевак остановились поодаль и подхватили знакомую каждому студенту песенку.

- День святой Насрединэ, - сказал Эрику шарманщик. – Такая же была пастушка, как ты, Пастушка.

- Ноно, - рассмеялся Эрик. – Я не пастушка, я - пастух! Пасу свою удачу!  - Он облокотился на шарманку и обвел широким жестом гуляющих людей, разодетых в диковинные костюмы и маски. 

- А умеешь ли ты научить осла человеческой речи? – не переставая крутить ручку, а потому перекрикивая музыку, спросил шарманщик.

- Легко, - приосанился Эрик. – Любого из тут гуляющих ослов разговорю, пусть только поставит мне пинту.

Пятеро пьяненьких, хорошо одетых молодых людей, слушающих Эрика, дружно расхохотались.

- Да ты студент, артист! – сказал один.  

- Изо всех сил придерживаюсь этого статуса, ребята, - обнажил белые ровные зубы Эрик. - Туон. Второй курс. Музыкальное отделение.

- Я же говорю - наш! – с хохотом бросил парень друзьям, а потом направился  к Эрику. - А мы медники. Из Кивида. Только поступили и празднуем. Да, у тебя, поди, в горле пересохло. Пошли, дружище, поставим тебе пивка!

На четвертой пинте, перепев с новыми друзьями почти все студенческие песни,

Эрик подхватил кружку и приобнял самого веселого из них. Эрик не помнил его имени, но чувствовал в нем родственную душу. Они посмеялись друг другу в лбы. 

- Еще по одной! - выкрикнул один из пятерых, тот, что был одет всех богаче.

- Тогда я играю стоя! -  Эрик встал, тронул струны и пропел высоким чистым баритоном:

- Какая нынче ночь

По счету будет наша?

Спросил я у Марички

И попросил воды.

Нахмурилась Маричка

И молвит: Мой папаша

Приедет в эту ночь

И даст тебе …  хм... люлей!

Весь стол взорвался хохотом и несколько соседних столов тоже. Друзья-студенты счастливо захрюкали, и Эрик почувствовал укол профессиональной гордости. Дурь дурью, но ничего из написанного для души, он этим олухам не споет. Просто не поймут. 

Кто-то рядом с ним громко фыркнул:

- Кхе, кхе. Можно тебя на минутку, Эр?!

Эрик оглянулся на знакомый голос. Перед совершенно мужским, абсолютно неприличным столом, заставленным пустыми кружками, залитым пролитым пивом и засыпанным табаком из неудачно оброненной трубки, стояла Ричка. 

На ней было нарядное зеленое платье с глубоким воротом, распущенные рыжие волосы горели словно корона. 

Новые друзья Эрика заулюлюкали и загоготали появлению красавицы. 

- Ну, теперь тебе не миновать взбучки, - сказало Эрику несколько голосов почти в унисон.

- Кто я таков, чтобы противиться неизбежному? - повысил голос Эрик, глядя на Ричку так, словно она - лишь хороший повод для театральной реплики.  – Достойно ли бегать от неизбежности? Нет, други! Недостойно и низко! Даже просто струсить и сбежать перед её лицом не так позорно, как беречься её и пытаться от неё уклониться, юлить и заметать следы. Неизбежность догонит каждого из нас... - закончил он мрачно и, улыбнувшись с прежним задором, возгласил: 

- Не выпить ли нам за это?!?

Ответом ему были восторженные возгласы всех присутствующих.

 - Садись! - он придвинул Ричке стул.

- Нам надо поговорить, - Ричка и не думала садиться. Она была разгневана точно фурия. Прекрасная рыжая фурия, готовая всех тут стереть в порошок. 

- Но я, ик, сейчас не могу, - беспечно развел руками Эрик. - Я занят. Видишь?

- Ты обещал… - прошипела Ричка. - сегодня погулять со мной. А не с этими. У меня выходной.

- Ах да. Прости. Совсем забыл.

- Забыл? Ах ты забыл! Или может ты забыл потому, что ночевал сегодня в борделе?!

