Писатели: острые, подострые, хронические, вялотекущие (Текстогон-7)

Ни для кого не секрет, что писательство — это болезнь. (А заодно и лекарство, но это знают не только лишь все). Такая вещь в себе. Ты пишешь, и тебя начинают волновать самые неожиданные вопросы. Ты пишешь еще — и эти вопросы чудесным образом разрешаются. Можно ли жить без всего этого? Безусловно, можно. Но будет ли такая жизнь интересной?

Каждый из нас пишет в своем темпе. У кого-то это вальс, у кого-то — жесткий рэпак, а у кого-то — длинная сонная симфония с полифонией и резонансом.

Как известно, болезни бывают острые и хронические. Могут ощущаться всегда, а могут накатывать приступами, в остальное время пребывая в ремиссии.

Ну а что же писатели?

Это люди, пораженные одним из видов инфоболезни. Это не то же самое, что физическая болезнь, недуг нашей плоти. Но и не то же, что ментальная болезнь, недуг психики. Информация — то, с чем постоянно сталкивается человек, даже если живет в глухой тайге, и никуда ему от нее не деться. В ряде случаев даже полная сенсорная депривация не спасет от писательства. Почему? Да потому что писатели — они воспринимают информацию по-другому. Обычно это — врожденная патология, хотя от нее и возможно излечиться.

Какие же существуют стадии писательства?

Острое писательство — это то самое «ни дня без строчки». Когда человек одержим сюжетом и не может остановиться, пока не изольет его весь наружу — на бумагу или в файлик на компе. Происходит приступ острого писательства как правило из-за «переполнения стека». Данный симптом напрямую связан с нашим способом взаимодействовать с информацией. В первую очередь, как любое уважающее себя устройство, мы работаем на ввод. А некоторые — еще и на вывод. Для того чтобы произошел вывод, нужна внутренняя активация полученных данных. Они перерабатываются, а затем «опыляются», принимая другую форму. И когда эта форма заполняет всё внутреннее хранилище, становится сингулярностью, вещью в себе — тогда информация рвется наружу. Острое писательство присуще коммерческим экземплярам, зарабатывающим своим недугом на жизнь. Они выдают инфопродукт с огромной скоростью, таким образом удовлетворяя потребность другого недуга — инфоголизма — присущего постоянным читателям. Острое писательство известно высокой плодовитостью, но, как и любая болезнь, быстро выжигает пациента. И тогда затрагивается не только информсистема, но также плоть и дух. Прогноз неблагоприятный. Либо для самого писателя, либо для его творений.

Подострое писательство — менее травматично, чем острое, но обладает теми же чертами. Писатель данной стадии выкладывает новые главы не ежедневно, а один-два раза в неделю, и так же часто прикладывается к перу. В остальном же он способен жить нормальной человеческой жизнью и не чувствовать дискомфорта от своего недуга. Однако в дни обострений возможны казусы, выдающие нечеловеческую природу писателя. И тогда его недуг может перейти либо в острую форму, либо принять стойкую ремиссию. Если такой писатель зарабатывает своим недугом на жизнь, то обычно меньше, чем «острый» писатель, и такое творчество ориентировано скорее на лонгселлеры, чем на литературное бистро.

Вялотекущее писательство — характерно для тех, кто твердо называет писательство хобби. Вялотекущий писатель может создавать ма-ахонькие рассказики раз в год и даже два или три года, но при этом подвержен невероятной мнительности и всю дорогу считает себя писателем. Он может даже не создавать законченных текстов совсем, находя тысячи оправданий. Но стойко и твердо зовет себя писателем. Однако даже у вялотекущего писателя возможны обострения. Как правило они сопряжены с дедлайном очередного конкурса — единственным способом вялотекущего писателя заставить себя творить сколько-то регулярно.

Хроническое писательство — та самая форма, которая настолько сроднилась с зараженным, что уже не создает ему ни дискомфорта, ни внутреннего конфликта. Можно сказать, организм адаптировался к своему вынужденному состоянию. Выработалось комфортное время, место и форма творчества. Нет обязательных норм и размеров написанного, но имеется неизменный профессионализм и регулярность. Нет спешки, в то же время при надобности текст может создаваться быстро, даже очень быстро. Однако упор идет не на количество, а на качество. Фактически, меняется механизм заболевания: вместо того чтобы «опылиться» один раз и сразу начать творить, хронический писатель сознательно вводит в себя информацию, дожидается еще нескольких «активаций», и только после этого садится делать книгу. Хронический писатель вполне может быть коммерческим, но при этом так же, как и писатель подострый, ориентирован на лонгселлеры.

Это всё теория. А что насчет практики?

Практика состоит вот в чем: мне не нужно острое писательство. А значит и писать каждый день не нужно. Тут ко мне утром пришел здравый смысл и нашептал на ушко — «Текстогон» мне ничего не даст, ничему не научит, не поможет выработать привычку. Ну настрочу я к концу года нужное количество символов... Так это не значит, что сразу после этого я стану писать по пять а.л. в месяц. Соскочить с «иглы» ведь можно в любой момент, достаточно небольшой встряски.

