Когда закончится война

Она застенчиво отвергала все его приглашения, ее ничто не интересовало, кроме математики, а когда Рибатт, решив проверить тезис, что примерным девочкам нравятся плохие мальчики, заволок ее в уголок и начал нагло тискать, она цапнула его острыми зубками за руку. Вы не поверите, но после этого она, покраснев, сказала: «Извините». 

Поэтому полнейшей неожиданностью оказалась записка, которую Рибатт как-то обнаружил в своей тетради. Округлым школьным почерком ему назначалось свидание на «Ярмарке». 

 Он не поверил своим глазам и бросил взгляд на застенчивую барышню Кин. Барышня Кин смотрела на него серьезным незамутненным взором, потом начала розоветь и поспешно опустила голову, уставясь в записи.

За пять минут до назначенного времени он соскочил с подножки трамвая и почти сразу увидел ее. Она стояла под фонарем за входом на «Ярмарку», чуть в стороне от втекающе-вытекающей толпы в компании двух шпанистого вида подростков; все трое ели мороженое, целиком сосредоточившись на этом занятии. 

Рибатт нахмурился, подошел и остановился в трех шагах от них, с мрачным интересом рассматривая трио. Подростки сразу насторожились, а премилая барышня Кин приветливо улыбнулась и шагнула к нему.

― Здравствуйте, Рибатт.

― Здравствуй, Кин, ― ответил Рибатт, сверля взглядом ее спутников. 

― Ну, мы это… пойдем? ― тут же сказал один из них. 

― Да, да! ― Барышня Кин быстро повернулась к ним и поспешно протянула банкноту. 

Ага, телохранители, сообразил Рибатт. Умненькая девочка: лучше заплатить червончик таким вот подозрительным за возможность постоять рядышком, чем терпеть приставания других им же подобных. Хотя рискованно ― могут соблазниться. Что ж это папочка-то не нанял стражей девочке. Или сбежала тайно? Хм… Ну да не его это дело. 

Подростки тем временем нестройно пробурчали «спасибо» и не оглядываясь исчезли. А барышня Кин положила ладошку на подставленный локоть Рибатта, и они пошли в парк развлечений.

Поздновато, однако, назначает свидания барышня Кин, думал Рибатт, ведя ее по ярко освещенной аллее среди шумной ярмарочной мишуры, «уж и не вечер, а скорее ночь»… И как прикажете ее развлекать? И что, простите после этих развлечений с ней делать?

Рибатт искоса сверху посмотрел на спутницу. Лицо ее было серьезно сосредоточенно,  будто она решала какую-то очередную математическую задачу. А может думала о том же, о чем и он… Кажется, ее душа не просто потемки, а полный мрак. Тихий омут, в котором аха знает что водится. 

― Мальчики купят себе сигарет и портвешка, ― проговорил он для завязки.

― Ну и что, ― тихо ответила она.

Хм, не очень хорошо получается завязка, а вроде бы опыта не занимать…

― Сегодня здесь будет выступать Комета, знаешь? ― сказал он бодро. Ну это-то должно сработать! От Кометы сейчас буквально все без ума и на ушах. ― Буквально через полчаса! 

Она утвердительно и как-то безразлично качнула головой. Но ладошка на его локте дрогнула. Чуть. Зацепило? Укрепляемся на захваченных позициях.

― Ты его слышала? Эт-то что-то! ― Если честно, сам он от Кометы в восторге не был, но надо же поддерживать реноме современного молодого человека. ― Говорят, что вживую это вообще бесподобно! Я, правда не слышал… Может постоим рядом, послушаем, а? ― быстро заговорил Рибатт. ― Нет, у меня дома, конечно, есть его записи, так что… 

Кин вдруг остановилась и повернулась к нему. 

― Хорошо, пойдем к вам, ― сказала она. ― Я и сама хотела предложить.

Это было сказано так резко и твердо, что Рибатт чуть растерялся. Даже немного потерял от неожиданности лицо, и это не ускользнуло от внимательных глазок барышни Кин. 

― Извините… ― Она потупила глаза, потом, решительно глянув на Рибатта снова, добавила: ― Мне вообще нельзя было с вами встречаться. Никогда… Если в семье узнают, что я так себя веду… ― она куснула губу и продолжила: ― … я никогда не смогу учиться в университете… И вообще мне тогда хоть вешайся! 