Бам! Эрик враз протрезвел. Он уставился на Ричку и рот его сам собой раскрылся в немом бессилии.

- Да-да. Именно что. Вряд ли же это Эмиль приехал в столицу и посетил ТриОлли. И вряд ли Эмиль вдруг решил поменять флейту на лютню. - Ричка говорила вполголоса, но Эрик был так ошарашен, что не успел почувствовать благодарность за то, что избежал публичного скандала. - Кера тебя видела. Как ты выходил оттуда сегодня утром. 

- Парни! Прошу меня извинить. - Эрик встал и, шатаясь, раскланялся публике.  - Срочные личные дела. Кхе-кхе. Дама требует аудиенции. Я не в силах этому воспротивиться! 

- Скотина… - прошипела Ричка так, что ее услышал только Эрик.

Он зачехлил лютню и вышел на улицу. Жизнь по-прежнему была прекрасна. Благодаря пиву, солнцу и музыке. Мешал только странный, противный, прежде не испытанный, стыд.

Они пошли прочь с Площади Солнца, по аллее Роз, два пунцовых человека, одна - злющая и несчастная, а другой - молча крутящийся, точно вошь на гребешке. 

- Бордель - это, конечно, здорово, Эрик Травинский, - теперь Ричка говорила громко. - Скажи мне только одно - откуда у тебя деньги на шлюх? 

- Пойдем в Сестру Куки, а?  - невпопад предложил Эрик. - Куплю тебе клубничный коктейль... - Сообразив, что "клубничный" в разрезе ситуации звучит пошло и даже с издевкой, Эрик глубоко и тяжело вздохнул и с отчаяньем добавил. - Чего ты начинаешь? Так было хорошо все!

- Все хорошо? Ну еще бы! Сколько тебе вообще нужно? А? Бывший девственник! Сколько тебе нужно раз в день, я спрашиваю!

- Дело не в "раз"... - Эрик грустно бросил взгляд вдаль, а потом, зацепившись им за какую-то юбку, непроизвольно повернул голову вслед проходящей девушке. - Дело в меню. Вот представь. Есть одну и ту же кашу шесть раз в день, или выбирать по прейскуранту то одно, то другое, но трижды. 

- Так я теперь каша! - Ричка аж остановилась от возмущения.

- Да ты что?! - Эрик воздел руки к небу. - Нет, конечно! Ты  - любимое блюдо! - он попытался обнять девушку за талию, но она больно шлепнула его по руке.

-  Ага! Утренняя яичница или вечерний пудинг. Как повезет...

- Ричка. Я сдаюсь. У меня не получается ничего объяснить, - он быстро и тепло обнял ее, чуть-чуть применив силу. -  Я пьян. Я тебя люблю очень. Но я такой, какой есть. 

- Да уж. Ты - Эрик Травинский. - сердито вздохнула Ричка. - Этого у тебя не отнять! 

Его объятия подействовали на нее как смирительная рубашка. Вроде бы хотелось вырываться и биться, лупить его по плечам, но зачем, когда стало так хорошо и спокойно. А если вырваться, то он может и уйти. Насовсем...

- Ну вот видишь, - радуясь, что ему наконец-то удалось найти подходящие слова и, возможно,  эта пытка ревностью кончится, просиял Эрик. -  Какая ты умница! Сама все понимаешь. Пойдем, куплю тебе коктейль. А ты мне пива.

- Хватит тебе пива...

- Тогда грог!

- Ты мог бы хотя бы наврать, что постараешься… - глядя в сторону, сухо произнесла Ричка. - Все парни так делают. 

- Я - не все. Ты же сама сказала: Я - Эрик Травинский. 

Поджав губы,  она придирчиво оглядела его, словно он - ее собственность, которой попользовались другие люди, и теперь она оценивала, хорошо ли за ним присматривали. 

- Ты что, потерял рубашку?

- Не, - беспечно ответил Эрик. - Оставил кое-где. Постирать. 

Ричка стиснула зубы и не разрешила себе заплакать. Его глупая искренность очаровывала ее и разбивала ей сердце. Он такой, какой есть. Да. Сама виновата. Нельзя было в него влюбляться.