А вот хроническое писательство — это то, что надо, оно мне импонирует и привлекает. Потому весь дальнейший марафон будет ориентироваться на него.

Да, голое написание текстов каждый день ничего мне не принесет. А вот мысли, методики, модели, приходящие в процессе, могут вытянуть меня из болота, чье имя «писательство вялотекущее».

Итак, что отличает писателя острого или вялотекущего от писателя хронического?

Во-первых, у него целиком перестроена лимбическая система, то есть центр удовольствий. Там, где нормальный человек или вялотекущий писатель тянется к соцсетям, сериальчику или футбольчику, писатель-хроник тянется... да, к писательству. Ему скучно без своих персонажей, он хочет творить сюжеты, режиссировать ситуации, открывать смыслы и перерабатывать окружающую действительность в инфоповод для очередного опуса. Понимаете? Он не напрягается писательством, он им отдыхает. Да, превышение дозы по-прежнему ведет к выгоранию. Но зачем прикладываться к перу без меры, если можно — в меру?

Во-вторых, писатель-хроник не похож на одержимого. Не похож он и на эскаписта. Окружающий мир видится ему невероятно интересной штукой. Убегать от него нет никакого смысла. А вот расширить его, обогатить своим внутренним — почему бы нет? Он может шифроваться фантастикой и фэнтези, но текст по факту будет — о реальности. Потому у хроника всегда сохраняется интерес к познанию, саморазвитию и самоанализу, и стереотипов у него на порядок меньше.

В-третьих, даже при наличии комфортного жанра хроник будет пробовать новое, расширять горизонты творчества и находить нетривиальное там, где все давно прошли мимо, махнув рукой. Свежий взгляд — вот что отличает хроника. Недуг не только ослабил его по сравнению со здоровыми человеками, но и по-своему усилил. Это уже и не человек даже в прямом смысле слова, а человек-познавший-дзен.

В-четвертых, такой писатель как правило скромен. Именно в силу дзена и в силу того, что он уже не совсем человек. Хроник не будет бить себя пяткой в грудь и бросаться громогласными утверждениями. Он скорее — созерцатель, наблюдающий за бурей со стороны с неизменной грустной полуулыбкой. Хроник говорит по минимуму, потому что за него всё говорят и показывают его тексты.

Как же стать этим самым сверхсуществом?

Разумеется, задача не из простых. Пока что мне в голову пришло упражнение:

Делается работа, нечто рутинное. Постоянно тянет отвлечься, позаниматься ерундой. Вместо этого — открываем текстовый файл и пишем туда свое желание. И вот тут есть варианты:

• а) просто констатировать напрямик, желательно вместе с анализом, почему это сейчас бесполезно — или бесполезно в целом, можно даже экстраполировать, что получится в итоге, если уступить соблазну;
• б) констатировать, но в завуалированной форме, например, сменив антураж на более живописный — представить себя, например, путешественником по мирам, а все соблазны исказить, чтоб они вписались в тот антураж;
• в) писать историю с совершенно другим героем, другими обстоятельствами, но свои проблемы — вписывать в ту вселенную и в ту судьбу, пускай в сильно искаженном виде.

Если поддались соблазну — все равно записать сей факт, проанализировать и превратить в нарратив.

Примерно так я развлекалась в детстве — дневником в стиле орбитальной фантастики. Но тогда это делалось вечерами после школы. А теперь — можно заниматься в любое время, и это даже поможет не отлынивать от работы. Просто нужно постепенно заместить этим недо-писательством привычную ерунду, которая отжирает время. Интересно, получится?

А уже потом, когда привычка писать укоренится, можно не беспокоиться о прокрастинации, когда пишешь цельные книги для выкладки. В теории, разумеется. На самом деле я знаю около полусотни отмаз, включающих прокрастинации. Но о них — позже.

Вчера, к слову, написано всего ничего — 1131 символ, причем под одеялом с телефоном в руках. Позавчера — написан 5261 символ. Но не простой, а концептуальный. Потому что — душ. Понимаете, он способствует появлению мыслей в голове. Более того — душ помогает включить режим редактора! Возможно, дело в некоторой депривации, отсутствии привычных раздражителей. Так или иначе, мне не хватило простого писательства — пришло заюзать ускоренное. Имею в виду метод скорострела, описанный в данном блоге: https://author.today/post/67825

Да, всего 5261 символ. За два часа. Но всё дело в том, что на сами буквы затрачен минимум времени. Более того — пришлось спешить, чтобы не забылись мысли, роящиеся в голове. Больше времени тратилось на поиск в тексте, чтобы новой задумкой не исказить предыдущую.

Вообще люблю это состояние — стек и правда переполняется, и уже невозможно держать всё это внутри. И каждый миг совершаешь открытия: только стоит записать одно, как в голове тут же созревает другое, и ты его тоже записываешь, а потом третье, четвертое... Своеобразный инфокайф. Жаль только, это у меня случается эпизодически. Все-таки я не хроник, а всего-то писательский вялик. Тюлень.

Цитата дня:

Нужно постоянно быть в состоянии влюбленности во что-нибудь. В моем случае — в книги, в писательство.
Рэй Брэдбери