Рибатт, пораженный таким откровенно отчаянным признанием, притянул ее к себе и обнял. Она не сопротивлялась. Она тихо вжалась в него, и Рибатт услышал как бьется, трепещет сердечко. Бедная, бедная маленькая и гордая пташка, совершившая, наверное, первый в своей коротенькой пташьей жизни поступок. Богатые деспоты-родители контролируют каждый шаг несчастной, но такой талантливой дочери, буквально не дают ей дышать без их воли. Может быть, даже следят за каждым вздохом. Неудивительно, что она такая притихшая, забитая. А он-то, дурак… Ну как тут удержишься от нежности.

― Тебе плохо дома? ― тихо спросил он. 

Кин покачала головой. 

― Нет, нет, вы наверное не поняли… вы не подумайте, ― торопливо защебетала она ему в куртку. ― Дома мне хорошо. У меня есть все, я могу делать что хочу… Только… только кое-чего мне хотеть нельзя, понимаете?.. Я должна помнить, кто я! ― закончила она твердо. 

Рибатт нахмурился. Небеса! И здесь тоже самое. Как в эту девочку прочно вбиты дурацкие сословные предрассудки! Пр-роклятая имперская спесь выродочных аристократов! Золотая клетка, из которой бедная девочка все же иногда умудряется вырваться… Нет, ― мелькнула дурацкая мысль, ― все же пора это все рушить к аховой матери! И тут же он усмехнулся про себя: ага, вот она политика, и тебя, брат Рибатт, достала. Только с другого боку… Неужели ему таки удалось произвести такое сильное впечатление на эту забитую аристократочку? Рибатт тут же дал себе мысленный подзатыльник, как всегда поступал в таких случаях. Стоп себе, а не дурак ли я? Полно, просто на бедняжку произвело впечатление та самая кавалерийская атака с зажиманием в уголке. Но ведь девочка-то умница и рискнула таки своим честным аристократическим именем. И сволочь он будет, если совершит по отношению к ней что-то плохое и грубое!

Рибатт улыбнулся, приняв полное и окончательное решение.

― Но у нас ведь уйма времени, ― сказал он, отстраняясь и глядя в карие глаза Кин. ― Пойдем кататься на каруселях?

Но она покачала головой.

― Нет. Давайте просто погуляем.

― Давай, ― поправил Рибатт.

― Давай, ― согласно улыбнулась Кин. 

Держась за руки, они пошли по аллее; барышня Кин робко и, кажется, счастливо посматривала на него и помалкивала; Рибатт же сначала молол какую-то чепуху, но потом тоже примолк ― подумал, приглядел темный уголок между двумя шатрами и завел Кин туда. Ее поцелуи оказались не так невинны, как ее внешность, и объятия Рибатта явно наводили ее на грешные мысли, и грех было этим не воспользоваться. Все его благородные помыслы улетели от него, и он даже о них не вспоминал.

― Ну не здесь же… ― прошептала она, с неохотой чуть отстраняясь.

― Ладно, что-нибудь придумаем, ― выдохнул Рибатт, с неохотой выпуская ее из объятий. – Я сейчас живу один, но комната у меня убогая.

— Какая разница?

Действительно, какая разница? Кого волнуют рассохшиеся половицы, стыдливо прикрытые потертым нитяным ковриком, пропахшие табачным дымом выцветшие обои и окно без занавесок, но со светомаскировочной шторой, сшитой из старого твидового пальто? Они торопливо разделись и забрались в узкую постель, и барышня Кин удивила Рибатта своей жадностью к его телу, но не поразила какими-то особенными умениями, а потом он перестал удивляться или обращать внимание на барышню Кин, потому что ему стало все равно, с кем ублажать свою похоть.

— Я тебя разочаровала, — сказала она потом, когда они решили отдохнуть. Рибатт, чтобы не тесниться на кровати, сполз остывать на коврик. Он помедлил с ответом, доставая из кармана рубашки сигареты и зажигалку, спросил: «Будешь?», передал барышне Кин зажженную сигарету, закурил сам и, поскольку лень было идти к столу за пепельницей, скрутил кулечек из глянцевой обложки валявшегося у кровати журнала.

— Не разочаровала, — ответил Рибатт. — Но удивила, да. Вот, думал, тихая примерная девочка...

Она пыхнула дымом, усмехнувшись.

Рибатт сидел, опершись локтем на постель, и рассматривал ее с новым интересом. Барышня Кин застенчиво посматривала на него сквозь приопущенные реснички, но вовсе не пыталась прикрыть наготу.

— Сколько сейчас времени? — спросила она.

