Лучший секс в его жизни

(На всякий случай. Герою 15, он только что вернулся из полета, который выполнял, будучи петухом. Чёртова эзотерическая микстура его покачала по тяжким приключениям. Надо было отмыться, поесть и переночевать подальше от всех, кто от него чего-то ждёт, в том числе и от его девушки. Вот например в апартаментах его друга. Как раз ещё три дня оплачено) 

***

Ночь с четверга на пятницу всегда тяжела.

Ночь начинается тогда, когда дама, ведущая в столице темную тайную жизнь, возвращается наконец домой. Пусть даже это временный дом. Пусть даже это апартаменты, из которых вскорости следует съехать. Но раз ключи все ещё при ней, сие именуется домом.

Она сбросила черные перчатки на изящный столик в коридоре и прошла в столовую, устало расстегивая бесчисленные пуговки на длинном приталенном платье. Вдова знала, что в квартире кто-то есть ещё до того, как вошла. Отвратительный запах печёных бобов тянулся из-под двери.

- Явился? - прислонившись плечом к дверному косяку, она продолжила расстегивать платье. - Твоя два раза приходила. Искала тебя.

Он сидел на диване Дроша, вольготно  облокотившись на стол, и пальцами доставал из горшка бобы, смачно засовывая их по одному в рот. На нем был только небрежно запахнутый халат. Все те же концертная жилетка и грязные штаны были перекинуты через спинку дивана. Разбитые в хлам ботинки со здоровенными дырами на носках валялись под столом.

- Знаешь как круто, когда у тебя есть пальцы? - он поднял лицо, широко улыбнулся, достал большую горошину боба и манерно оттопырив мизинец сунул ее в рот. Томатный соус при этом тек у него по локтю.

- Трудно недооценивать пальцы, - вдова улыбнулась. - Откуда ты свалился?

- Да вот не поверишь, - он хитро сощурился. - С неба. Там, кстати, прохладно, в небе то. Будешь? - Он подвинул вдове горшок с бобами. - К сожалению больше ничего нет.

Вдова сняла шляпку с вуалью, отрицательно покачала головой и тут вдруг поймала себя на мысли, что она рада видеть этого наглого пацаненка. Да и пацаненком его как-то уже не назовешь. Некая вальяжная усталость чувствовалась в каждом его движении.

- Как хочешь, - пожал плечами Эрик. - А я поем. Ты сама-то откуда? Нашла себе богатого мальчика? Нет?

- Пока передумала.

- Молодец. Так, глядишь, пойдешь работать, станешь приличной дамой, нарожаешь себе кучу симпатичных черненьких детишек. - Он неспешно выбрался из-за стола и, вытирая о халат руку, подошел к керосиновой плитке. - Давай хоть чаю попьем. Сушняк замучил.

Вдова ушла к себе, но быстро вернулась уже босая и в халате. Уютно села к столу.

- А что с твоими ботинками?

- Был бой, - Эрик чиркнул спичкой и принялся возиться с чайником. - И бой был славный. Но ботинки пали смертью храбрых. Да что ботинки? Я, того, лютню профукал. И это прям беда.

Он достал из буфета бумажный пакет с заваркой и две чистые чашки, высыпал в каждую по большой чайной ложке.

- Эм говорит, температура кипения воды типа соточка. А Тиг говорит, нельзя заваривать кипящей, надо остудить. Иначе все волшебство сварится и чай - не чай.

Вдова слушала и мягкая улыбка не сходила с ее яркого, слегка грустного лица.

Они выпили чай, после чего чернокожая кошкой потянулась ближе,  подсела к юноше, перенесла колено через его ногу, и мягко обвила его голову руками. Точно шелковые ленты потекли по его шее.

- Знаешь, петухи отвратительно трахаются... - сказал он тихо, а потом осторожно и очень-очень нежно поцеловал большие губы. На вкус они тоже были как пирожное.

- Отнеси меня к себе. На моей кровати мужчины не спят... - шепнула она так бархатно и так мягко, точно захотела сразу отлюбить его голосом. И не ошиблась. Обычно мужчины не склонны любить ушами, но ей с первой попытки попался искушенный ценитель звуков.  


Он послушно поднял ее и понес на кровать, где она потянула его за шею, увлекла под себя, прильнула и потекла по всему его длинному, тощему телу касаниями и поцелуями, точно теплая река, горячая от долгой жары и черная от смотрящегося в глубь нее ночного неба.

Смоляные кудри и песочные, бледные жилистые руки и плавные цвета индиго, мальчишеская грудь из белого мрамора, и женская, высеченная из черного, плавные изгибы спин и движения бедер - все балансировало на острие тонкого как игла желания и рушилось в мягкую как тысяча перин - нежность. И снова, и опять…

И еще были слова, но они звучали тише, чем стоны.


***

Утром все в мире, до последней детали тонкого его устройства было Эрику любо.

Случилось такое вот чувство легкой души и абсолютной правильности каждого движения солнечного луча по покрывалу.  

Он чувствовал себя немножко небожителем. Так ему было хорошо.

Без всякого сомнения эту ночь он запомнит навсегда. Ночь, когда любил не он, а любили его. Выкупали в страсти и нежности, как в том самом молоке, заваренном на диких травах. Каждая клеточка его кожи млела от поцелуев, живот - от избыточного удовлетворения, губы от сладких укусов, а душа - от приятных, неприличных и ласковых слов. Так любить умеют только свободные, ничего не ждущие, не выставляющие за свою любовь никакую цену ни в деньгах, ни в обязательствах. Так умеют любить дикие аборигены, так любят дриады с их вечной жизнью, и русалки с их никому недоступной природой, и так умеют любить те, кто любит первый и единственный раз по воле мгновенного  порыва души и ни по какой другой причине.

Жара уже ступила через распахнутое окно. Ранняя, июльская, она накалила воздух сухой пряностью городского зноя, где запахи так остры и тягучи, что хочется чихать. Занавески не спасали от света, комната была жёлтая-прежелтая, а шелковая простынь горячая-прегорячая.

Эрик сладко потянулся и почувствовал в себе столько сил, сколько не чувствовал уже давно. Хочешь - беги, хочешь - пляши, хочешь - землю копай. И он бы, честное слово, в этот момент с радостью помахал тяпкой. Пора бы уже домой. Да. Пора.

Эрик встал, буквально спружинил с ложа и вышел в коридор. Дверь в ее комнату была приоткрыта, кровать заправлена ровно, как по линейке. Ни одной ее вещи не попалось ему на глаза. Он оделся в свое грязное, напился из кувшина и на всякий случай решил оставить записку. Взял со столика в прихожей фальшивое письмо от отца Дроша, перевернул лист и написал весёлым пляшущим почерком: "Это было божественно!" Хотел по привычке нарисовать сердечко, но сам над собой посмеявшись, просто поставил букву "Э".

После чего осторожно захлопнул за собой дверь, уже навсегда покинув гостиницу.  

И если бы в то чудесное, знойное утро кто ему сказал, что в следующий раз он увидит "вдову Бибо" только через восемь лет, на военных переговорах, в полной морриганской экипировке и с татуировкой адмиральского чина на лбу... если кто бы вдруг такое ему сказал, он бы споткнулся о свой разбитый ботинок, и, конечно, поржал бы в голос.

️