О личности автора и произведениях

Я вообще-то не против отделять личность автора от произведений. Честно.

Я просто хочу знать «как» — и вот тут никто никогда ничего объяснить не может.

То есть, я более-менее понимаю, как это происходит в музыке. Мне кажется, нельзя сыграть на музыкальном инструменте тему «я заносчивый козел» или «я стеснительная няшечка, которая вынуждена прикидываться дерзкой чикой» — ну, если у нас музыка вообще без слов. Хотя, наверное, сейчас придут сведущие в музыке люди и скажут, что можно-можно, еще как можно. Но пока они не пришли, будем условно считать, что нельзя.

С живописью и всякой там скульптурой сложнее. Хотя чем ближе к нашим временам, тем проще. Потому что если Дали выпендрежник по жизни, то он и в живописи выпендрежник. А что у Бексиньского творилось в душе, я даже думать не хочу. Но в основном — поди определи по цветочкам-ягодкам натюрморта, был творец чудаком на букву М или нет.

Но текст — его, бляха, невозможно обмануть. В нем невозможно быть тем, кто ты не есть. Сколько ни прячься за лирическим героем, сюжетом, пейзажем — ты уже подбором слов, композицией, тропами себя сдашь с головой.

Да, текст не может рассказать о фактах жизни автора, если текст не автобиографический (и то овечка может наврать). Но об АВТОРЕ текст выложит всю подноготную, как на исповеди. Не обязательно знать, что Цветаева погубила дочь, сдав ее в голодный приют. Но вполне достаточно прочитать «Две руки, легко опущенные...», чтобы увидеть ясно, как в дождевой воде: авторка не любит своих дочерей, а любит себя и свою любовь, и любуется своей трагедией и своей трагической фигурой. Текст любящей матери был бы либо полностью о потерянном ребенке, либо ребенок был в нем трагическим умолчанием или почти-умолчанием, как у Тиё в «Некому стало дырочки делать в сёдзи. Что же так холодно в доме?»

Предложение отделить текст от автора для меня звучит как предложение отделить воду от водорода. Можно попробовать, но то, что получится в результате, уже не будет водой, не будет иметь никаких свойств воды и пить это будет нельзя. Текст, который вы отделите от автора, уже не будет текстом, он будет набором каких-то словоформ. Попробуйте выковырять из текста... даже не Толстого с Мопассаном, а любого здешнего автора. Я хочу видеть этот процесс. Мне до чесотки интересно, на что это будет похоже.

Поэтому меня страшно веселят претензии типа «Я читал ваши книги и думал, что вы не такая. А вы такая!» Камрад, ты невнимательно читал. Во всех моих книгах написано, какая я. Без исключения. Просто надо понимать, что:

а) Автор и авторская позиция не равны ведущему герою, лирическому герою и эксплицитно высказанной им позиции. Вообще, последнее дело считать авторской апозицией любую реплику из произведения. «Если Бога нет, то все дозволено» — это не Достоевский, это даже не точная формулировка. Точная — вот она: «Только как же, спрашиваю, после того человек-то? Без бога-то и без будущей жизни? Ведь это стало быть теперь всё позволено, всё можно делать?» — Это Митя в разговоре с Ракитиным. И позиция Достоевского — не в этой фразе. Она во всем контексте романа, во всем образе Мити и в том, как Митя доходит до этой фразы. Предлагаю помедитировать также над фразой «Красота спасет мир» в контексте как образа персонажа, которому она принадлежит, так и в контексте сцены, в которой она сказана. Спойлер: красота у Достоевского никого не спасла.

б) Надо смотреть не только на текст, но и на подтекст. Когда Маяковский пишет «Я люблю смотреть, как умирают дети», он палится с силой тысячи солнц — но вовсе не как садист, который реально любит смотреть на умирающих детей, а как бедный маленький инцел, который очень-очень хочет, чтобы на него обратили внимание. А когда читаешь поэму «Владимир Ильич Ленин», то ясно видно: э, чувак, да у тебя просто Христа нормального не было. А как хотелось. Ты даже структурку слизал в «Евангелии от Иоанна».

(Проще говоря, читатель, который по моим книгам сделает вывод, что я Берен/Верещагин/Эней/Дик — сильно лопухнется. Но читатель, который сделает вывод, что вот этими парнями я хотела быть — попадет в самое яблочко. И дальше до реальной меня уже полшага, простое преобразование, вопрос «почему я не есть этим героем».)

Я вообще пишу в довольно простом жанре, как и большинство из вас, и тут над анализом не нужно особо ломать голову. Герой в этом жанре, как правило, равен не автору — но некоему идеальному образу автора. Ценности героя примерно близки ценностям автора. Злодей — как правило, отражает представления автора о зле. Когда ты знаешь, как человек представляет себе добро и зло, ты уже много знаешь о человеке. И нет у нас способа отковырнуть эти представления от текста. А значит, нет способа отковырнуть от текста человека, который его создал.

Каждый из вас, выкладываясь на АТ, выкладывает тут свою личность, хочет он того или нет. Авторы серьезной прозы и поэзии требуют более серьезной работы над «распаковкой личности», но даже школьнику очевидно, что, скажем, для Умберто Эко зло — это практически всегда горделивое невежество, да и было бы как-то странно ждать иного от университетского преподавателя. Но даже если не знать о научном бэкграунде Эко — разве не видно по самим книгам, что этот чувак успел забыть больше, чем мы за всю жизнь узнали? Что он влюблен в знание, что его главная ценность — пытливый сомневающийся разум?

Ну, то есть, сначала нужно его книги прочитать, само собой...

В общем, если у вас есть способ отделить текст от автора — излагайте в комментах. Мне интересно, да и другим наверняка тоже.