Рибатт нашарил брошенные у изголовья часы и, не глядя на циферблат, показал девушке. Она сказала: «Ой, мне уже пора бежать домой!», но даже не шевельнулась. Рибатт подумал было о продолжении развлечений, но для очистки совести спросил: «Твоя мама беспокоиться не будет?» Может быть, и не зря спросил, но с развлечениями этой ночи пришлось закончить, потому что у барышни Кин началась настоящая истерика. Слезы, бессвязные выкрики — все, что противно всякому нормальному мужчине, он получил полной мерой. Не было у барышни Кин матери. И отца тоже не было. Была глубокая воронка от фугасной бомбы, было жуткое одиночество, и нищета тоже была жуткая. А когда барышня Кин попробовала рассказать о своей теперешней приемной семье, богатой и благополучной, ее вообще сорвало на дикий вой. Все хорошо было в новой семье. Все было хорошо. Распрекрасно. Только вот по отношению к опекуну почему-то других слов, кроме как «старый, мерзкий, трухлявый дед», у барышни Кин не находилось. И хотя у Рибатта в общем-то был не очень великий опыт в общении с юными девушками, тем более ревущими в три ручья, ему мало по малому стало ясно, что речь идет не просто о скверном характере, порой присущем пожилым людям. Речь, похоже, шла о сексуальных домогательствах. Это действительно было мерзко и противно. Рибатт и сам-то себя считал почти неприлично взрослым для барышни Кин, хотя сколько у них разницы в годах — лет семь? А вот когда похотливый старикан домогается молоденькой девушки, попавшей в полную от него зависимость — это преступная подлость.

Сначала Рибатт гладил и обнимал барышню Кин, надеясь, что прекратить истерику поможет простой и незатейливый рецепт, но девушка была не в том настрое, чтобы поддаться на ласку, наоборот, появилось ощущение, что и Рибатта она начинает ощущать как насильника. Тогда Рибатт вздохнул и налил с полстакана водки. Барышню Кин пришлось еще поуговаривать эту водку выпить, но зато истерический вой сменился истерическим же смехом, смех стал и вовсе бессмысленным, мелким хихиканьем. Много водки ей и не надо было, к крепким напиткам барышня Кин явно не была привычной, девушка уронила голову на плечо Рибатту и вскоре затихла. Рибатт посидел еще немного, поглаживая девушку по спинке, потом уложил ее в постель поудобнее, укрыл одеялом и, забрав с собой одежду, ушел в санузел.

Там он сел на широкий подоконник у узкого приоткрытого окошка, и закурил, размышляя. Девчонку, конечно, было жалко. И можно было бы, конечно, предаться самобичеванию и считать себя сволочью, но помогать барышне Кин Рибатт не собирался. Во-первых, всем несчастным не поможешь. С барышней Кин, конечно, приятно общаться, но брать на себя ее проблемы Рибатт был не готов. Разве что пригрозить сладострастному дедку, чтоб малость поумерил свои сексуальные аппетиты. Но тут в размышления вступал пункт «во-вторых». Во-вторых, а как заступничество Рибатта отразится на самой барышне Кин? Нет, если опекун и в самом деле приутихнет — это прекрасно. А если он вернет девушку обратно в приют или откуда он там ее взял, перестанет оплачивать ее образование, и барышня Кин вместо того, чтобы учиться в университете, пойдет вкалывать на ткацкую фабрику? Ткачихи, конечно, обществу нужны, но математические таланты так просто на улице не валяются, а девушка в математике по-настоящему талантлива. Нет уж, в таких делах осторожность нужна.

весь роман здесь https://author.today/work/6869

Аннотация: Только что закончилась война, которая длилась три года. Казалось бы, живи и радуйся, но проблемы персонажей романа не дают им жить покойно. Спецслужба, которая занимается проявлениями магии, пришла к выводу о необходимости ликвидации одного древнего колдуна, чтобы получить его силу. Однако колдун оказался к этому готов...

В цикл «Мир Книги» входят несколько романов, связанных вместе страной и миром, где происходит действие, но не связанных ни временем, ни общими героями:

«Приют Изгоев», время действия аналогично европейскому началу 17 века.

«Там, где Королевская Охота», конец 18 века (существует другой вариант, с иной композицией глав — «Лица и маски»)

«Кодекс Арафской дуэли», начало 19 века.

«Быть тварью», действие которого происходит во второй половине 19 века.

«Когда закончится война», середина 20 века.